Назир быстро снял свой халат и накинул ему на плечи.
Судья спросил Наймшаха:
— Согласен ли ты на брак твоей дочери с этим юношей?
Наимшах, стоявший с темным лицом, озадаченный и молчащий, смотрел в землю. По-видимому, он боролся с собой, не осмелившись что-либо возразить против заступничества народа,— но и сломить свое упорство для него было не просто. Людей, понявших всю противоречивость его чувств в эти минуты, в толпе оказалось достаточно, ибо со всех сторон послышались крики:
— Соглашайся!.. Соглашайся!.. Во славу бога, дай согласие!..
Наимшах молчал.
— Хорошо! Молчание умного человека означает его согласие! — заключил судья и приказал: — Принесите чашку воды!
И глиняная чашка с водой была кем-то вынесена из ближайшего дома. Судья сел на камень поставил перед собою чашку с водой, подозвал к себе Восэ и Аноргуль, начал читать слова лучшего в этом мире, несущего людям счастье обряда.
Люди с возгласами: «Поздравляем!.. Поздравляем!..» окружили жениха и невесту. Гул радостных восклицаний объединил толпу улыбающихся селян. А некоторые женщины плакали, целовали лоб и руки Аноргуль, подносили подол ее платья к губам, довольные не только своим присутствием при раскрытии цветка ее счастья, но и тем, что впервые на памяти бальджуанок им удалось способствовать спасению бутона от налетевшей было жестокой бури...
Этот необыкновенный день потом на долгие-долгие годы отложился светлым пластом в народных преданиях горцев былого маленького бекства Бальджуан..,
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Люди, много путешествовавшие и видавшие мир, те, кто в поисках поденщины не раз побывали в отдаленных городах и областях Ферганы, Бухары, Самарканда, исходив или изъездив эти места вдоль и поперек, не советовали Восэ пускаться в путь одному. Они знали, что дороги бы
ли не безопасны, путникам доводилось встречаться с разбойниками, грабителями, с волками и барсами, да и кто помог бы одинокому человеку, случись ему заболеть в пути?.. Восэ тоже понимал, что ему хорошо отправиться в дальнее путешествие вместе с каким-либо караваном или хотя бы с двумя-тремя надежными попутчиками.
Но, самонадеянный и не поддающийся страху, он не стал никого дожидаться, пустился в дорогу один. Уверенно шагая на своих крепких, привыкших к горным переходам ногах, он преодолевал горные перевалы, обрывы ущелий, пространства иссушенных зноем степей ничуть не медленнее, чем если б ехал верхом на лошади.
За два дня он оставил позади себя Бальджуан, Кангурт, перевал Гуль-и-Зиндон, вышел к обрывам скалистой теснины Вахша, перешел эту бешеную реку в том удивительном месте, где скалы двух берегов смыкаются над грозно гремящей стремниной так тесно, что между ними издавна перекинут единственный на всем течении Вахша короткий и узкий, только из нескольких бревен, мост — знаменитый Пуль-и-Сангин.
Так Восэ оказался в Нуреке, на правобережье Вахша,— в диких горах Файзабадского бекства.
Здесь, в тесных, накаленных солнцем ущельях, было заметно жарче. Хотя лето еще не наступило, но в дневные часы скалы и каменистая почва накалялись так, что на дорогах поднималась удушливо-знойная пыль. 'Ходоку дышать было тяжело, приходилось все чаще останавливаться и отдыхать в топи карагачей и платанов, возле редких родников.
Па третий день, спустившись с последнего перевала, Восэ пересек мутную реку Иляк и вышел к селению Янги- Базар, расположенному в голове Гиссарской долины. Эта долина, вместе с древним городом и крепостью Гиссар, с большими селениями — Душанбе, Сари-Ассиё, Каратаг и многими другими, после завоевания эмиратом горных бекств стала важнейшей и самой богатой областью Восточной Бухары. Правителем Гиссара эмир Музаффар назначил своего первого сановника — министра двора, который стал считаться наместником «его высочества вместилища вселенной» во всей Восточной Бухаре. Правители других восточно-бухарских бекств были подчинены ему...
Всякий путник, вступивший на территорию Гиссарской долины, должен был проникнуться сознанием своего ничтожества перед неограниченной и священной властью повелителя Гиссара и его чиновников... Но Восэ, отличавшийся вольнодумием, вступив босиком на территорию Гиссарского бекства, ничуть не задумывался над вопросами существа власти. В большом запущенном, грязном Янги-Базаре, в который он попал, мухи и жара одолевали людей. Деревьев в городишке было мало, и над огромной рыночной площадью висела густая пелена желто-серой пыли, поднятая караванами торгашей, съезжавшихся со всех сторон света. Здесь, кажется, и отдохнуть негде, разве на прибрежье реки Кафирниган, несущей холодную прозрачную воду с горных снежных массивов, высящихся к северу и к северо-востоку отсюда. В излучье речной поймы над водой склоняются пышно разросшиеся ивы. Под сенью одной из ив Восэ решил отдохнуть, с наслаждением умылся и, достав тутовое толокно да черствые лепешки, принялся закусывать.
