Не кто-либо из них, а самый младший сын Музаффара, Абдул Ахад, стал эмиром. И, по суждению Остонакула, новый эмир не захочет оставить на прежних постах своих старших братьев, конечно завидующих ему, считающих .себя обиженными. И первый, кого Абдул Ахад снимет с высокого поста, будет его самый старший брат — Мумин, Правитель Гиссара. Высокий пост правителя Гиссара скоро Станет свободным. Вот этот-то пост и попросит у молодого эмира для себя Остонакул.
Верящий в вещие сны Остонакул укрепился в своем стремлении к этой высокой доляшости еще потому, что в одну из ночей в Шахрисябзе увидел необычный сон: будто в свисте ветра стоит он на какой-то скале и смотрит, как ураган все вокруг разрушает, валит и сметает здания, ломает деревья. Остонакул наутро потребовал к себе астролога и, как это водилось у восточных вельмож, спросил пришедшего о значении странного сна.
Астролог сперва захотел узнать: причинил ли ураган какой-либо ущерб особе Остонакула или нет? Остонакул ответил: нет, не причинил, ураган даже не стронул его с места. Тогда астролог, посмотрев в свои книги, так истолковал сон правителя: в строю поднимутся смута и волнение, правители и другие великие люди государства расстанутся со своими важными постами и чинами, будут рассеяны во все стороны, а Остонакул останется незыблемым в своей должности. И так как он во сне в разгар урагана стоял на скале, то скорее всего можно предположить, что свой высокий пост он получит в горной местности...
Остонакул поверил такому истолкованию увиденного им сна.
Он считал также, что генерал-губернатор Туркестана, опасающийся колонизаторских происков Англии, вскоре распространит власть своей военной администрации на всю Бухару. В этом случае Абдул Ахад, пользующийся после поездки в Петербург симпатией и доверием царя и не без его влияния ставший ныне эмиром, сумеет выпросить у царского правительства денежную субсидию, дабы соблюдать на границах с британской Индией интересы русского государства.
Остонакул полагал, что в этом случае кое-что перепадет и ему, как наместнику эмира в Восточной Бухаре, близкой к границам колониальных владений Англии,— ежели, конечно, он будет проводить угодную царю политику.
Когда на второй день после восшествия на трон Абдул Ахада Остонакул вдруг заболел и с сильными болями слег в постель (упав незадолго до этого с коня, он плохо залечил поврежденную берцовую кость), молодой эмир ежедневно посылал ему лекарственную мазь и спрашивал о состоянии больного. На десятый день Абдул Ахад сам пришел навестить больного, который, поправляясь, уже мог сидеть.
Телохранители и слуги эмира заняли улицы вокруг дома Остонакула и оставались снаружи; пока эмир с глазу на глаз беседовал с Остонакулом во дворце, расположенном вблизи Большого минарета. Этот дворец достался Остонакулу в наследство от Аббас-бия.
— В такие дни, дорогой «глава племени и заступник ищущих справедливости», и вы вдруг заболели? — шутливо произнес эмир, передав смысл высокого титула Остонакула «бий додхо».— Разве это дело? Ей-богу, если бы я не слышал свидетельства вашего врачевателя, я подумал бы, что вы нарочно, убежав от меня, притворились больным!
— Я, ваш смиренный раб, много думаю, какой же большой грех я совершил, что всемогущий бог в эти счастливые дни, в первые дни правления моего эмира, обладателя молодого счастья, благодетеля моего и покровителя, сделал новой мою старую болезнь и лишил раба вашего высочества великой радости служить у ножек трона Искандерова,— с трудом встав, отвесил поклон Остонакул.— Но выясняется, что теперь грех мой не только прощен, но даже создатель мира небесного и земного счел меня достойным беспримерной чести и несказанного счастья: вместилище вселенной, сам повелитель мой, утрудил благословенные стопы свои, проследовав в ничтожную хижину этого бедняка!
Эмир сел и «открыл начало» беседе. Сперва он слегка пожаловался на обилие забот, отягчающих первые дни правления вседержителя, пожалел, что в этот период времени при нем не было такого опытного и мудрого человека, как Остонакул. Потом поведал, каковы эти заботы и тревоги.
