А уж он расследовал бы дело и воздал должное посягнувшему на законность и справедливость!
Толпа молчала. Лишь один пожилой земледелец сурово ответил хаджи Якубу:
—- Вы только разговариваете! Да!.. Мы, если даже сто раз придем и сто раз доложим, ничего не добьемся. Никто на наши слова не обратит внимания! А то, что скажут амлякдар или сборщик, все равно будет признано правдивым!..
Толпа в молчании ждала, когда хаджи Якуб удалится в крепость. Он понял это и, ни слова не сказав больше, уехал с теми из сопровождавших правителя, кто еще оставался здесь.
Тогда люди окружили Восэ, поздравляли его, дружески обнимали. Дара-и-мухторский маслодел в этот день стал их героем. Чаевничий, который обычно и речной воды не давал без денег, сейчас на квадратной деревянной кровати расставил щедрое угощение — чай с ломтями пшеничного хлеба, изюм, миндаль, угостил за свой счет Восэ и его ближайших друзей. Напрасно пытались они вручить ему деньги, он решительно отказался взять, добавив: «Не уходите, братцы, я всем вам постелю здесь спать, переночуете, утром поедете в свой Ховалинг и Дара-и-Мухтор! Поздно уже — глядите: закат!»
Но гости, поблагодарив чаевничего, поднялись, отправились в путь. Они не хотели, чтобы жены и дети беспокоились о них дома. Касым, отдав лошадь Восэ, сам сел на лошадь Назима, позади него.
Восэ, едучи рядом с муллой Сафаром, говорил ему: . — Почтенный мой друг! Вы сотворили чудо — предугадали события. Помните, что вы говорили в Самарканде: «Мирзо Акрам достигнет высокого поста...» А ведь так и вышло. Я не знаю, за что прогневался на нас, несчастных, бог, послав правителем над бальджуанским народом этого низкого человека.
— Не бог, а эмир! — поправил мулла Сафар.-—Мы должны отдать дань справедливости эмиру: он разбирается в людях и знает, кому давать чины и должности,
...Весть об укрощении Восэ жеребца, подаренного правителю Бальджуана локайским родовым старейшиной Аллаяром, об избавлении от тюрьмы и о бесстрашном обвинении им, перед лицом правителя, эмирских чиновников,— удивительная весть обо всем, что произошло в этот день в Бальджуане, разнеслась с неимоверной быстротой по горам и долинам Восточной Бухары, проникла и в Куляб, Каратегин, Дарваз... Казалось, эту весть разнесли горные ветры и быстрые, крутые речки. Не прошло и недели, как эта весть превратилась в легенду, в сказание о Восэ. На базарах, на дорогах, на токах, в чайханах и у костров скотоводов передавалась она из уст в уста, облекаемая все новыми и новыми подробностями.
Некоторые веселые рассказчики ввели в число участников происшествия даже таинственного пророка Хызра. Утверждали, что когда непокорная лошадь, увозя Восэ, скрылась с глаз чиновников, то на ее пути около селения Хуроб вдруг оказался обрыв, и стала очевидной гибель Восэ и дикого жеребца. Но в эту минуту на тропе возник благообразный старец с посохом в руке. Схватив несущегося коня под уздцы, он чудесною силой остановил его на краю обрыва и голосом, прозвеневшим словно божье слово с небес, произнес: «Сын мой, Восэ! Иди! И всякую боль, какая созрела в сердце твоем, выскажи правителю! Не бойся,— ничего дурного он тебе сделать не может, против тебя у него нет силы!»
Произнеся эти слова, старец якобы мгновенно исчез, словно растаяв в воздухе. А Восэ тогда, мол, понял, что его избавителем был сам святой Хызр!.,
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Сбор налога был в разгаре.
То, что творилось на токах, все больше и больше принимало вид массового грабежа, а точнее сказать — разбойничьего погрома.
Настали такие дни, какие люди гор могли сравнивать только с временем завоевания горной страны кровожадным эмиром Музаффаром.
Амлякдары, сборщики налогов и податей выезжали в селения с отрядами солдат, вооруженных стражников. Под предлогом сбора недоимок за прошлые годы они забирали у крестьян и увозили не только зерно, но и скот, фрукты, солому, сено.
Однако Мирзо Акрам не удовлетворился и этим. Он приказал амлякдарам брать в погашение недоимок у неимущих крестьян их молодых дочерей и сыновей, определяя за них цену в теньгах. Эти юноши и девушки требовались как рабы и наложницы правителю, чиновникам его двора, а гиссарскому кушбеги также для подарков новому эмиру и его сановникам.
Ущелья наполнились стонами и воплями,— казалось, само небо потемнело от черного горя притесняемых. Многие, взяв с собой жен и детей или даже бросив их, бежали в глухие дальние горы. Оставшиеся в селениях жители каждый день ссорились, пререкались, вступали в ожесточенные столкновения со сборщиками налогов.