Неподалеку, у камня, на изумрудно-яркой траве полулежал юноша, по-видимому пастух, и тихо напевал песню. Близ него паслись десять—двенадцать стреноженных лошадей. Восэ, соскучившийся по собеседнику, пригласил юношу разделить с ним трапезу. Юноша, поблагодарив, отказался от еды, но охотно вступил в разговор с Восэ.
— Ты, парень, из Дарваза? — спросил Восэ, узнав песню, слышанную им на родине Аноргуль.
— Угадал! — ответил тот.
— Чьих лошадей пасешь?
— Конечно, не своих!
— Твоего хозяина?
— А вот и не угадал, приятель!
— Почему?
— Лошади принадлежат не хозяину, а его гостю.
— Гость твоего хозяина, видать, человек богатый. Кто он?
— Что ж, отвечу без обмана:
Гость у нас из Кабадиана, Он из тамошних властей. И, конечно, богатей, И к эмирскому двору Едет прямо в Бухару!
Этот неожиданно сложенный в рифму ответ привел Восэ в восторг, и разговор сразу превратился в дружескую
беседу. Восэ узнал, что юноша — конюший старосты янги-базарского рынка, а гость его хозяина, перегоняющий лошадей в Бухару, отправляясь из Кабадиана, нанял было там для своих лошадей табунщика, -да тот во время ночевки в Л окай-беги, украв одну из лучших кобыл, скрылся в горах. Теперь богатей, через своего знакомого старосту янги-базарского рынка, хочет подыскать другого, более надежного табунщика.
— А меня он не возьмет в табунщики? — спросил Восэ.— Я тоже направляюсь в Бухару.
— Не знаю! — ответил конюший старосты.— Если хочешь, пойди к моему хозяину, повидай богатея, поговори с ним.
Восэ подумал: действительно, неплохо ты, нанявшись в табунщики, оправдать дорожные расходы. Конюший объяснил, как пройти к дому своего хозяина, и через несколько минут Восэ, войдя во двор дома старосты, увидел его — худощавого, с болезненным лицом старика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Судья спросил Наймшаха:
— Согласен ли ты на брак твоей дочери с этим юношей?
Наимшах, стоявший с темным лицом, озадаченный и молчащий, смотрел в землю. По-видимому, он боролся с собой, не осмелившись что-либо возразить против заступничества народа,— но и сломить свое упорство для него было не просто. Людей, понявших всю противоречивость его чувств в эти минуты, в толпе оказалось достаточно, ибо со всех сторон послышались крики:
— Соглашайся!.. Соглашайся!.. Во славу бога, дай согласие!..
Наимшах молчал.
— Хорошо! Молчание умного человека означает его согласие! — заключил судья и приказал: — Принесите чашку воды!
И глиняная чашка с водой была кем-то вынесена из ближайшего дома. Судья сел на камень поставил перед собою чашку с водой, подозвал к себе Восэ и Аноргуль, начал читать слова лучшего в этом мире, несущего людям счастье обряда.
Люди с возгласами: «Поздравляем!.. Поздравляем!..» окружили жениха и невесту. Гул радостных восклицаний объединил толпу улыбающихся селян. А некоторые женщины плакали, целовали лоб и руки Аноргуль, подносили подол ее платья к губам, довольные не только своим присутствием при раскрытии цветка ее счастья, но и тем, что впервые на памяти бальджуанок им удалось способствовать спасению бутона от налетевшей было жестокой бури...
Этот необыкновенный день потом на долгие-долгие годы отложился светлым пластом в народных преданиях горцев былого маленького бекства Бальджуан..,
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Люди, много путешествовавшие и видавшие мир, те, кто в поисках поденщины не раз побывали в отдаленных городах и областях Ферганы, Бухары, Самарканда, исходив или изъездив эти места вдоль и поперек, не советовали Восэ пускаться в путь одному. Они знали, что дороги бы
ли не безопасны, путникам доводилось встречаться с разбойниками, грабителями, с волками и барсами, да и кто помог бы одинокому человеку, случись ему заболеть в пути?.. Восэ тоже понимал, что ему хорошо отправиться в дальнее путешествие вместе с каким-либо караваном или хотя бы с двумя-тремя надежными попутчиками.
Но, самонадеянный и не поддающийся страху, он не стал никого дожидаться, пустился в дорогу один. Уверенно шагая на своих крепких, привыкших к горным переходам ногах, он преодолевал горные перевалы, обрывы ущелий, пространства иссушенных зноем степей ничуть не медленнее, чем если б ехал верхом на лошади.
