С вашего
разрешения, господин обер-лейтенант, этот Микулашек -- денщик
господина майора Венцеля. У него всегда, как только увидит
кого-нибудь из господ офицеров, язык отнимается. Он вообще
стесняется говорить. Совсем забитый ребенок. Одним словом --
молокосос. Господин майор Венцель оставляет его в коридоре,
когда сам уходит в город. Вот он, бедняга, и шатается по
денщикам. Главное-- было бы чего пугаться, а ведь он ничего
такого не натворил.
Швейк плюнул; в его тоне чувствовалось крайнее презрение к
трусости Микулашека и к его неумению держаться по-военному.
-- С вашего разрешения,-- продолжал Швейк,-- я его
понюхаю.
Швейк стащил со стола Микулашека, не перестававшего
таращить глаза на поручика, поставил его на пол и обнюхал ему
штаны.
-- Пока еще нет,-- доложил он,-- но уже начинает.
Прикажете его выбросить?
-- Выбросьте его, Швейк.
Швейк вывел трясущегося Микулашека в коридор, закрыл за
собой дверь и сказал ему:
-- Я тебя спас от смерти, дурачина. Когда вернется
господин майор Венцель, принеси мне за это потихоньку бутылочку
вина. Кроме шуток, я спас тебе жизнь. Когда мой поручик
надерется, с ним того и жди беды. В таких случаях один только я
могу с ним сладить и никто другой.
-- Я...-- начал было Микулашек.
-- Вонючка ты,-- презрительно оборвал его Швейк.-- Сядь на
пороге и жди, пока придет твой майор Венцель.
-- Наконец-то! -- встретил Швейка поручик Лукаш.-- Ну,
идите, идите, мне нужно с вами поговорить. Да не вытягивайтесь
так по-дурацки во фронт. Садитесь-ка, Швейк, и бросьте ваше
"слушаюсь". Молчите и слушайте внимательно. Знаете, где в
Кираль-Хиде Sopronyi utcza? / Шопроньская улица (венгерск.)/ Да
бросьте вы ваше "осмелюсь доложить, не знаю, господин поручик".
Не знаете, так скажите "не знаю" -- и баста! Запишите-ка себе
на бумажке: Sopronyi utcza, номер шестнадцать. В том доме внизу
скобяная торговля. Знаете, что такое скобяная торговля?.. Черт
возьми, не говорите "осмелюсь доложить"! Скажите "знаю" или "не
знаю". Итак, знаете, что такое скобяная торговля? Знаете --
отлично. Этот магазин принадлежит одному мадьяру по фамилии
Каконь. Знаете, что такое мадьяр? Так hirnmelherrgott / Боже
мой (нем.)/-- знаете или не знаете? Знаете-- отлично. Над
магазином находится квартира, и он там живет, слыхали? Не
слыхали, черт побери, так я вам говорю, что он там живет!
Поняли? Поняли -- отлично. А если бы не поняли, я бы вас
посадил на гауптвахту. Записали, что фамилия этого субъекта
Каконь? Хорошо. Итак, завтра утром, часов этак в десять, вы
отправитесь в город, разыщете этот дом, подыметесь на второй
этаж и передадите госпоже Каконь вот это письмо.
Поручик Лукаш развернул бумажник и протянул Швейку, зевая,
белый запечатанный конверт, на котором не было никакого адреса.
-- Дело чрезвычайно важное, Швейк,-- наставлял поручик.--
Осторожность никогда не бывает излишней, а потому, как видите,
на конверте нет адреса. Всецело полагаюсь на вас и уверен, что
вы доставите письмо в полном порядке. Да, запишите еще, что эту
даму зовут Этелька. Запишите: "Госпожа Этелька Каконь". Имейте
в виду, что письмо это вы должны вручить ей секретно и при
любых обстоятельствах. И ждать ответа. Там в письме написано,
что вы подождете ответа. Что вы хотели сказать?
-- А если мне ответа не дадут, господин обер-лейтенант,
что тогда?
-- Скажите, что вы во что бы то ни стало должны получить
ответ,-- сказал поручик, снова зевнув во весь рот.-- Ну, я
пойду спать, я здорово устал. Сколько было выпито! После такого
вечера и такой ночи, думаю, каждый устанет.
Поручик Лукаш сначала не имел намерения где-либо
задерживаться. К вечеру он пошел из лагеря в город, собираясь
попасть лишь в венгерский театр в Кираль-Хиде, где давали
какую-то венгерскую оперетку. Первые роли там играли толстые
артистки-еврейки, обладавшие тем громадным достоинством, что во
время танца они подкидывали ноги выше головы и не носили ни
трико, ни панталон, а для вящей приманки господ офицеров
выбривали себе волосы, как татарки. Галерка этого удовольствия,
понятно, была лишена, но тем большее удовольствие получали
сидящие в партере артиллерийские офицеры, которые, чтобы не
упустить ни одной детали этого захватывающего зрелища, брали в
театр артиллерийские призматические бинокли.