Гордясь своими новыми распоряжениями, имеющими, цель упорядочить многое в жизни государства, он сказал, что от покойного эмира осталось сто пятьдесят жен, с которыми обряд бракосочетания проведен или не проведен, и что, несмотря на «целый мир скандалов и дрязг», всех этих жен он, Абдул Ахад, удалил из домов, расположенных на территории цитадели, не поскупившись выдать каждой из них средства на прожитье; изгнаны из дворца и ходжи — наставники и соглядатаи, которым покойный эмир, приняв их в качестве зятьев в дом, запретил выходить из цитадели, так как боялся, как бы через них не «попали в рот» людям придворные секреты. Для блага веры и шариату, а также для поддержания нравственности было обнародовано распоряжение, запрещающее заставлять безбородых юношей и мальчиков танцевать на улицах и площадях города, продавать вино, сквернословить на базарах. Люди раиса и миршаба повсюду в Бухаре обязаны задерживать нарушающих это распоряжение, наказывать ударами кожаной плети, накладывать денежные взыскания или даже сажать в тюрьму. Этим утром он приказал вывести на площадь Регистана трех-четырех задержанных и обезглавить их в назидание всем.
Другой «головной болью» вседержителя было дело давних узников главной тюрьмы: там заживо гнили несколько сот человек, находившихся в заключении от одного года до двадцати пяти — тридцати лет. Тюремное начальство из страха перед покойным эмиром не докладывало ему об этих бесполезно жующих хлеб и обременяющих тюрьму людях. За двадцать пять лет правления покойного родителя в тюрьме умерло несколько тысяч заключенных, и вот он, Абдул Ахад, распорядился, чтобы судьба оставшихся в живых была скорее решена, дабы освободить тюрьму для новых заключенных. Теперь палачи ежедневно выводят на Регистан, казнят по три-четыре человека, а кое-кого, чья вина полегче, бьют палками и плетьми и затем милостиво отпускают.
Абдул Ахад пожаловался также на «вмешательство представителей России» во внутренние дела эмирата.
— Сюда приехал человек туркестанского губернатора, по имени Кари Юсуф
вызывает переводчика Джалолиддина и от имени губернатора «подсказывает» нам: дескать, пусть эмир то-то сделает, пусть вот это сделает. Поздравлять нас с восшествием на престол приедут, оказывается, от царя несколько близких ему русских людей. До их приезда я, дабы доставить удовольствие импротуру (императору), должен, видите ли, уничтожить тюрьмы — обхану и клоповники, построить новые тюрьмы по примеру тюрем России. От Чорукуф пришло письмо, содержащее те же подсказки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Верящий в вещие сны Остонакул укрепился в своем стремлении к этой высокой доляшости еще потому, что в одну из ночей в Шахрисябзе увидел необычный сон: будто в свисте ветра стоит он на какой-то скале и смотрит, как ураган все вокруг разрушает, валит и сметает здания, ломает деревья. Остонакул наутро потребовал к себе астролога и, как это водилось у восточных вельмож, спросил пришедшего о значении странного сна.
Астролог сперва захотел узнать: причинил ли ураган какой-либо ущерб особе Остонакула или нет? Остонакул ответил: нет, не причинил, ураган даже не стронул его с места. Тогда астролог, посмотрев в свои книги, так истолковал сон правителя: в строю поднимутся смута и волнение, правители и другие великие люди государства расстанутся со своими важными постами и чинами, будут рассеяны во все стороны, а Остонакул останется незыблемым в своей должности. И так как он во сне в разгар урагана стоял на скале, то скорее всего можно предположить, что свой высокий пост он получит в горной местности...
Остонакул поверил такому истолкованию увиденного им сна.
Он считал также, что генерал-губернатор Туркестана, опасающийся колонизаторских происков Англии, вскоре распространит власть своей военной администрации на всю Бухару. В этом случае Абдул Ахад, пользующийся после поездки в Петербург симпатией и доверием царя и не без его влияния ставший ныне эмиром, сумеет выпросить у царского правительства денежную субсидию, дабы соблюдать на границах с британской Индией интересы русского государства.
Остонакул полагал, что в этом случае кое-что перепадет и ему, как наместнику эмира в Восточной Бухаре, близкой к границам колониальных владений Англии,— ежели, конечно, он будет проводить угодную царю политику.
Когда на второй день после восшествия на трон Абдул Ахада Остонакул вдруг заболел и с сильными болями слег в постель (упав незадолго до этого с коня, он плохо залечил поврежденную берцовую кость), молодой эмир ежедневно посылал ему лекарственную мазь и спрашивал о состоянии больного. На десятый день Абдул Ахад сам пришел навестить больного, который, поправляясь, уже мог сидеть.
