Он всегда изысканно выражался и говорил, что смотреть на все
эти похабные гнусности у него нет больше сил. Бывало, у нас
слюнки текут, как у собаки, мимо которой пронесли вареную
ветчину, при его рассказах о позах, в каких он заставал разные
парочки. Когда нас оставляли без отпуска в казарме, он нам все
это очень тонко описывал. "В таком положении, говорит, я видел
пани такую-то с паном таким-то,-- и сообщал их адреса. И был
очень грустный при этом.-- А сколько пощечин я получил с той и
другой стороны! Но больше всего меня угнетало, что я брал
взятки. Одну взятку до самой смерти не забуду. Он голый, и она
голая. В отеле -- и не заперлись на крючок! Вот дураки! На
диване они не поместились, потому что оба были толстые.
Резвились на ковре, словно котята. А ковер такой замызганный,
пыльный, весь в окурках. Когда я вошел, оба вскочили, он встал
передо мной, руку держит фиговым листком. Она же повернулась ко
мне спиной, на коже ясно отпечатался рисунок ковра, а к хребту
прилип окурок. "Извините, говорю, пан Земек, я частный детектив
Штендлер из бюро Ходоунского, и мой служебный долг поймать вас
in flagrant!, согласно заявке вашей уважаемой супруги. Дама, с
которой вы находитесь в недозволенной связи, есть пани
Гротова". Во всю свою жизнь я не видел более спокойного
гражданина. "Разрешите,-- сказал он как ни в чем не бывало,-- я
оденусь. Во всем единственно виновата моя супруга, которая
своей необоснованной ревностью вынуждает меня вступать в
недозволенную связь и, побуждаемая необоснованным подозрением,
оскорбляет меня как супруга упреками и отвратительным
недоверием. Если, однако, не остается никакого сомнения и
позора уже не скрыть... Где мои кальсоны?" -- спросил он
спокойно. "На постели". Надевая кальсоны, он продолжал: "Если
уже позор скрыть невозможно, остается одно: развод. Но этим
пятно позора не смоешь. Вообще развод-- вещь серьезная,--
рассуждал он, одеваясь.-- Самое лучшее, если моя супруга
вооружится терпением и не даст повода для публичного скандала.
Впрочем, делайте, что хотите. Я вас оставляю здесь наедине с
этой госпожой". Пани Гротова между тем забралась в постель. Пан
Земек пожал мне руку и вышел".
Я уже не помню хорошенько, как нам дальше рассказывал пан
Штендлер, что он потом ей говорил. Только он весьма
интеллигентно беседовал с этой дамой в постели, очень культурно
рассуждал, например, что брак вовсе не установлен для того,
чтобы каждого вести прямо к счастью, и что долг каждого из
супругов побороть похоть, а также очистить и одухотворить свою
плоть. "При этом я,-- рассказывал Штендлер,-- начал
раздеваться, и, когда разделся, одурел и стал диким, словно
олень в период случки, в комнату вошел мой хороший знакомый
Штах, тоже частный детектив из конкурировавшего с нами бюро
Штерна, куда обратился пан Грот за помощью относительно своей
жены, которая якобы была с кем-то в связи. Этот Штах сказал
только: "Ага, пан. Штендлер in flagranti с пани Гротовой!
Поздравляю!"-- закрыл тихо дверь и ушел.
"Теперь уж все равно,-- сказала пани Гротова,-- нечего
спешить одеваться. Рядом со мною достаточно места".-- "У меня,
милостивая государыня, действительно речь идет о месте",--
ответил я, сам не понимая, что говорю. Помню только, я
рассуждал о том, что если между супругами идут раздоры, то от
этого страдает, между прочим, и воспитание детей".
Далее он нам рассказал, как он быстро оделся, как вовсю
удирал и как решил обо всем немедленно сообщить своему хозяину,
пану Ходоунскому. По дороге он зашел подкрепиться, а когда
пришел в контору, на нем уже был поставлен крест. Там уже успел
побывать Штах, которому его хозяин приказал нанести удар
Ходоунскому и показать ему, что представляет собою сотрудник
его частного сыскного бюро. А Ходоунский не придумал ничего
лучшего, как немедленно послать за женой пана Штендлера, чтобы
она сама с ним расправилась, как полагается расправиться с
человеком, которого посылают по служебным делам, а сотрудник
конкурирующего учреждения застает его in flagranti. "С той
самой поры,-- говорил пан Штендлер, когда об этом заходила
речь,-- моя башка стала еще больше походить на еловую шишку".
-- Так будем играть в "пять-- десять"?
Игра продолжалась.
Поезд остановился на станции Мошон. Был уже вечер,-- из
вагона никого не выпустили.
Когда поезд тронулся, в одном вагоне раздалось громкое
пение. Певец словно хотел заглушить стук колес. Какой-то солдат
с Кашперских гор, охваченный религиозным экстазом, диким ревом
воспевал тихую ночь, которая спускалась на венгерские долины:
Gute Nacht! Gute Nacht!
Allen Muden sei's gebrach..
Neigt der Tag stille zu Ende,
ruhen alle fleis'gen Hande,
Bis der Morgen ist erwacht.
Gute Nacht! Gute Nacht!
/ Спи, усни! Спи, усни!
Очи сонные сомкни.
Луч погас на небе алый,
засыпай же, люд усталый,
и до утра отдохни.
Спи, усни! Спи, усни! (нем.)/
-- Halt Maul, du Elender! / Заткнись ты, несчастный!
(нем.)/ -- прервал кто-то сентиментального певца который сразу
же умолк. Его оттащили от окна.
Но "люд усталый" не отдыхал до утра. Как во всем поезде
при свечах. так и здесь при свете маленькой керосиновой лампы,
висевшей на стенке продолжали играть в "чапари". Швейк всякий
раз, когда кто-нибудь проигрывал при раздаче козырей, возвещал,
что это самая справедливая игра. так как каждый может выменять
себе столько карт, сколько захочет.
-- Когда играешь в "прикупного",-- утверждал Швейк,--
можешь брать только туза или семерку, но потом тебе остается
только пасовать. Остальные карты брать нельзя. Если же берешь,
то на свой риск.
-- Сыграем в "здоровьице",-- предложил Ванек под общий
одобрительный гул.
-- Семерка червей! -- провозгласил Швейк, снимая карту.--
С каждого по десяти геллеров, сдается по четыре карты. Ставьте,
постараемся выиграть.
На лицах всех присутствовавших выражалось такое
довольство, точно не было никакой войны, не было поезда,
который вез солдат на передовые позиции, на кровавые битвы и
резню, а сидят они в одном из пражских кафе за игорными
столиками.
-- Когда я начал играть, не имея на руках ничего, и
переменил все четыре карты, я не думал, что получу туза,--
сказал Швейк после одной партии.-- Куда вы прете с королем? Бью
короля тузом!
В то время как здесь короля били тузом, далеко на фронте
короли били друг друга своими подданными.
x x x
В штабном вагоне, где разместились офицеры маршевого
батальона, с начала поездки царила странная тишина. Большинство
офицеров углубилось в чтение небольшой книжки в полотняном
переплете, озаглавленной "Die Sunden der Vater".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212