За два дня он оставил позади себя Бальджуан, Кангурт, перевал Гуль-и-Зиндон, вышел к обрывам скалистой теснины Вахша, перешел эту бешеную реку в том удивительном месте, где скалы двух берегов смыкаются над грозно гремящей стремниной так тесно, что между ними издавна перекинут единственный на всем течении Вахша короткий и узкий, только из нескольких бревен, мост — знаменитый Пуль-и-Сангин.
Так Восэ оказался в Нуреке, на правобережье Вахша,— в диких горах Файзабадского бекства.
Здесь, в тесных, накаленных солнцем ущельях, было заметно жарче. Хотя лето еще не наступило, но в дневные часы скалы и каменистая почва накалялись так, что на дорогах поднималась удушливо-знойная пыль. 'Ходоку дышать было тяжело, приходилось все чаще останавливаться и отдыхать в топи карагачей и платанов, возле редких родников.
Па третий день, спустившись с последнего перевала, Восэ пересек мутную реку Иляк и вышел к селению Янги- Базар, расположенному в голове Гиссарской долины. Эта долина, вместе с древним городом и крепостью Гиссар, с большими селениями — Душанбе, Сари-Ассиё, Каратаг и многими другими, после завоевания эмиратом горных бекств стала важнейшей и самой богатой областью Восточной Бухары. Правителем Гиссара эмир Музаффар назначил своего первого сановника — министра двора, который стал считаться наместником «его высочества вместилища вселенной» во всей Восточной Бухаре. Правители других восточно-бухарских бекств были подчинены ему...
Всякий путник, вступивший на территорию Гиссарской долины, должен был проникнуться сознанием своего ничтожества перед неограниченной и священной властью повелителя Гиссара и его чиновников... Но Восэ, отличавшийся вольнодумием, вступив босиком на территорию Гиссарского бекства, ничуть не задумывался над вопросами существа власти. В большом запущенном, грязном Янги-Базаре, в который он попал, мухи и жара одолевали людей. Деревьев в городишке было мало, и над огромной рыночной площадью висела густая пелена желто-серой пыли, поднятая караванами торгашей, съезжавшихся со всех сторон света. Здесь, кажется, и отдохнуть негде, разве на прибрежье реки Кафирниган, несущей холодную прозрачную воду с горных снежных массивов, высящихся к северу и к северо-востоку отсюда. В излучье речной поймы над водой склоняются пышно разросшиеся ивы. Под сенью одной из ив Восэ решил отдохнуть, с наслаждением умылся и, достав тутовое толокно да черствые лепешки, принялся закусывать.
Неподалеку, у камня, на изумрудно-яркой траве полулежал юноша, по-видимому пастух, и тихо напевал песню. Близ него паслись десять—двенадцать стреноженных лошадей. Восэ, соскучившийся по собеседнику, пригласил юношу разделить с ним трапезу. Юноша, поблагодарив, отказался от еды, но охотно вступил в разговор с Восэ.
— Ты, парень, из Дарваза? — спросил Восэ, узнав песню, слышанную им на родине Аноргуль.
— Угадал! — ответил тот.
— Чьих лошадей пасешь?
— Конечно, не своих!
— Твоего хозяина?
— А вот и не угадал, приятель!
— Почему?
— Лошади принадлежат не хозяину, а его гостю.
— Гость твоего хозяина, видать, человек богатый. Кто он?
— Что ж, отвечу без обмана:
Гость у нас из Кабадиана, Он из тамошних властей. И, конечно, богатей, И к эмирскому двору Едет прямо в Бухару!
Этот неожиданно сложенный в рифму ответ привел Восэ в восторг, и разговор сразу превратился в дружескую
беседу. Восэ узнал, что юноша — конюший старосты янги-базарского рынка, а гость его хозяина, перегоняющий лошадей в Бухару, отправляясь из Кабадиана, нанял было там для своих лошадей табунщика, -да тот во время ночевки в Л окай-беги, украв одну из лучших кобыл, скрылся в горах. Теперь богатей, через своего знакомого старосту янги-базарского рынка, хочет подыскать другого, более надежного табунщика.
— А меня он не возьмет в табунщики? — спросил Восэ.— Я тоже направляюсь в Бухару.
— Не знаю! — ответил конюший старосты.— Если хочешь, пойди к моему хозяину, повидай богатея, поговори с ним.
Восэ подумал: действительно, неплохо ты, нанявшись в табунщики, оправдать дорожные расходы. Конюший объяснил, как пройти к дому своего хозяина, и через несколько минут Восэ, войдя во двор дома старосты, увидел его — худощавого, с болезненным лицом старика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122