От анализа, дескать, зависит счастье человека и
его семьи. Притом это дешево: всего шесть крон. Все, кто ходил
в пивную, а также хозяин и хозяйка пивной дали на анализ свою
мочу. Только этот чиновничек упорствовал, хотя господин всякий
раз, когда он шел в писсуар, лез за ним туда и озабоченно
говорил: "Не знаю, не знаю, пан Скорковский, но что-то ваша
моча мне не нравится. Помочитесь, пока не поздно, в бутылочку!"
В конце концов уговорил. Обошлось это чиновничку в шесть крон.
И насолил же ему этот господин своим анализом! Впрочем, другим
тоже, не исключая и хозяина пивной, которому он подрывал
торговлю. Ведь каждый анализ он сопровождал заключением, что
это очень серьезный случай в его практике, что никому из них
пить ничего нельзя, кроме воды, курить нельзя, жениться нельзя,
а есть можно только овощи. Так вот, этот чиновничек, как и все
остальные, страшно на него разозлился и выбрал орудием мести
швейцара, зная, что это человек жестокий. Как-то раз он и
говорит господину, исследовавшему мочу, что швейцар с некоторых
пор чувствует себя нездоровым и просит завтра утром к семи
часам прийти к нему за мочой. Тот пошел. Швейцар еще спал. Этот
господин разбудил его и любезно сказал: "Мое почтение, пан
Малек, с добрым утром! Вот вам бутылочка, извольте помочиться.
Мне с вас следует получить шесть крон". Тут такое началось!..
Хоть святых выноси! Швейцар выскочил из постели в одних
подштанниках, да как схватит этого господина за горло, да как
швырнет его в шкаф! Тот влетел туда и застрял. Швейцар вытащил
его, схватил арапник и в одних подштанниках погнался за ним
вниз по Челаковской улице, а тот визжать, словно пес, которому
на хвост наступили. На Гавличковой улице пан Малек вскочил в
трамвай. Швейцара схватил полицейский, он подрался и с
полицейским. А так как швейцар был в одних подштанниках и все у
него вылезало, то за оскорбление общественной нравственности
его кинули в корзину и повезли в полицию, а он и из корзины
ревел, как тур: "Мерзавцы, я вам покажу, как исследовать мою
мочу!" Ему дали шесть месяцев за насилие, совершенное в
общественном месте, и за оскорбление полиции, но после
оглашения приговора он допустил оскорбление царствующего дома.
Может быть, сидит, бедняга, и по сей день. Вот почему я и
говорю: "Когда кому-нибудь мстишь, то от этого страдает
невинный".
Балоун между тем напряженно и долго о чем-то размышлял и
наконец с трепетом спросил Ванека:
-- Простите, господин старший писарь, вы думаете, из-за
войны с Италией нам урежут пайки?
-- Ясно как божий день,-- ответил Ванек.
-- Иисус Мария! -- воскликнул Балоун, опустив голову на
руки, и затих в углу.
Так в этом вагоне закончились дебаты об Италии.
x x x
В штабном вагоне разговор о новой ситуации, создавшейся в
связи со вступлением Италии в войну, грозил быть весьма нудным
из-за отсутствия там прославленного военного теоретика кадета
Биглера, но его отчасти заменил подпоручик третьей роты Дуб.
Подпоручик Дуб в мирное время был преподавателем чешского
языка и уже тогда, где только представлялась возможность,
старался проявить свою лояльность. Он задавал своим ученикам
письменные работы на темы из истории династии Габсбургов. В
младших классах учеников устрашали император Максимилиан,
который влез на скалу и не мог спуститься вниз, Иосиф II Пахарь
и Фердинанд Добрый; в старших классах темы были более сложными.
Например, в седьмом классе предлагалось сочинение "Император
Франц-Иосиф -- покровитель наук и искусств". Из-за этого
сочинения один семиклассник был исключен без права поступления
в средние учебные заведения Австро-Венгерской монархии, так как
он написал, что замечательнейшим деянием этого монарха было
сооружение моста императора Франца-Иосифа I в Праге.
Зорко следил Дуб за тем, чтобы все его ученики в день
рождения императора и в другие императорские торжественные дни
с энтузиазмом распевали австрийский гимн.
В обществе его не любили, так как было определенно
известно, что он доносил на своих коллег. В городе, где Дуб
преподавал, он состоял членом "тройки" крупнейших идиотов и
ослов. В тройку входили, кроме него, окружной начальник и
директор гимназии. В этом узком кругу он научился рассуждать о
политике в рамках, дозволенных в Австро-Венгерской монархии.
Теперь он излагал свои мысли тоном косного преподавателя
гимназии:
-- В общем, меня совершенно не удивило выступление Италии.
