Что вы посоветуете, бий-додхо, как правильнее следует ответить?
— Их высочество сами лучше знают,— сказал Остонакул,— но совет бедняка, преклоненного перед вами, таков: в ответ на предложение представителей России не говорить «нет», говорить «хорошо», но под всякими предлогами затягивать, откладывать дело. Пусть наши сановники, кушбеги, главный казначей, главный судья объяснят: если мы сейчас уничтожим тюрьмы — обхану и клоповники, то враги их высочества, убийцы и воры осмелеют. Ведь что это за султан, у которого нет тюрьмы, виселицы, плети, колодок и цепей? Кто его будет бояться?
Абдул Ахад легкими кивками выражал свое согласие со словами Остонакула. Иронически посмеиваясь, он продолжал:
— Чорукуф еще попросил, чтобы политические заключенные из обханы — подземной тюрьмы, куда проникали сточные воды из конюшен ж клоповников, были переведены в другие места заключения, вроде европейских и русских тюрем, чтобы был установлен и объявлен срок их заключения, были определены им питание и одежда.
Остонакул тоже засмеялся.
— В Шахрисябз приезжал один русский путешественник,-— рассказал он,— некий травовед. Он попросил, чтоб я принял его, я разрешил, и он пришел. Во время беседы он сказал, что газеты Фарангистана обвиняют Россию в том, что в Бухаре и Хиве, находящихся под протекторатом России, заключенных продолжают истязать, зверски мучить, заживо гноят их в темных подземельях. Россия, мол, считает себя культурным государством, а не заставляет уничтожить эти подземелья в находящихся под ее опекою ханствах, Письмо Чорукуфа их высочеству, конечно, связано с этими обвинениями фарангистанцев, а не то бы какое дело России до наших тюрем? Что знают ференги о нашем шариате? Вашему высочеству дано богом принимать самые мудрые решения. Но, по моему короткому разумению, если дать ответ, что обхана и клоповник — одни лишь пустые слова, что они—такие же помещения внутри цитадели, как и все другие дома мусульман, ничем от обычных домов не отличающиеся, то это, вероятно, будет лучшим ответом. К нему неплохо бы добавить лишь, что заключенные не испытывают никакого недостатка в пище и одежде.
Эмир продолжал покачивать головой, из чего явствовало, что и этот совет Остонакула ему нравится.
Речь зашла о снятии с постов и замене правителей областей и других виднейших чиновников. Абдул Ахад сказал, что хочет вместо своих братьев, сидящих правителями, назначить других людей, намерен так принять отставку премьер-министра Шо Мухаммеда, а его сына — главного государственного казначея Мухаммед Шарифа — послать правителем в одну из областей. На его нынешнюю должность назначить своего бывшего подчиненного — казначея Кермине Усманбека.
Мгновенно сообразив, что столь решительное обхождение эмира со своими родственниками, а также с влиятельными сановниками Шо Мухаммедом и Мухаммед Шарифом, чревато большими опасностями для самого Абдул Ахада и для тех, кого он ныне к себе приблизил, Остонакул забоспокоился. Один, два или несколько братьев эмира могут восстать, кое-кто из нынешних приближенных может, перекинувшись во вражеский лагерь, поднять смуту... А это постепенно привело бы к вооруженному вмешательству туркестанского генерал-губернатора. Тогда вместе со спокойствием в эмирате и планы самого Остонакула могут пойти на ветер. Судя по словам эмира, оба упомянутых сановника добиваются от него скорейшего смещения с должностей братьев, занимающих посты правителей провинций. Вероятней всего, потому, что эти старшие братья, хотя и заявили (кроме Мумина, правителя Гиссара) о своей покорности, в сердце своем считают несправедливым восшествие их младшего брата на престол отца. Цель кушбеги Шо Мухаммеда, конечно,— посадить поскорее своих сыновей и внуков на места этих уволенных правителей.