Телохранители и слуги эмира заняли улицы вокруг дома Остонакула и оставались снаружи; пока эмир с глазу на глаз беседовал с Остонакулом во дворце, расположенном вблизи Большого минарета. Этот дворец достался Остонакулу в наследство от Аббас-бия.
— В такие дни, дорогой «глава племени и заступник ищущих справедливости», и вы вдруг заболели? — шутливо произнес эмир, передав смысл высокого титула Остонакула «бий додхо».— Разве это дело? Ей-богу, если бы я не слышал свидетельства вашего врачевателя, я подумал бы, что вы нарочно, убежав от меня, притворились больным!
— Я, ваш смиренный раб, много думаю, какой же большой грех я совершил, что всемогущий бог в эти счастливые дни, в первые дни правления моего эмира, обладателя молодого счастья, благодетеля моего и покровителя, сделал новой мою старую болезнь и лишил раба вашего высочества великой радости служить у ножек трона Искандерова,— с трудом встав, отвесил поклон Остонакул.— Но выясняется, что теперь грех мой не только прощен, но даже создатель мира небесного и земного счел меня достойным беспримерной чести и несказанного счастья: вместилище вселенной, сам повелитель мой, утрудил благословенные стопы свои, проследовав в ничтожную хижину этого бедняка!
Эмир сел и «открыл начало» беседе. Сперва он слегка пожаловался на обилие забот, отягчающих первые дни правления вседержителя, пожалел, что в этот период времени при нем не было такого опытного и мудрого человека, как Остонакул. Потом поведал, каковы эти заботы и тревоги.
Гордясь своими новыми распоряжениями, имеющими, цель упорядочить многое в жизни государства, он сказал, что от покойного эмира осталось сто пятьдесят жен, с которыми обряд бракосочетания проведен или не проведен, и что, несмотря на «целый мир скандалов и дрязг», всех этих жен он, Абдул Ахад, удалил из домов, расположенных на территории цитадели, не поскупившись выдать каждой из них средства на прожитье; изгнаны из дворца и ходжи — наставники и соглядатаи, которым покойный эмир, приняв их в качестве зятьев в дом, запретил выходить из цитадели, так как боялся, как бы через них не «попали в рот» людям придворные секреты. Для блага веры и шариату, а также для поддержания нравственности было обнародовано распоряжение, запрещающее заставлять безбородых юношей и мальчиков танцевать на улицах и площадях города, продавать вино, сквернословить на базарах. Люди раиса и миршаба повсюду в Бухаре обязаны задерживать нарушающих это распоряжение, наказывать ударами кожаной плети, накладывать денежные взыскания или даже сажать в тюрьму. Этим утром он приказал вывести на площадь Регистана трех-четырех задержанных и обезглавить их в назидание всем.
Другой «головной болью» вседержителя было дело давних узников главной тюрьмы: там заживо гнили несколько сот человек, находившихся в заключении от одного года до двадцати пяти — тридцати лет. Тюремное начальство из страха перед покойным эмиром не докладывало ему об этих бесполезно жующих хлеб и обременяющих тюрьму людях. За двадцать пять лет правления покойного родителя в тюрьме умерло несколько тысяч заключенных, и вот он, Абдул Ахад, распорядился, чтобы судьба оставшихся в живых была скорее решена, дабы освободить тюрьму для новых заключенных. Теперь палачи ежедневно выводят на Регистан, казнят по три-четыре человека, а кое-кого, чья вина полегче, бьют палками и плетьми и затем милостиво отпускают.
Абдул Ахад пожаловался также на «вмешательство представителей России» во внутренние дела эмирата.
— Сюда приехал человек туркестанского губернатора, по имени Кари Юсуф
вызывает переводчика Джалолиддина и от имени губернатора «подсказывает» нам: дескать, пусть эмир то-то сделает, пусть вот это сделает. Поздравлять нас с восшествием на престол приедут, оказывается, от царя несколько близких ему русских людей. До их приезда я, дабы доставить удовольствие импротуру (императору), должен, видите ли, уничтожить тюрьмы — обхану и клоповники, построить новые тюрьмы по примеру тюрем России. От Чорукуф пришло письмо, содержащее те же подсказки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122