ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Было странно наблюдать за тем, как
нарастающая волна зависает над откатывающейся в материнское лоно пеной, не
в силах упасть на оцепеневший песок. Мир умер. Или почти умер. Мир
принадлежал лишь им двоим.
- Ты любишь меня? - шепнул гость.
- Так же как и ты, - не ответила Таллия. - Мне жаль царя.
- Так похить его. Или развей по ветру алчущую его крови людскую орду.
- Он и мне не враг.
- Тогда дай ему умереть. По крайней мере, это будет честно.
Таллия вновь тихо усмехнулась. Гостю почудилось, что в этой усмешке
была горечь.
- И зачем ты только наделил меня такой силой! Будь я слабой, я просто
б украла его. Зачем?
- Просто я люблю тебя, - не лукавя, признался гость.
- Отпусти время. Ему больно.
- В таком случае у нас будет всего мгновение. Я должен быть там, где
пылает солнце.
- Пусть.
И время обрело суть. Волна обрушилась на берег, засвистел ветер,
ожили наслаждающиеся ночной прохладой цикады.
- Мне пора, Леда, - сказал гость.
- Ступай, - велела девушка. - Я люблю тебя.
И гость исчез, так и не сумев понять, чего более было в этом
признании - правды или лжи. Он не сумеет понять этого никогда.
А море шумело, выбрасывая на берег крабов и мелкую рыбешку. Море
шумело...

- Напрасно.
Лишь это единственное слово произнес царь Леонид, когда Еврит на
рассвете вошел в его палатку.
- Напрасно...
Накануне, задолго до заката царь вызвал юношу к себе и протянул ему
узкий кожаный ремень, на котором были выцарапаны неровные столбцы букв.
- Передашь эту скиталу [скитала - особый вид послания; на палку
определенной толщины наматывали кожаный ремень, на который наносили
запись; затем ремень снимали и отправляли адресату; Прочесть послание мог
лишь тот, кто обладал точно такой же палкой] геронтам.
Еврит молча спрятал руки за спину. Леонид, прекрасно понимавший о чем
думает юноша, не рассердился. Он лишь сказал:
- Если ты полагаешь, что я делаю это ради того, чтобы сохранить тебе
жизнь, то ты ошибаешься. В этом послании содержатся важные сведения о
войске мидян, об их численности, вооружении, тактике. Очень важно, чтобы
геронты получили мою скиталу. Она поможет эллинам в будущих сражениях.
- Пусть ее отнесет кто-нибудь другой.
Леонид не стал спорить.
- Хорошо. Найди себе подмену. Но я сомневаюсь, чтобы кто-то
согласился уйти вместо тебя. Ни один спартиат не решится поступиться
честью.
- А как же я?
- Ты еще молод. Тебя ждет не одно сражение, в которых ты сможешь
доказать свою доблесть. Кроме того, ты царский ординарец. Это твоя работа.
- Видя, что Еврит все еще колеблется, царь добавил:
- Пойми, я не могу передать это послание с кем-нибудь из мантинейцев
или коринфян. Его должен отнести именно спартиат. Причем спартиат сильный
и умелый в общении с копьем и мечом, так как путь опасен. Мне не найти
лучшей кандидатуры, чем ты.
Слова царя польстили самолюбию Еврита, но он еще пытался
сопротивляться.
- Но что скажут обо мне на апелле?
- Никто не посмеет обвинить царского посланца. А кроме того, это твой
жребий. Я знаю, он невыносимо тяжел, но он твой. Так хочет судьба.
Леонид обнял юношу, сунул ему в руку скиталу и сказал:
- Иди.
И Еврит пошел. Вначале он держал путь вместе с другими эллинами,
отпущенными по воле царя в родные земли, но каждый новый шаг давался ему
все труднее и труднее. Словно невидимые цепкие, стебли обвивали ноги,
препятствуя их движению... Вскоре спартиат отстал от своих попутчиков, а
выйдя ко вторым воротам и вовсе остановился. У него не было больше сил
продолжать это позорное бегство, оставляя товарищей, обрекших себя на
добровольную смерть. Он страшился позора, страшился осуждения апеллы и
молчаливого презрения матери, но более всего его терзала мысль о том, что
друзья отказывают ему в праве быть равным им и умереть рядом с ними.
Конечно же он молод и у него нет детей. Да что там детей, у него еще даже
не было девушки. Конечно же справедливо, чтобы жизнь, испрошенная у мойр,
была подарена именно ему. Но разве сможет он жить, зная о цене этого
подарка; цене, равной жизни трехсот. Нет, Еврит не мог принять подобного
дара. И он повернул назад. Он мчался что есть сил, опасаясь не успеть до
рассвета. Он вбежал в ставший крохотным лагерь эллинов вместе с первыми
лучами солнца.
Спартиаты были уже на ногах. Они смотрели на хмуро бредущего к
царской палатке Еврита и во взорах их читалось одобрение, а Креофил даже
поднял вверх сжатый кулак, приветствуя поступок своего товарища. Юноша
подошел к палатке и робко тронул полог, затем, отважившись, отодвинул его
и проник внутрь. Сидевший у узкого длинного сундучка Леонид резко вскинул
голову.
- Я не могу, - выдавил Еврит, стараясь не глядеть в глаза Агиада. -
Прости меня, царь. И делай со мной что хочешь.
- Напрасно, - сказал Леонид. Он внимательно посмотрел на юношу и
вдруг широко улыбнулся. - Но я рад твоему возвращению. И, думаю, твоя мать
радовалась бы вместе со мною.
Решив, что царь простил его и теперь следует отправляться готовиться
к битве, Еврит потянулся к колеблющемуся от дуновений свежего ветерка
пологу, однако Леонид остановил его.
- Не торопись уходить. Ты нужен мне.
Подняв с земли свой панцирь, царь подал его Евриту.
- Надень это.
Изумленный спартиат протестующе мотнул головой.
- Надень! - вновь приказал царь. - И возьми мой меч и щит. Мы одного
роста и одинакового сложения. Мидяне примут тебя за царя Леонида. Я же
хочу встретить смерть с тем оружием, с каким я впервые сразился с нею.
Еврит повиновался. С помощью Леонида он снял свои доспехи и облачился
в дорогой с серебряной чеканкой царский панцирь. Тот был тяжелее обычного
и слегка давил на плечи. Затем юноша водрузил на голову шлем, украшенный
султаном из алых перьев. Леонид скрепил на его левом плече алый плащ.
Такие плащи оденут сегодня все спартиаты. Кровь не видна на алом. Врагам
не узреть ран лакедемонян.
- Не забудь меч и щит, - напомнил царь. Он придирчиво оглядел Еврита
и остался доволен увиденным. - А теперь мой черед.
Леонид раскрыл таинственный ящик, за которым все эти дни постоянно
присматривал илот, и извлек из него панцирь, шлем и меч. Панцирь был
черного цвета, с очень выпуклой грудью и короткой юбкой, прикрывающей пах
и верхнюю часть бедер. Невероятно, но Еврит не смог обнаружить на нем ни
единого шва - словно сам Гефест высек этот доспех из целой глыбы горного
гранита. Видимо панцирь был очень крепок. Всю его поверхность покрывало
бесчисленное число вмятин - следов от ударов, но не один из них не смог
пробить доспех насквозь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340