Поручика Лукаша, однако, это интересное свинство не
увлекало, так как взятый им напрокат в театре бинокль не был
axpoмaтичecким, и вместо бедер он видел лишь какие-то
движущиеся фиолетовые пятна.
В антракте его внимание больше привлекла дама,
сопровождаемая господином средних лет, которого она тащила к
гардеробу, с жаром настаивая на том, чтобы немедленно идти
домой, так как смотреть на такие вещи она больше не в силах.
Женщина достаточно громко говорила по-немецки, а ее спутник
отвечал по-венгерски:
-- Да, мой ангел, идем, ты права. Это действительно
неаппетитное зрелище.
-- Es ist ekelhaft! / Это отвратительно! (нем.) / --
возмущалась дама, в то время как ее кавалер подавал ей манто,
В ее глазах, в больших темных глазах, которые так
гармонировали с ее прекрасной фигурой, горело возмущение этим
бесстыдством. При этом она взглянула на поручика Лукаша и еще
раз решительно сказала:
-- Ekelhaft, wirklich ekelhafti / Отвратительно, в самом
деле отвратительно! (нем.)/
Этот момент решил завязку короткого романа.
От гардеробщицы поручик Лукаш узнал, что это супруги
Каконь и что у Каконя на Шопроньской улице, номер шестнадцать,
скобяная торговля.
-- А живет он с пани Этелькой во втором этаже,-- сообщила
гардеробщица с подробностями старой сводницы.-- Она немка из
города Шопрони, а он мадьяр. Здесь все перемешались.
Поручик Лукаш взял из гардероба шинель и пошел в город.
Там в ресторане "У эрцгерцога Альбрехта" он встретился с
офицерами Девяносто первого полка. Говорил он мало, но зато
много пил, молча раздумывая, что бы ему такое написать этой
строгой, высоконравственной и красивой даме, к которой его
влекло гораздо сильнее, чем ко всем этим обезьянам, как
называли опереточных артисток другие офицеры.
В весьма приподнятом настроении он пошел в маленькое кафе
"У креста св. Стефана", занял отдельный кабинет, выгнав оттуда
какую-то румынку, которая сказала, что разденется донага и
позволит ему делать с ней, что он только захочет, велел
принести чернила, перо, почтовую бумагу и бутылку коньяка и
после тщательного обдумывания написал следующее письмо,
которое, по его мнению, было самым удачным из когда-либо им
написанных:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
разрешения, господин обер-лейтенант, этот Микулашек -- денщик
господина майора Венцеля. У него всегда, как только увидит
кого-нибудь из господ офицеров, язык отнимается. Он вообще
стесняется говорить. Совсем забитый ребенок. Одним словом --
молокосос. Господин майор Венцель оставляет его в коридоре,
когда сам уходит в город. Вот он, бедняга, и шатается по
денщикам. Главное-- было бы чего пугаться, а ведь он ничего
такого не натворил.
Швейк плюнул; в его тоне чувствовалось крайнее презрение к
трусости Микулашека и к его неумению держаться по-военному.
-- С вашего разрешения,-- продолжал Швейк,-- я его
понюхаю.
Швейк стащил со стола Микулашека, не перестававшего
таращить глаза на поручика, поставил его на пол и обнюхал ему
штаны.
-- Пока еще нет,-- доложил он,-- но уже начинает.
Прикажете его выбросить?
-- Выбросьте его, Швейк.
Швейк вывел трясущегося Микулашека в коридор, закрыл за
собой дверь и сказал ему:
-- Я тебя спас от смерти, дурачина. Когда вернется
господин майор Венцель, принеси мне за это потихоньку бутылочку
вина. Кроме шуток, я спас тебе жизнь. Когда мой поручик
надерется, с ним того и жди беды. В таких случаях один только я
могу с ним сладить и никто другой.
-- Я...-- начал было Микулашек.
-- Вонючка ты,-- презрительно оборвал его Швейк.-- Сядь на
пороге и жди, пока придет твой майор Венцель.
-- Наконец-то! -- встретил Швейка поручик Лукаш.-- Ну,
идите, идите, мне нужно с вами поговорить. Да не вытягивайтесь
так по-дурацки во фронт. Садитесь-ка, Швейк, и бросьте ваше
"слушаюсь". Молчите и слушайте внимательно. Знаете, где в
Кираль-Хиде Sopronyi utcza? / Шопроньская улица (венгерск.)/ Да
бросьте вы ваше "осмелюсь доложить, не знаю, господин поручик".