Дальновидный Остонакул, .тая свои интересы, помол
чал, а затем приступил к длинному дипломатическому рае суждению:
— То, что ваше высочество приказало,—самое мудрое и правильное решение. Но совет таков: в делах управления миром всякая поспешность может привести к непредусмотренным последствиям. Братьев с обиженным сердцем, конечно, нет совета долго держать у власти в крепостях, но их нужно увольнять постепенно, по одному. В настоящий момент лучше держать их сердца мягкими, даруя им внимание и ласку. Если старший брат его высочества, правитель Гиссара Мумин, до сих пор не сообщил о своей покорности, то и этим благословенный душевный покой вашего высочества не должен быть нарушен. Благое дело было бы послать в Гиссар одного из самых почитаемых всеми придворных с любезным письмом и с добрыми усладительными дарами. И чтобы в письме дорогому брату было сказано: «Покорным стань, а не то ищущий наших раздоров, как удобного предлога для умиротворения, царь нашлет на нашу страну своего генерал-губернатора, и тогда и я и ты лишимся высокого места и величия». Я уверен, что такое письмо с добавлением щедрых даров не может не произвести впечатления на перворожденного брата вашего. Потом можно будет потихоньку отстранить его от дел с мягкостью, изыскав какой-либо предлог — законный и не обидный. Сделать это, конечно, придется, ибо, пока Мумин будет правителем в крепости, душевный покой нашего общего благословенного повелителя и покровителя не станет полным! Из подобных соображений лучше, если сейчас ваше высочество не захочет трогать кушбеги Шо Мухаммеда и казначея Мухаммед Шарифа. Правда, нет полной уверенности в их совершенной преданности, покойный родитель им тоже не доверял, и причины тому вашему высочеству хорошо ведомы.
Сказав это, Остонакул многозначительно взглянул на эмира, и тот понял, что он имеет в виду: слишком уж упорными и, по-видимому, достоверными были слухи о секретном договоре главного государственного казначея с туркестанским генерал-губернатором.
— Шо Мухаммед и Мухаммед Шариф имеют богатство,— продолжал Остонакул,— имеют влияние, имеют много сторонников. Могут связаться с врагами вашего высочества, вызвать смуты и беспорядки. Совет такой: сперва потихоньку надо отделить от них их сторонников и приверженцев. Потом, когда дорогие братья вашего высочества отдохнут от своих постов, от власти, успокоятся, можно будет обратить взоры на министра двора и главного государственного казначея для того, чтобы найти им замену из числа рабов повелителя, верных трону душою и сердцем!
— И если тогда сделаем вас министром двора, вы согласитесь? — с улыбкой спросил эмир.
Остонакул прижал руки к груди, сделал полупоклон и сказал:
— Я горжусь лаской моего эмира к рабу своему... Но..., с разрешения высокого повелителя, его раб, этот бедняк, имеет один вопрос.
— Пожалуйста!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— Их высочество сами лучше знают,— сказал Остонакул,— но совет бедняка, преклоненного перед вами, таков: в ответ на предложение представителей России не говорить «нет», говорить «хорошо», но под всякими предлогами затягивать, откладывать дело. Пусть наши сановники, кушбеги, главный казначей, главный судья объяснят: если мы сейчас уничтожим тюрьмы — обхану и клоповники, то враги их высочества, убийцы и воры осмелеют. Ведь что это за султан, у которого нет тюрьмы, виселицы, плети, колодок и цепей? Кто его будет бояться?
Абдул Ахад легкими кивками выражал свое согласие со словами Остонакула. Иронически посмеиваясь, он продолжал:
— Чорукуф еще попросил, чтобы политические заключенные из обханы — подземной тюрьмы, куда проникали сточные воды из конюшен ж клоповников, были переведены в другие места заключения, вроде европейских и русских тюрем, чтобы был установлен и объявлен срок их заключения, были определены им питание и одежда.
Остонакул тоже засмеялся.
— В Шахрисябз приезжал один русский путешественник,-— рассказал он,— некий травовед. Он попросил, чтоб я принял его, я разрешил, и он пришел. Во время беседы он сказал, что газеты Фарангистана обвиняют Россию в том, что в Бухаре и Хиве, находящихся под протекторатом России, заключенных продолжают истязать, зверски мучить, заживо гноят их в темных подземельях. Россия, мол, считает себя культурным государством, а не заставляет уничтожить эти подземелья в находящихся под ее опекою ханствах, Письмо Чорукуфа их высочеству, конечно, связано с этими обвинениями фарангистанцев, а не то бы какое дело России до наших тюрем? Что знают ференги о нашем шариате? Вашему высочеству дано богом принимать самые мудрые решения. Но, по моему короткому разумению, если дать ответ, что обхана и клоповник — одни лишь пустые слова, что они—такие же помещения внутри цитадели, как и все другие дома мусульман, ничем от обычных домов не отличающиеся, то это, вероятно, будет лучшим ответом. К нему неплохо бы добавить лишь, что заключенные не испытывают никакого недостатка в пище и одежде.
Эмир продолжал покачивать головой, из чего явствовало, что и этот совет Остонакула ему нравится.
