После этого он вознамерился
спать дальше.
Швейк между тем собрал части его туалета, принес их к
постели и, энергично встряхнув швейцара, сказал:
-- Если вы не оденетесь, то придется вас выкинуть на улицу
так, как вы есть. Вам будет гораздо выгоднее вылететь отсюда
одетым.
-- Я хотел спать до восьми часов вечера,-- проговорил
озадаченный швейцар, натягивая штаны.-- Я плачу хозяйке за
постель по две кроны в день и могу водить сюда барышень из
кафе... Маржена, вставай!
Надевая воротничок и завязывая галстук, он уже настолько
пришел в себя, что стал уверять Швейка, будто ночное кафе
"Мимоза" безусловно одно из самых приличных заведений, куда
имеют доступ только те дамы, у которых желтый билет в полном
порядке, и любезно приглашал Швейка заглянуть туда.
Однако его партнерша осталась весьма недовольна Швейком и
пустила в ход несколько веских великосветских выражений, из
которых самым приличным было: "Олух царя небесного!"
После ухода непрошеных жильцов Швейк пошел позвать пани
Мюллерову, чтобы вместе с нею навести порядок, но ее и след
простыл. Только на клочке бумаги, на котором карандашом были
выведены какие-то каракули, пани Мюллерова необычайно просто
выразила свои мысли, касающиеся несчастного случая со сдачей
напрокат швейковской постели швейцару из ночного кафе. На
клочке было написано:
"Простите, сударь, я вас больше не увижу, потому что
бросаюсь из окна".
-- Врет! -- сказал Швейк и стал ждать.
Через полчаса в кухню вползла несчастная пани Мюллерова, и
по удрученному выражению ее лица было видно, что она ждет от
Швейка слов утешения.
-- Если хотите броситься из окна,-- сказал Швейк,-- так
идите в комнату, окно я открыл. Прыгать из кухни я бы вам не
советовал, потому что вы упадете в сад прямо на розы, поломаете
все кусты, и за это вам же придется платить. А из того окна вы
прекрасно слетите на тротуар и, если повезет, сломаете себе
шею. Если же не повезет, то вы переломаете себе только ребра,
руки и ноги и вам придется платить за лечение в больнице.
Пани Мюллерова заплакала, тихо пошла в комнату Швейка...
закрыла окно и, вернувшись, сказала:
-- Дует, а при вашем ревматизме это нехорошо, сударь.
Затем, постелив постель и с необычайной старательностью
приведя все в порядок, она, все еще заплаканная, вошла в кухню
и доложила Швейку:
-- Те два щеночка, сударь, что были у вас на дворе,
подохли, а сенбернар сбежал во время обыска.
-- Черт возьми! -- воскликнул Швейк.-- Он может влипнуть в
историю! Теперь, наверное, его будет выслеживать полиция.
-- Он укусил одного из господ полицейских комиссаров,--
продолжала пани Мюллерова,-- когда тот во время обыска
вытаскивал его из-под кровати. Один из этих господ сказал, что
под кроватью кто-то есть, и сенбернару именем закона приказано
было вылезать, но тот и не подумал, и тогда его вытащили.
Сенбернар хотел их всех сожрать, а потом вылетел в дверь и
больше не вернулся. Мне тоже учинили допрос, спрашивали, кто к
нам ходит, не получаем ли денег из-за границы, а потом стали
намекать, что я дура, когда я им сказала, что деньги из-за
границы поступают только изредка, последний раз от господина
управляющего из Брно -- помните, шестьдесят крон задатка за
ангорскую кошку, вы о ней дали объявление в газету
"Национальная политика", а вместо нее послали в Брно в ящике
из-под фиников слепого щеночка фокстерьера. Потом они говорили
со мной очень ласково и порекомендовали в жильцы, чтобы мне
одной боязно не было, этого швейцара из ночного кафе, которого
вы выбросили.
-- Уж и натерпелся я от этой полиции, пани Мюллерова! --
вздохнул Швейк.-- Вот скоро увидите, сколько их сюда придет за
собаками.
Не знаю, расшифровали ли те, кто после переворота
просматривал полицейский архив, статьи расхода секретного фонда
государственной полиции, где значилось: СБ-- 40 к.; ФТ-- 50 к.;
Л-- 80 к. и так далее, но они, безусловно, ошибались, если
думали, что СБ, ФТ и Л-- это инициалы неких лиц, которые за 40,
50, 80 и т.д. крон продавали чешский народ черно-желтому орлу.
В действительности же СБ означает сенбернара, ФТ --
фокстерьера, а Л -- леонберга. Всех этих собак Бретшнейдер
привел от Швейка в полицейское управление.