Не знаете, так скажите "не знаю" -- и баста! Запишите-ка себе
на бумажке: Sopronyi utcza, номер шестнадцать. В том доме внизу
скобяная торговля. Знаете, что такое скобяная торговля?.. Черт
возьми, не говорите "осмелюсь доложить"! Скажите "знаю" или "не
знаю". Итак, знаете, что такое скобяная торговля? Знаете --
отлично. Этот магазин принадлежит одному мадьяру по фамилии
Каконь. Знаете, что такое мадьяр? Так hirnmelherrgott / Боже
мой (нем.)/-- знаете или не знаете? Знаете-- отлично. Над
магазином находится квартира, и он там живет, слыхали? Не
слыхали, черт побери, так я вам говорю, что он там живет!
Поняли? Поняли -- отлично. А если бы не поняли, я бы вас
посадил на гауптвахту. Записали, что фамилия этого субъекта
Каконь? Хорошо. Итак, завтра утром, часов этак в десять, вы
отправитесь в город, разыщете этот дом, подыметесь на второй
этаж и передадите госпоже Каконь вот это письмо.
Поручик Лукаш развернул бумажник и протянул Швейку, зевая,
белый запечатанный конверт, на котором не было никакого адреса.
-- Дело чрезвычайно важное, Швейк,-- наставлял поручик.--
Осторожность никогда не бывает излишней, а потому, как видите,
на конверте нет адреса. Всецело полагаюсь на вас и уверен, что
вы доставите письмо в полном порядке. Да, запишите еще, что эту
даму зовут Этелька. Запишите: "Госпожа Этелька Каконь". Имейте
в виду, что письмо это вы должны вручить ей секретно и при
любых обстоятельствах. И ждать ответа. Там в письме написано,
что вы подождете ответа. Что вы хотели сказать?
-- А если мне ответа не дадут, господин обер-лейтенант,
что тогда?
-- Скажите, что вы во что бы то ни стало должны получить
ответ,-- сказал поручик, снова зевнув во весь рот.-- Ну, я
пойду спать, я здорово устал. Сколько было выпито! После такого
вечера и такой ночи, думаю, каждый устанет.
Поручик Лукаш сначала не имел намерения где-либо
задерживаться. К вечеру он пошел из лагеря в город, собираясь
попасть лишь в венгерский театр в Кираль-Хиде, где давали
какую-то венгерскую оперетку. Первые роли там играли толстые
артистки-еврейки, обладавшие тем громадным достоинством, что во
время танца они подкидывали ноги выше головы и не носили ни
трико, ни панталон, а для вящей приманки господ офицеров
выбривали себе волосы, как татарки. Галерка этого удовольствия,
понятно, была лишена, но тем большее удовольствие получали
сидящие в партере артиллерийские офицеры, которые, чтобы не
упустить ни одной детали этого захватывающего зрелища, брали в
театр артиллерийские призматические бинокли.
Поручика Лукаша, однако, это интересное свинство не
увлекало, так как взятый им напрокат в театре бинокль не был
axpoмaтичecким, и вместо бедер он видел лишь какие-то
движущиеся фиолетовые пятна.
В антракте его внимание больше привлекла дама,
сопровождаемая господином средних лет, которого она тащила к
гардеробу, с жаром настаивая на том, чтобы немедленно идти
домой, так как смотреть на такие вещи она больше не в силах.
Женщина достаточно громко говорила по-немецки, а ее спутник
отвечал по-венгерски:
-- Да, мой ангел, идем, ты права. Это действительно
неаппетитное зрелище.
-- Es ist ekelhaft! / Это отвратительно! (нем.) / --
возмущалась дама, в то время как ее кавалер подавал ей манто,
В ее глазах, в больших темных глазах, которые так
гармонировали с ее прекрасной фигурой, горело возмущение этим
бесстыдством. При этом она взглянула на поручика Лукаша и еще
раз решительно сказала:
-- Ekelhaft, wirklich ekelhafti / Отвратительно, в самом
деле отвратительно! (нем.)/
Этот момент решил завязку короткого романа.
От гардеробщицы поручик Лукаш узнал, что это супруги
Каконь и что у Каконя на Шопроньской улице, номер шестнадцать,
скобяная торговля.
-- А живет он с пани Этелькой во втором этаже,-- сообщила
гардеробщица с подробностями старой сводницы.-- Она немка из
города Шопрони, а он мадьяр. Здесь все перемешались.
Поручик Лукаш взял из гардероба шинель и пошел в город.
Там в ресторане "У эрцгерцога Альбрехта" он встретился с
офицерами Девяносто первого полка. Говорил он мало, но зато
много пил, молча раздумывая, что бы ему такое написать этой
строгой, высоконравственной и красивой даме, к которой его
влекло гораздо сильнее, чем ко всем этим обезьянам, как
называли опереточных артисток другие офицеры.
В весьма приподнятом настроении он пошел в маленькое кафе
"У креста св. Стефана", занял отдельный кабинет, выгнав оттуда
какую-то румынку, которая сказала, что разденется донага и
позволит ему делать с ней, что он только захочет, велел
принести чернила, перо, почтовую бумагу и бутылку коньяка и
после тщательного обдумывания написал следующее письмо,
которое, по его мнению, было самым удачным из когда-либо им
написанных:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212