Речь зашла о снятии с постов и замене правителей областей и других виднейших чиновников. Абдул Ахад сказал, что хочет вместо своих братьев, сидящих правителями, назначить других людей, намерен так принять отставку премьер-министра Шо Мухаммеда, а его сына — главного государственного казначея Мухаммед Шарифа — послать правителем в одну из областей. На его нынешнюю должность назначить своего бывшего подчиненного — казначея Кермине Усманбека.
Мгновенно сообразив, что столь решительное обхождение эмира со своими родственниками, а также с влиятельными сановниками Шо Мухаммедом и Мухаммед Шарифом, чревато большими опасностями для самого Абдул Ахада и для тех, кого он ныне к себе приблизил, Остонакул забоспокоился. Один, два или несколько братьев эмира могут восстать, кое-кто из нынешних приближенных может, перекинувшись во вражеский лагерь, поднять смуту... А это постепенно привело бы к вооруженному вмешательству туркестанского генерал-губернатора. Тогда вместе со спокойствием в эмирате и планы самого Остонакула могут пойти на ветер. Судя по словам эмира, оба упомянутых сановника добиваются от него скорейшего смещения с должностей братьев, занимающих посты правителей провинций. Вероятней всего, потому, что эти старшие братья, хотя и заявили (кроме Мумина, правителя Гиссара) о своей покорности, в сердце своем считают несправедливым восшествие их младшего брата на престол отца. Цель кушбеги Шо Мухаммеда, конечно,— посадить поскорее своих сыновей и внуков на места этих уволенных правителей.
Дальновидный Остонакул, .тая свои интересы, помол
чал, а затем приступил к длинному дипломатическому рае суждению:
— То, что ваше высочество приказало,—самое мудрое и правильное решение. Но совет таков: в делах управления миром всякая поспешность может привести к непредусмотренным последствиям. Братьев с обиженным сердцем, конечно, нет совета долго держать у власти в крепостях, но их нужно увольнять постепенно, по одному. В настоящий момент лучше держать их сердца мягкими, даруя им внимание и ласку. Если старший брат его высочества, правитель Гиссара Мумин, до сих пор не сообщил о своей покорности, то и этим благословенный душевный покой вашего высочества не должен быть нарушен. Благое дело было бы послать в Гиссар одного из самых почитаемых всеми придворных с любезным письмом и с добрыми усладительными дарами. И чтобы в письме дорогому брату было сказано: «Покорным стань, а не то ищущий наших раздоров, как удобного предлога для умиротворения, царь нашлет на нашу страну своего генерал-губернатора, и тогда и я и ты лишимся высокого места и величия». Я уверен, что такое письмо с добавлением щедрых даров не может не произвести впечатления на перворожденного брата вашего. Потом можно будет потихоньку отстранить его от дел с мягкостью, изыскав какой-либо предлог — законный и не обидный. Сделать это, конечно, придется, ибо, пока Мумин будет правителем в крепости, душевный покой нашего общего благословенного повелителя и покровителя не станет полным! Из подобных соображений лучше, если сейчас ваше высочество не захочет трогать кушбеги Шо Мухаммеда и казначея Мухаммед Шарифа. Правда, нет полной уверенности в их совершенной преданности, покойный родитель им тоже не доверял, и причины тому вашему высочеству хорошо ведомы.
Сказав это, Остонакул многозначительно взглянул на эмира, и тот понял, что он имеет в виду: слишком уж упорными и, по-видимому, достоверными были слухи о секретном договоре главного государственного казначея с туркестанским генерал-губернатором.
— Шо Мухаммед и Мухаммед Шариф имеют богатство,— продолжал Остонакул,— имеют влияние, имеют много сторонников. Могут связаться с врагами вашего высочества, вызвать смуты и беспорядки. Совет такой: сперва потихоньку надо отделить от них их сторонников и приверженцев. Потом, когда дорогие братья вашего высочества отдохнут от своих постов, от власти, успокоятся, можно будет обратить взоры на министра двора и главного государственного казначея для того, чтобы найти им замену из числа рабов повелителя, верных трону душою и сердцем!
— И если тогда сделаем вас министром двора, вы согласитесь? — с улыбкой спросил эмир.
Остонакул прижал руки к груди, сделал полупоклон и сказал:
— Я горжусь лаской моего эмира к рабу своему... Но..., с разрешения высокого повелителя, его раб, этот бедняк, имеет один вопрос.
— Пожалуйста!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122