Это были гадкие страшилища, не имевшие абсолютно ничего
общего ни с одной из чистокровных собак, за которых Швейк
выдавал их Бретшнейдеру. Сенбернар был помесь нечистокровного
пуделя с дворняжкой; фокстерьер, с ушами таксы, был величиной с
волкодава, а ноги у него были выгнуты, словно он болел рахитом;
леонберг своей мохнатой мордой напоминал овчарку, у него был
обрубленный хвост, рост таксы и голый зад, как у павиана.
Сам сыщик Калоус заходил к Швейку купить собаку... и
вернулся с настоящим уродом, напоминающим пятнистую гиену, хотя
у него и была грива шотландской овчарки. А в статье секретного
фонда с тех пор прибавилась новая пометка: Д-- 90 к. Этот урод
должен был изображать дога. Но даже Калоусу не удалось ничего
выведать у Швейка. Он добился того же, что и Бретшнейдер. Самые
тонкие политические разговоры Швейк переводил на лечение
собачьей чумы у щенят, а наихитрейшие его трюки кончались тем,
что Бретшнейдер увозил с собой от Швейка еще одно чудовище,
самого невероятного ублюдка.
Этим кончил знаменитый сыщик Бретшнейдер. Когда у него в
квартире появилось семь подобных страшилищ, он заперся с ними в
задней комнате и не давал ничего жрать до тех пор, пока псы не
сожрали его самого. Он был так честен, что избавил казну от
расходов по похоронам.
В полицейском управлении в его послужной список, в графу
"Повышения по службе", были занесены следующие полные трагизма
слова: "Сожран собственными псами".
Узнав позднее об этом трагическом происшествии, Швейк
сказал:
-- Трудно сказать, удастся ли собрать его кости, когда ему
придется предстать на Страшном суде.
Глава VII. ШВЕЙК ИДЕТ НА ВОИНУ
В то время, когда галицийские леса, простирающиеся вдоль
реки Раб, видели бегущие через эту реку австрийские войска, в
то время, когда на юге, в Сербии, австрийским дивизиям, одной
за другой, всыпали по первое число (что они уже давно
заслужили), австрийское военное министерство вспомнило о
Швейке, надеясь, что он поможет монархии расхлебывать кашу.
Швейк, когда ему принесли повестку о том, что через неделю
он должен явиться на Стршелецкий остров для медицинского
освидетельствования, лежал в постели: у него опять начался
приступ ревматизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
спать дальше.
Швейк между тем собрал части его туалета, принес их к
постели и, энергично встряхнув швейцара, сказал:
-- Если вы не оденетесь, то придется вас выкинуть на улицу
так, как вы есть. Вам будет гораздо выгоднее вылететь отсюда
одетым.
-- Я хотел спать до восьми часов вечера,-- проговорил
озадаченный швейцар, натягивая штаны.-- Я плачу хозяйке за
постель по две кроны в день и могу водить сюда барышень из
кафе... Маржена, вставай!
Надевая воротничок и завязывая галстук, он уже настолько
пришел в себя, что стал уверять Швейка, будто ночное кафе
"Мимоза" безусловно одно из самых приличных заведений, куда
имеют доступ только те дамы, у которых желтый билет в полном
порядке, и любезно приглашал Швейка заглянуть туда.
Однако его партнерша осталась весьма недовольна Швейком и
пустила в ход несколько веских великосветских выражений, из
которых самым приличным было: "Олух царя небесного!"
После ухода непрошеных жильцов Швейк пошел позвать пани
Мюллерову, чтобы вместе с нею навести порядок, но ее и след
простыл. Только на клочке бумаги, на котором карандашом были
выведены какие-то каракули, пани Мюллерова необычайно просто
выразила свои мысли, касающиеся несчастного случая со сдачей
напрокат швейковской постели швейцару из ночного кафе. На
клочке было написано:
"Простите, сударь, я вас больше не увижу, потому что
бросаюсь из окна".
-- Врет! -- сказал Швейк и стал ждать.
Через полчаса в кухню вползла несчастная пани Мюллерова, и
по удрученному выражению ее лица было видно, что она ждет от
Швейка слов утешения.
-- Если хотите броситься из окна,-- сказал Швейк,-- так
идите в комнату, окно я открыл. Прыгать из кухни я бы вам не
советовал, потому что вы упадете в сад прямо на розы, поломаете
все кусты, и за это вам же придется платить. А из того окна вы
прекрасно слетите на тротуар и, если повезет, сломаете себе
шею. Если же не повезет, то вы переломаете себе только ребра,
руки и ноги и вам придется платить за лечение в больнице.
Пани Мюллерова заплакала, тихо пошла в комнату Швейка...
закрыла окно и, вернувшись, сказала:
-- Дует, а при вашем ревматизме это нехорошо, сударь.