В селении Дара-и-Мухтор мужчины и женщины, досыта хлебнув горя, приходили к Восэ, потому что после происшествия в Бальджуане он стал знаменит, и в беседах с ним каждый искал утешения, душевной опоры. У него спрашивали: что делать, куда идти? Есть ли какой-нибудь путь спасения от нагрянувших несчастий и бед или надеяться не на что?
Сначала Восэ был в затруднении, не зная, что отвечать приходящим к нему людям, попавшим в беду. Но вскоре он понял, что если люди ищут именно в нем своего защитника, то он обязан найти какой-нибудь выход для каждого, кто надеется и просит у него совета.
В один из дней, взяв с собою Назима и еще шестерых ограбленных сборщиками односельчан, он отправился в Сари-Хосор, к Назиру-богатырю. Заехав по пути в селение Богизагон, он пригласил с собою Сайда Али зувайр- ского.
Несколько дней о них никаких вестей в селениях не было, никто не знал, где они и чем заняты...
В эти дни распространился слух о том, что из Бухары в Бальджуан прибыл новый диванбеги Яхшибек — главный казначей эмирата, ведающий податными делами всех бекств. Рассказывали, будто жители ряда селений посылали жалобу на правителя Бальджуана и амлякдаров бекства. Будто бы эмир для проверки работы бальджуанских властей направил именно своего главного казначея! Утверждали, что Яхшибек в базарный день — четверг — приедет в Ховалинг, будет опрашивать крестьян.
Яхшибека здесь не знали, но другие посланцы эмира и раньше наезжали. Чаще всего им поручалось ускорить сбор налогов, взыскать недоимки без недостач, добиться немедленной отправки собранного в Бухару. Поэтому приезд высших чиновников обычно становился для крестьян новым бедствием.
На $ей раз, однако, крестьяне питали надежду на то, что приезд главного казначея приведет не к новой беде, а к некоему улучшению положения, уже явно для народа невыносимого. Ведь правитель Мирзо Акрам и так выжимал из крестьян все, что мог,—и налоги этого года, и недоимки, отбирал даже детей... Что еще мог бы потребовать от обездоленных людей новоиспеченный диванбеги? Нет, конечно же надо рассчитывать на проявление справедливости.
Надежда — ткач всяких мечтаний и фантазий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Толпа молчала. Лишь один пожилой земледелец сурово ответил хаджи Якубу:
—- Вы только разговариваете! Да!.. Мы, если даже сто раз придем и сто раз доложим, ничего не добьемся. Никто на наши слова не обратит внимания! А то, что скажут амлякдар или сборщик, все равно будет признано правдивым!..
Толпа в молчании ждала, когда хаджи Якуб удалится в крепость. Он понял это и, ни слова не сказав больше, уехал с теми из сопровождавших правителя, кто еще оставался здесь.
Тогда люди окружили Восэ, поздравляли его, дружески обнимали. Дара-и-мухторский маслодел в этот день стал их героем. Чаевничий, который обычно и речной воды не давал без денег, сейчас на квадратной деревянной кровати расставил щедрое угощение — чай с ломтями пшеничного хлеба, изюм, миндаль, угостил за свой счет Восэ и его ближайших друзей. Напрасно пытались они вручить ему деньги, он решительно отказался взять, добавив: «Не уходите, братцы, я всем вам постелю здесь спать, переночуете, утром поедете в свой Ховалинг и Дара-и-Мухтор! Поздно уже — глядите: закат!»
Но гости, поблагодарив чаевничего, поднялись, отправились в путь. Они не хотели, чтобы жены и дети беспокоились о них дома. Касым, отдав лошадь Восэ, сам сел на лошадь Назима, позади него.
Восэ, едучи рядом с муллой Сафаром, говорил ему: . — Почтенный мой друг! Вы сотворили чудо — предугадали события. Помните, что вы говорили в Самарканде: «Мирзо Акрам достигнет высокого поста...» А ведь так и вышло. Я не знаю, за что прогневался на нас, несчастных, бог, послав правителем над бальджуанским народом этого низкого человека.
— Не бог, а эмир! — поправил мулла Сафар.-—Мы должны отдать дань справедливости эмиру: он разбирается в людях и знает, кому давать чины и должности,
...Весть об укрощении Восэ жеребца, подаренного правителю Бальджуана локайским родовым старейшиной Аллаяром, об избавлении от тюрьмы и о бесстрашном обвинении им, перед лицом правителя, эмирских чиновников,— удивительная весть обо всем, что произошло в этот день в Бальджуане, разнеслась с неимоверной быстротой по горам и долинам Восточной Бухары, проникла и в Куляб, Каратегин, Дарваз... Казалось, эту весть разнесли горные ветры и быстрые, крутые речки. Не прошло и недели, как эта весть превратилась в легенду, в сказание о Восэ. На базарах, на дорогах, на токах, в чайханах и у костров скотоводов передавалась она из уст в уста, облекаемая все новыми и новыми подробностями.
