В ответ на это Водичка заявил конвоиру, чтобы он не
особенно разорялся, пусть скажет спасибо, что он чех, а будь он
мадьяр, Водичка разделал бы его как селедку.
Так как военные писари ушли из канцелярии на обед,
конвоиру пришлось покамест отвести Швейка и Водичку обратно в
арестантское помещение при дивизионном суде. Это не обошлось
без проклятий с его стороны в адрес ненавистной расы военных
писарей.
-- Друзья-приятели опять снимут весь жир с моего супа,--
вопил он трагически,-- а вместо мяса оставят одни жилы. Вчера
вот я тоже конвоировал двоих в лагерь, а кто-то тем временем
сожрал полпайка, который получили за меня.
-- Вы тут, в дивизионном суде, кроме жратвы, ни о чем не
думаете,-- сказал совсем воспрявший духом Водичка.
Когда Швейк и Водичка рассказали вольноопределяющемуся,
чем кончилось дело, он воскликнул:
-- Так, значит, в маршевую роту, друзья! "Попутного
ветра",-- как пишут в журнале чешских туристов. Подготовка к
экскурсии уже закончена. Наше славное предусмотрительное
начальство обо всем позаботилось. Вы записаны как участники
экскурсии в Галицию. Отправляйтесь в путь-дорогу в веселом
настроении и с легким сердцем. Лелейте в душе великую любовь к
тому краю, где вас познакомят с окопами. Прекрасные и в высшей
степени интересные места. Вы почувствуете себя на далекой
чужбине, как дома, как в родном краю, почти как у домашнего
очага. С чувствами возвышенными отправляйтесь в те края, о
которых еще старый Гумбольдт сказал: "Во всем мире я не видел
ничего более великолепного, чем эта дурацкая Галиция!" Богатый
и ценный опыт, приобретенный нашей победоносной армией при
отступлении из Галиции в дни первого похода, несомненно явится
путеводной звездой при составлении программы второго похода.
Только вперед, прямехонько в Россию, и на радостях выпустите в
воздух все патроны!
После обеда, перед уходом Швейка и Водички, в канцелярии к
ним подошел злополучный учитель, сложивший стихотворение о
вшах, и, отведя обоих в сторону, таинственно сказал:
-- Не забудьте, когда будете на русской стороне, сразу же
сказать русским: "Здравствуйте, русские братья, мы братья-чехи,
мы нет австрийцы".
При выходе из барака Водичка, желая демонстративно
выразить свою ненависть к мадьярам и показать, что даже арест
не мог поколебать и сломить его убеждений, наступил мадьяру,
принципиально отвергающему военную службу, на ногу и заорал на
него:
-- Обуйся, прохвост!
-- Жалко,-- с неудовольствием вздохнул сапер Водичка
Швейку,-- что он ничего не ответил. Зря не ответил. Я бы его
мадьярскую харю разорвал от уха до уха. А он, дурачина, молчит
и позволяет наступать себе на ногу. Черт возьми, Швейк, злость
берет, что меня не осудили! Этак выходит, что над нами вроде
как насмехаются, что это дело с мадьярами гроша ломаного не
стоит. А ведь мы дрались, как львы. Это ты виноват, что нас не
осудили, а дали такое удостоверение, будто мы и драться
по-настоящему не умеем. Собственно, за кого они нас принимают?
Что ни говори, это был вполне приличный конфликт.
-- Милый мой,-- добродушно сказал Швейк,-- я что-то не
понимаю, отчего тебя не радует, что дивизионный суд официально
признал нас абсолютно приличными людьми, против которых он
ничего не имеет. Правда, я при допросе всячески вывертывался,
но ведь "так полагается", как говорит адвокат Басе своим
клиентам. Когда меня аудитор спросил, зачем мы ворвались в
квартиру господина Каконя, я ему на это ответил просто: "Я
полагал, что мы ближе всего познакомимся с господином Каконем,
если будем ходить к нему в гости". После этого аудитор больше
ни о чем меня не спрашивал, этого ему оказалось вполне
достаточно.
-- Запомни раз навсегда,-- продолжал Швейк свои
рассуждения,-- перед военными судьями признаваться нельзя.
Когда я сидел в гарнизонной тюрьме, один солдат из соседней
камеры признался, а когда остальные арестанты об этом узнали,
они устроили ему темную и заставили отречься от своего
признания.
-- Если бы я совершил что-нибудь бесчестное, я бы ни за
что не признался,-- сказал сапер Водичка.-- Ну, а если меня
этот тип аудитор прямо спросил: "Дрались?" -- так я ему и
ответил: "Да, дрался".-- "Избили кого-нибудь?" -- "Так точно,
господин аудитор".-- "Ранили кого-нибудь?" -- "Ясно, господин
аудитор". Пусть знает, с кем имеет дело. Просто стыд и срам,
что нас освободили! Выходит -- он не поверил, что я об этих
мадьярских хулиганов измочалил свой ремень, что я их в лапшу
превратил, наставил им шишек и фонарей. Ты ведь был при этом,
помнишь, как на меня разом навалились три мадьярских холуя, а
через минуту все валялись на земле, и я топтал их ногами. И
после этого какой-то сморкач аудитор прекращает следствие. Все
равно как если бы он сказал мне: "Дерьмо всякое, а лезет еще
драться!" Вот только кончится война, буду штатским, я его,
растяпу, разыщу и покажу, как я не умею драться! Потом приеду
сюда, в Кираль-Хиду, и устрою такой мордобой, какого свет не
видал: люди будут прятаться в погреба, заслышав, что я пришел
посмотреть на этих кираль-хидских бродяг, на этих босяков, на
этих мерзавцев!
В канцелярии с делом покончили в два счета. Фельдфебель с
еще жирными после обеда губами, подавая Швейку и Водичке
бумаги, сделался необычайно серьезным и не преминул произнести
перед ними речь, в которой апеллировал к их воинскому духу.
Речь свою (он был силезский поляк) фельдфебель уснастил перлами
своего диалекта, как-то: "marekvium", "glupi rolmopsie",
"krajcova sedmina", "svina porypana" и "dum vam bane na
mjesjnuckovy vasi gzichty" /Морковные обжоры, глупые рольмопсы,
трефовая семерка, грязная свинья, влеплю вам затрещины в ваши
лунообразные морды (польск.)/.
Каждого отправляли в свою часть, и Швейк, прощаясь с
Водичкой, сказал:
-- Как кончится война, зайди проведать. С шести вечера я
всегда "У чаши" на Боиште.
-- Известно, приду,-- ответил Водичка.-- Там скандал
какой-нибудь будет?
-- Там каждый день что-нибудь бывает,-- пообещал Швейк,--
а уж если выдастся очень тихий день, мы сами что-нибудь
устроим.
Друзья разошлись, и, когда уже были на порядочном
расстоянии друг от друга, старый сапер Водичка крикнул Швейку:
-- Так ты позаботься о каком-нибудь развлечении, когда я
приду!
В ответ Швейк закричал:
-- Непременно приходи после войны!
Они отошли еще дальше, и вдруг из-за угла второго ряда
домов донесся голос Водички:
-- Швейк! Швейк! Какое "У чаши" пиво?
Как эхо, отозвался ответ Швейка:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212