Я ожидал этого еще три месяца назад. После своей победоносной
войны с Турцией из-за Триполи Италия сильно возгордилась. Кроме
того, она слишком надеется на свой флот и на настроение
населения наших приморских областей и Южного Тироля. Еще перед
войной я беседовал с нашим окружным начальником о том, что наше
правительство недооценивает ирредентистское движение на юге.
Тот вполне со мной соглашался, ибо каждый дальновидный человек,
которому дорога целостность нашей империи, должен был
предвидеть, куда может завести чрезмерная снисходительность к
подобным элементам. Я отлично помню, как года два назад я --
это было, следовательно, в Балканскую войну, во время аферы
нашего консула Прохазки,-- в разговоре с господином окружным
начальником заявил, что Италия ждет только удобного случая,
чтобы коварно напасть на нас. И вот мы до этого дожили! --
крикнул он, будто все с ним спорили, хотя кадровые офицеры,
присутствовавшие во время его речи, молчали и мечтали о том,
чтоб этот штатский трепач провалился в тартарары.-- Правда,--
продолжал он, несколько успокоившись,-- в большинстве случаев
даже в школьных сочинениях мы забывали о наших прежних
отношениях с Италией, забывали о тех великих днях побед нашей
славной армии, например, в тысяча восемьсот сорок восьмом году,
равно как и в тысяча восемьсот шестьдесят шестом... О них
упоминается в сегодняшнем приказе по бригаде. Однако что
касается меня, то я всегда честно выполнял свой долг и еще
перед окончанием учебного года почти, так сказать, в самом
начале войны задал своим ученикам сочинение на тему "Unsere
Helden in Italien von Vicenza bis zur Custozza, oder..." /Наши
герои в Италии от Виченцы до Кустоццы, или... (нем.)/
И дурак подпоручик Дуб торжественно присовокупил:
-- Blut und Leben fur Habsburg! Fur ein Osterreich, ganz,
einig, gros!.. / Кровь и жизнь за Габсбургов! За Австрию,
единую, неделимую, великую!.. (нем.) /
Он замолчал, ожидая, по-видимому, что все остальные в
штабном вагоне тоже заговорят о создавшейся ситуации, и тогда
он еще раз докажет, что уже пять лет тому назад предвидел, как
Италия поведет себя по отношению к своему союзнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
его семьи. Притом это дешево: всего шесть крон. Все, кто ходил
в пивную, а также хозяин и хозяйка пивной дали на анализ свою
мочу. Только этот чиновничек упорствовал, хотя господин всякий
раз, когда он шел в писсуар, лез за ним туда и озабоченно
говорил: "Не знаю, не знаю, пан Скорковский, но что-то ваша
моча мне не нравится. Помочитесь, пока не поздно, в бутылочку!"
В конце концов уговорил. Обошлось это чиновничку в шесть крон.
И насолил же ему этот господин своим анализом! Впрочем, другим
тоже, не исключая и хозяина пивной, которому он подрывал
торговлю. Ведь каждый анализ он сопровождал заключением, что
это очень серьезный случай в его практике, что никому из них
пить ничего нельзя, кроме воды, курить нельзя, жениться нельзя,
а есть можно только овощи. Так вот, этот чиновничек, как и все
остальные, страшно на него разозлился и выбрал орудием мести
швейцара, зная, что это человек жестокий. Как-то раз он и
говорит господину, исследовавшему мочу, что швейцар с некоторых
пор чувствует себя нездоровым и просит завтра утром к семи
часам прийти к нему за мочой. Тот пошел. Швейцар еще спал. Этот
господин разбудил его и любезно сказал: "Мое почтение, пан
Малек, с добрым утром! Вот вам бутылочка, извольте помочиться.
Мне с вас следует получить шесть крон". Тут такое началось!..
Хоть святых выноси! Швейцар выскочил из постели в одних
подштанниках, да как схватит этого господина за горло, да как
швырнет его в шкаф! Тот влетел туда и застрял. Швейцар вытащил
его, схватил арапник и в одних подштанниках погнался за ним
вниз по Челаковской улице, а тот визжать, словно пес, которому
на хвост наступили. На Гавличковой улице пан Малек вскочил в
трамвай. Швейцара схватил полицейский, он подрался и с
полицейским. А так как швейцар был в одних подштанниках и все у
него вылезало, то за оскорбление общественной нравственности
его кинули в корзину и повезли в полицию, а он и из корзины
ревел, как тур: "Мерзавцы, я вам покажу, как исследовать мою
мочу!" Ему дали шесть месяцев за насилие, совершенное в
общественном месте, и за оскорбление полиции, но после
оглашения приговора он допустил оскорбление царствующего дома.