Некоторые веселые рассказчики ввели в число участников происшествия даже таинственного пророка Хызра. Утверждали, что когда непокорная лошадь, увозя Восэ, скрылась с глаз чиновников, то на ее пути около селения Хуроб вдруг оказался обрыв, и стала очевидной гибель Восэ и дикого жеребца. Но в эту минуту на тропе возник благообразный старец с посохом в руке. Схватив несущегося коня под уздцы, он чудесною силой остановил его на краю обрыва и голосом, прозвеневшим словно божье слово с небес, произнес: «Сын мой, Восэ! Иди! И всякую боль, какая созрела в сердце твоем, выскажи правителю! Не бойся,— ничего дурного он тебе сделать не может, против тебя у него нет силы!»
Произнеся эти слова, старец якобы мгновенно исчез, словно растаяв в воздухе. А Восэ тогда, мол, понял, что его избавителем был сам святой Хызр!.,
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Сбор налога был в разгаре.
То, что творилось на токах, все больше и больше принимало вид массового грабежа, а точнее сказать — разбойничьего погрома.
Настали такие дни, какие люди гор могли сравнивать только с временем завоевания горной страны кровожадным эмиром Музаффаром.
Амлякдары, сборщики налогов и податей выезжали в селения с отрядами солдат, вооруженных стражников. Под предлогом сбора недоимок за прошлые годы они забирали у крестьян и увозили не только зерно, но и скот, фрукты, солому, сено.
Однако Мирзо Акрам не удовлетворился и этим. Он приказал амлякдарам брать в погашение недоимок у неимущих крестьян их молодых дочерей и сыновей, определяя за них цену в теньгах. Эти юноши и девушки требовались как рабы и наложницы правителю, чиновникам его двора, а гиссарскому кушбеги также для подарков новому эмиру и его сановникам.
Ущелья наполнились стонами и воплями,— казалось, само небо потемнело от черного горя притесняемых. Многие, взяв с собой жен и детей или даже бросив их, бежали в глухие дальние горы. Оставшиеся в селениях жители каждый день ссорились, пререкались, вступали в ожесточенные столкновения со сборщиками налогов.
В селении Дара-и-Мухтор мужчины и женщины, досыта хлебнув горя, приходили к Восэ, потому что после происшествия в Бальджуане он стал знаменит, и в беседах с ним каждый искал утешения, душевной опоры. У него спрашивали: что делать, куда идти? Есть ли какой-нибудь путь спасения от нагрянувших несчастий и бед или надеяться не на что?
Сначала Восэ был в затруднении, не зная, что отвечать приходящим к нему людям, попавшим в беду. Но вскоре он понял, что если люди ищут именно в нем своего защитника, то он обязан найти какой-нибудь выход для каждого, кто надеется и просит у него совета.
В один из дней, взяв с собою Назима и еще шестерых ограбленных сборщиками односельчан, он отправился в Сари-Хосор, к Назиру-богатырю. Заехав по пути в селение Богизагон, он пригласил с собою Сайда Али зувайр- ского.
Несколько дней о них никаких вестей в селениях не было, никто не знал, где они и чем заняты...
В эти дни распространился слух о том, что из Бухары в Бальджуан прибыл новый диванбеги Яхшибек — главный казначей эмирата, ведающий податными делами всех бекств. Рассказывали, будто жители ряда селений посылали жалобу на правителя Бальджуана и амлякдаров бекства. Будто бы эмир для проверки работы бальджуанских властей направил именно своего главного казначея! Утверждали, что Яхшибек в базарный день — четверг — приедет в Ховалинг, будет опрашивать крестьян.
Яхшибека здесь не знали, но другие посланцы эмира и раньше наезжали. Чаще всего им поручалось ускорить сбор налогов, взыскать недоимки без недостач, добиться немедленной отправки собранного в Бухару. Поэтому приезд высших чиновников обычно становился для крестьян новым бедствием.
На $ей раз, однако, крестьяне питали надежду на то, что приезд главного казначея приведет не к новой беде, а к некоему улучшению положения, уже явно для народа невыносимого. Ведь правитель Мирзо Акрам и так выжимал из крестьян все, что мог,—и налоги этого года, и недоимки, отбирал даже детей... Что еще мог бы потребовать от обездоленных людей новоиспеченный диванбеги? Нет, конечно же надо рассчитывать на проявление справедливости.
Надежда — ткач всяких мечтаний и фантазий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122