Затем, постелив постель и с необычайной старательностью
приведя все в порядок, она, все еще заплаканная, вошла в кухню
и доложила Швейку:
-- Те два щеночка, сударь, что были у вас на дворе,
подохли, а сенбернар сбежал во время обыска.
-- Черт возьми! -- воскликнул Швейк.-- Он может влипнуть в
историю! Теперь, наверное, его будет выслеживать полиция.
-- Он укусил одного из господ полицейских комиссаров,--
продолжала пани Мюллерова,-- когда тот во время обыска
вытаскивал его из-под кровати. Один из этих господ сказал, что
под кроватью кто-то есть, и сенбернару именем закона приказано
было вылезать, но тот и не подумал, и тогда его вытащили.
Сенбернар хотел их всех сожрать, а потом вылетел в дверь и
больше не вернулся. Мне тоже учинили допрос, спрашивали, кто к
нам ходит, не получаем ли денег из-за границы, а потом стали
намекать, что я дура, когда я им сказала, что деньги из-за
границы поступают только изредка, последний раз от господина
управляющего из Брно -- помните, шестьдесят крон задатка за
ангорскую кошку, вы о ней дали объявление в газету
"Национальная политика", а вместо нее послали в Брно в ящике
из-под фиников слепого щеночка фокстерьера. Потом они говорили
со мной очень ласково и порекомендовали в жильцы, чтобы мне
одной боязно не было, этого швейцара из ночного кафе, которого
вы выбросили.
-- Уж и натерпелся я от этой полиции, пани Мюллерова! --
вздохнул Швейк.-- Вот скоро увидите, сколько их сюда придет за
собаками.
Не знаю, расшифровали ли те, кто после переворота
просматривал полицейский архив, статьи расхода секретного фонда
государственной полиции, где значилось: СБ-- 40 к.; ФТ-- 50 к.;
Л-- 80 к. и так далее, но они, безусловно, ошибались, если
думали, что СБ, ФТ и Л-- это инициалы неких лиц, которые за 40,
50, 80 и т.д. крон продавали чешский народ черно-желтому орлу.
В действительности же СБ означает сенбернара, ФТ --
фокстерьера, а Л -- леонберга. Всех этих собак Бретшнейдер
привел от Швейка в полицейское управление.
Это были гадкие страшилища, не имевшие абсолютно ничего
общего ни с одной из чистокровных собак, за которых Швейк
выдавал их Бретшнейдеру. Сенбернар был помесь нечистокровного
пуделя с дворняжкой; фокстерьер, с ушами таксы, был величиной с
волкодава, а ноги у него были выгнуты, словно он болел рахитом;
леонберг своей мохнатой мордой напоминал овчарку, у него был
обрубленный хвост, рост таксы и голый зад, как у павиана.
Сам сыщик Калоус заходил к Швейку купить собаку... и
вернулся с настоящим уродом, напоминающим пятнистую гиену, хотя
у него и была грива шотландской овчарки. А в статье секретного
фонда с тех пор прибавилась новая пометка: Д-- 90 к. Этот урод
должен был изображать дога. Но даже Калоусу не удалось ничего
выведать у Швейка. Он добился того же, что и Бретшнейдер. Самые
тонкие политические разговоры Швейк переводил на лечение
собачьей чумы у щенят, а наихитрейшие его трюки кончались тем,
что Бретшнейдер увозил с собой от Швейка еще одно чудовище,
самого невероятного ублюдка.
Этим кончил знаменитый сыщик Бретшнейдер. Когда у него в
квартире появилось семь подобных страшилищ, он заперся с ними в
задней комнате и не давал ничего жрать до тех пор, пока псы не
сожрали его самого. Он был так честен, что избавил казну от
расходов по похоронам.
В полицейском управлении в его послужной список, в графу
"Повышения по службе", были занесены следующие полные трагизма
слова: "Сожран собственными псами".
Узнав позднее об этом трагическом происшествии, Швейк
сказал:
-- Трудно сказать, удастся ли собрать его кости, когда ему
придется предстать на Страшном суде.
Глава VII. ШВЕЙК ИДЕТ НА ВОИНУ
В то время, когда галицийские леса, простирающиеся вдоль
реки Раб, видели бегущие через эту реку австрийские войска, в
то время, когда на юге, в Сербии, австрийским дивизиям, одной
за другой, всыпали по первое число (что они уже давно
заслужили), австрийское военное министерство вспомнило о
Швейке, надеясь, что он поможет монархии расхлебывать кашу.
Швейк, когда ему принесли повестку о том, что через неделю
он должен явиться на Стршелецкий остров для медицинского
освидетельствования, лежал в постели: у него опять начался
приступ ревматизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212