Может быть, сидит, бедняга, и по сей день. Вот почему я и
говорю: "Когда кому-нибудь мстишь, то от этого страдает
невинный".
Балоун между тем напряженно и долго о чем-то размышлял и
наконец с трепетом спросил Ванека:
-- Простите, господин старший писарь, вы думаете, из-за
войны с Италией нам урежут пайки?
-- Ясно как божий день,-- ответил Ванек.
-- Иисус Мария! -- воскликнул Балоун, опустив голову на
руки, и затих в углу.
Так в этом вагоне закончились дебаты об Италии.
x x x
В штабном вагоне разговор о новой ситуации, создавшейся в
связи со вступлением Италии в войну, грозил быть весьма нудным
из-за отсутствия там прославленного военного теоретика кадета
Биглера, но его отчасти заменил подпоручик третьей роты Дуб.
Подпоручик Дуб в мирное время был преподавателем чешского
языка и уже тогда, где только представлялась возможность,
старался проявить свою лояльность. Он задавал своим ученикам
письменные работы на темы из истории династии Габсбургов. В
младших классах учеников устрашали император Максимилиан,
который влез на скалу и не мог спуститься вниз, Иосиф II Пахарь
и Фердинанд Добрый; в старших классах темы были более сложными.
Например, в седьмом классе предлагалось сочинение "Император
Франц-Иосиф -- покровитель наук и искусств". Из-за этого
сочинения один семиклассник был исключен без права поступления
в средние учебные заведения Австро-Венгерской монархии, так как
он написал, что замечательнейшим деянием этого монарха было
сооружение моста императора Франца-Иосифа I в Праге.
Зорко следил Дуб за тем, чтобы все его ученики в день
рождения императора и в другие императорские торжественные дни
с энтузиазмом распевали австрийский гимн.
В обществе его не любили, так как было определенно
известно, что он доносил на своих коллег. В городе, где Дуб
преподавал, он состоял членом "тройки" крупнейших идиотов и
ослов. В тройку входили, кроме него, окружной начальник и
директор гимназии. В этом узком кругу он научился рассуждать о
политике в рамках, дозволенных в Австро-Венгерской монархии.
Теперь он излагал свои мысли тоном косного преподавателя
гимназии:
-- В общем, меня совершенно не удивило выступление Италии.
Я ожидал этого еще три месяца назад. После своей победоносной
войны с Турцией из-за Триполи Италия сильно возгордилась. Кроме
того, она слишком надеется на свой флот и на настроение
населения наших приморских областей и Южного Тироля. Еще перед
войной я беседовал с нашим окружным начальником о том, что наше
правительство недооценивает ирредентистское движение на юге.
Тот вполне со мной соглашался, ибо каждый дальновидный человек,
которому дорога целостность нашей империи, должен был
предвидеть, куда может завести чрезмерная снисходительность к
подобным элементам. Я отлично помню, как года два назад я --
это было, следовательно, в Балканскую войну, во время аферы
нашего консула Прохазки,-- в разговоре с господином окружным
начальником заявил, что Италия ждет только удобного случая,
чтобы коварно напасть на нас. И вот мы до этого дожили! --
крикнул он, будто все с ним спорили, хотя кадровые офицеры,
присутствовавшие во время его речи, молчали и мечтали о том,
чтоб этот штатский трепач провалился в тартарары.-- Правда,--
продолжал он, несколько успокоившись,-- в большинстве случаев
даже в школьных сочинениях мы забывали о наших прежних
отношениях с Италией, забывали о тех великих днях побед нашей
славной армии, например, в тысяча восемьсот сорок восьмом году,
равно как и в тысяча восемьсот шестьдесят шестом... О них
упоминается в сегодняшнем приказе по бригаде. Однако что
касается меня, то я всегда честно выполнял свой долг и еще
перед окончанием учебного года почти, так сказать, в самом
начале войны задал своим ученикам сочинение на тему "Unsere
Helden in Italien von Vicenza bis zur Custozza, oder..." /Наши
герои в Италии от Виченцы до Кустоццы, или... (нем.)/
И дурак подпоручик Дуб торжественно присовокупил:
-- Blut und Leben fur Habsburg! Fur ein Osterreich, ganz,
einig, gros!.. / Кровь и жизнь за Габсбургов! За Австрию,
единую, неделимую, великую!.. (нем.) /
Он замолчал, ожидая, по-видимому, что все остальные в
штабном вагоне тоже заговорят о создавшейся ситуации, и тогда
он еще раз докажет, что уже пять лет тому назад предвидел, как
Италия поведет себя по отношению к своему союзнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212