В середине ночи, когда тьма стала непроглядной, Гулизор, убедившись, чью все вокруг крепко спят, потихоньку встала и на цыпочках подошла к двери гостиного домика. Восэ спал чутко, услышав скрип двери, проснулся, приглядевшись, увидел на фоне звездного неба силуэт дочери, понял, что у нее свидание с Ризо. Он удивился: когда и как успели они сговориться? Решил не обращать внимания, натянул на себя одеяло, чтобы опять заснуть: «Пусть поговорят, пусть дадут слово верности друг другу, попрощаются: ведь они теперь жених и невеста!»
А Гулизор за дверью постояла, прислушиваясь, услышала шорох шагов, узнала Ризо. Они не сговаривались, их толкнуло друг к другу тайное желание сердец.
— Ризо, милый, это я, Гулизор...
Ризо схватил девушку в свои крепкие объятия,, и горячие поцелуи заменили им все слова, все звуки мира, все, все на свете. Они чувствовали только теплоту тел друг друга, задыхались от счастья... Их привел в себя кашель старика хозяина, нарушивший тишину ночи. Гулизор потихоньку высвободилась из объятий Ризо, слегка толкнула его, давая понять, что свидание надо закончить. Крепкое рукопожатие было их обещанием верности на всю жизнь...
В селении Сурх-Сакау Восэ поджидал его самаркандский знакомец мулла Сафар. Беспокоясь о Восэ, понимая, какая смертельная опасность угрожает ему в затеянном деле, Сафар приехал сюда, чтобы предостережениями и советами заставить друга свернуть с избранного страшного пути... Уговоры муллы Сафара не помогли, ничто не могло заставить Восэ изменить его решение. Теперь, когда восстание началось, Восэ все же чувствовал к этому человеку уважение и признательность. Он не мог забыть добро, оказанное бескорыстным и честным Сафаром ему и Назиру в те два месяца, какие они провели в самаркандской келье и какие связали всех троих крепкой дружбой. Она опиралась на общность мнения о господстве мангытских эмиров, на ненависть к правителям и чиновникам, ко всем мучителям народа.
Проснувшись на рассвете, Восэ долго раздумывал о начатом им великом и грозном деле. Вновь и вновь во всех подробностях вспоминал последний перед началом восстания разговор с муллою Сафаром в этом же гостином домике, в селении Сурх-Сакау, тогда, когда костер на вершине горы еще не горел, когда можно было решать: поднимать ли весь народ на восстание или отказаться от риска пойти на кровопролитие.
Сейчас Восэ мысленно повторил тогдашнюю беседу с муллою Сафаром:
«Восэ, ты знаешь, я ведь считаю тебя за своего брата,
очень люблю тебя. Ты один из тех редких людей, какие нравятся мне. Поэтому я очень беспокоюсь за дело, которым ты сейчас увлечен. Расскажи мне, что это ты делаешь, а?»
«Это—восстание, это — газават, дорогой учитель!»
«Газават бывает, когда воюют с неверными за веру и шариат. Ты, невежественный человек, не понимаешь этого. Эмирь1 и правители, хоть они тираны, а все ж мусульмане».
«Хуже неверных!»
«Не боишься, Восэ?»
«Чего?»
«Быть побежденным, захваченным, убитым?» ,
«Учитель, если вы приехали, чтобы меня пугать, уговорить отказаться от восстания, то лучше вам вернуться туда, откуда приехали. Война, газават, кровопролитие — дело мужей, муллам лучше не вмешиваться».
«Ты надо мной не подшучивай, Восэ! Ты и восстание это поднимаешь, видимо, в гневе и со зла?»
«Весь народ в гневе и зол».
«Подумай хорошенько, Восэ, смотри не стань причиной пролитой напрасно невинной крови бедняков!»
«Лучше нам, беднякам, пролить ее сразу в мужественной войне, чем позволять кровожадным мангытам высасывать ее постепенно».
«Ты надеешься победить могущественного эмира и е1го беков? На что ты надеешься?»
«Прежде всего на бога, затем на мужество и рвение бедняков».
«Это — несуразица, это пустая надежда. Послушай моего совета, Восэ! Сейчас еще не поздно. Отправь стариков к правителю, или к кушбеги гиссарскому, или даже в Бухару, к самому эмиру... Проси прощения, покайся; Пусть старики пояснят, в каком положении находятся подданные, пусть просят, умоляют снизить налоги. Если ты по своей воле отпустишь людей по домам, старики тоже поручатся за тебя перед эмиром и правителями бекств. Возможно, что и тебя помилуют, и народ избавится от грозящей всем опасности, спокойно займется своими делами. Говорят, что эмир Абдул Ахад не деспот, каким был его отец, а справедливый, добросовестный человек».
«Учитель, если бы это мне посоветовал кто-либо другой, я отрубил бы ему голову, как лазутчику. Но я знаю,
вы желаете мне добра, советуете от чистого сердца, поэтому я вам отвечу. Скажите, учитель, с каких это пор вы стали верить в человечность, справедливость эмира и его подручных? Кто в прошлом году называл их тиранами бесчестными, подлецами? Разве это были не вы? Как это они вдруг сразу стали теперь честными и справедливыми? Разве не эмир Абдул Ахад дал приказ собрать недоимки за три голодных года? Разве вы, учитель, не знаете об убийстве эмирского посланца Яхшибека, о гибели тысяцкого Саидкула и иных из его солдат? Неужели вы не понимаете, что дело зашло, уже слишком далеко? Какой может быть разговор о мире, когда между нами — пролитая кровь? Теперь дело между бедняками и правителями будет решено только мечом и палкой! Я хочу показать этим деспотам, этим двуногим кровожадным хищникам, что и мы, бедняки,— люди, что и у нас есть душа, честь, что если все мы объединимся и встанем против них, то можем как следует побить, выбить им зубы!..»
Да!.. Мулла Сафар опустил тогда голову, закрыл глаза, сидел и молчал.
Восэ вспомнил, с каким смешанным, странным чувством он созвал приятелей, чтобы, расставаясь, все они оказали мулле Сафару почет. Он проводил его тогда, под лучами полуденного солнца, в Сари-Хосор. При прощании мулла, сидя на осле, поднял руки и прочел молитву за Восэ, благословил его: «Дай бог тебе победить, достигнуть желаемого! Велик аллах! Аминь!..»
...Ночь на»возвышенности Тут-и-Кози повстанцы провели спокойно. Утром Восэ и его спутники вернулись туда из Сурх-Сакау. В шатре у радостно встретившего его Назира Восэ застал гонца, только что примчавшегося от На- зима из Ховалинга. Гонец привез доброе известие: Назим одолел стражников ховалингского амлякдара Абдукаюма, захватил его в плен. Собирает пшеницу и другие трофеи, чуть позднее приедет к Восэ со своим отрядом.
Добрая весть привела не только Восэ и его друзей, но и весь огромный лагерь повстанцев в веселое возбуждение. Да и как было не радоваться: дело успешно движется, пока что повстанцы ни в чем и нигде не потерпели неудач. Вера восставших в то, что сам святой Хызр поддерживает их предводителя, еще более укрепилась.
Из Бальджуана никто не приезжал, на дорогах и тропинках никакого движения заметно не было. Это немного беспокоило Восэ?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122