Но
языком трепать умел, а когда стал служить в канцелярии, так
только и делал, что пускался в философствования. Он и раньше
был на это падок. Одно слово -- "человек", как я вам уже
говорил. Однажды, когда он пустился в рассуждения перед лужей,
куда ему предстояло бухнуться по команде "nieder", я ему
сказал: "Когда начинают распространяться насчет человека да
насчет грязи, мне, говорю, вспоминается, что человек был
сотворен из грязи,-- и там ему и место".
Высказавшись, капрал остался очень собою доволен и стал
ждать, что скажет на это вольноопределяющийся. Однако отозвался
Швейк:
-- За такие вот штуки, за придирки, несколько лет тому
назад в Тридцать шестом полку некий Коничек заколол капрала, а
потом себя. В "Курьере" это было. У капрала на теле было этак с
тридцать колотых ран, из которых больше дюжины было
смертельных. А солдат после этого уселся на мертвого капрала и,
на нем сидя, заколол и себя. Другой случай произошел несколько
лет тому назад в Далмации. Там зарезали капрала, и до сих пор
неизвестно, кто это сделал. Это осталось погруженным во мрак
неизвестности. Выяснили только, что фамилия зарезанного капрала
Фиала, а сам он из Драбовны под Труновом. Затем известен мне
еще один случай с капралом Рейманеком из Семьдесят пятого
полка...
Не лишенное приятности повествование было прервано громким
кряхтением, доносившимся с лавки, где спал обер-фельдкурат
Лацина.
Патер просыпался во всей своей красе и великолепии. Его
пробуждение сопровождалось теми же явлениями, что утреннее
пробуждение молодого великана Гаргантюа, описанное старым
веселым Рабле.
Обер-фельдкурат пускал ветры, рыгал и зевал во весь рот.
Наконец он сел и удивленно спросил:
-- Что за черт, где это я?
Капрал, увидев, что начальство пробуждается,
подобострастно ответил:
-- Осмелюсь доложить, господин обер-фельдкурат, вы
изволите находиться в арестантском вагоне.
На лице патера мелькнуло удивление. С минуту он сидел
молча и напряженно соображал, но безрезультатно. Между
событиями минувшей ночи и пробуждением его в вагоне с решетками
на окнах простиралось море забвения. Наконец он спросил
капрала, все еще стоявшего перед ним в подобострастной позе:
-- А по чьему приказанию меня, как какого-нибудь....
-- Осмелюсь доложить, безо всякого приказания, господин
обер-фельдкурат.
Патер встал и зашагал между лавками, бормоча, что он
ничего не понимает. Потом он опять сел и спросил:
-- А куда мы, собственно, едем?
-- Осмелюсь доложить, в Брук.
-- А зачем мы едем в Брук?
-- Осмелюсь доложить, туда переведен весь наш Девяносто
первый полк.
Патер снова принялся усиленно размышлять о том, что с ним
произошло, как он попал в вагон и зачем он, собственно, едет в
Брук именно с Девяносто первым полком и под конвоем. Наконец он
протрезвился настолько, что разобрал, что перед ним сидит
вольноопределяющийся. Он обратился к нему:
-- Вы человек интеллигентный; может быть, вы объясните мне
попросту, ничего не утаивая, каким образом я попал к вам?
-- С удовольствием,-- охотно согласился
вольноопределяющийся.-- Вы просто-напросто примазались к нам
утром при посадке в поезд, так как были под мухой.
Капрал строго взглянул на вольноопределяющегося.
-- Вы влезли к нам в вагон,-- продолжал
вольноопределяющийся,-- таковы факты. Вы легли на лавку, а
Швейк подложил вам под голову свою шинель. На предыдущей
станции при проверке поезда вас занесли в список офицерских
чинов, находящихся в поезде. Вы были, так сказать, официально
обнаружены, и из-за этого наш капрал должен будет явиться на
рапорт.
-- Так, так,-- вздохнул патер.-- Значит, на ближайшей
станции мне нужно будет пересесть в штабной вагон. А что, обед
уже разносили?
-- Обед будет только в Вене, господин обер-фельдкурат,--
вставил капрал.
-- Так, значит, это вы подложили мне под голову шинель? --
обратился патер к Швейку.-- Большое вам спасибо.
-- Не за что,-- ответил Швейк.-- Я поступил так, как
должен поступать каждый солдат, когда видит, что у начальства
нет ничего под головой и что оно.... того. Солдат должен
уважать свое начальство, даже если оно немного и не того. У
меня с фельдкуратами большой опыт, потому как я был в денщиках
у фельдкурата Отто Каца. Народ они веселый и сердечный.
Обер-фельдкурат в припадке демократизма, вызванного
похмельем, вынул сигарету и протянул ее Швейку.
-- Кури! Ты, говорят, из-за меня должен явиться на
рапорт?-- обратился он к капралу.-- Ничего, брат, не бойся. Я
тебя выручу. Ничего тебе не сделают. А тебя,-- сказал он
Швейку,-- я возьму с собой; будешь у меня жить, как у Христа за
пазухой.
На него нашел новый припадок великодушия, и он насулил
всем всяческих благ: вольноопределяющемуся обещал купить
шоколаду, конвойным -- ром, капрала обещал перевести в
фотографическое отделение при штабе Седьмой кавалерийской
дивизии и уверял всех, что он их освободит и всегда их будет
помнить. И тут же стал угощать сигаретами из своего портсигара
не только Швейка, но и остальных, заявив, что разрешает всем
арестантам курить, и обещает позаботиться о том, чтобы
наказание им всем было сокращено и чтобы они вернулись к
нормальной военной жизни.
-- Не хочу, чтобы вы меня поминали лихом,-- сказал он.--
Знакомств у меня много, и со мной вы не пропадете. Вообще вы
производите на меня впечатление людей порядочных, угодных
господу богу. Если вы и согрешили, то за свои грехи
расплачиваетесь и, как я вижу, с готовностью и безропотно
сносите испытания, ниспосланные на вас богом. На основании чего
вы подверглись наказанию? -- обратился он к Швейку.
-- Бог меня покарал,-- смиренно ответил Швейк,-- избрав
своим орудием полковой рапорт, господин обер-фельдкурат, по
случаю не зависящего от меня опоздания в полк.
-- Бог бесконечно милостив и справедлив,-- торжественно
возгласил обер-фельдкурат.-- Он знает, кого наказывает, ибо
являет нам тем самым свое провидение и всемогущество. А вы за
что сидите, вольноопределяющийся?
-- Всемилостивому создателю благоугодно было ниспослать на
меня ревматизм, и я возгордился,-- ответил
вольноопределяющийся.-- По отбытии наказания буду
прикомандирован к полковой кухне.
-- Что бог ни делает, все к лучшему,-- с пафосом
провозгласил патер, заслышав о кухне.-- Порядочный человек и на
кухне может сделать себе карьеру. Интеллигентных людей нужно
назначать именно на кухню для большего богатства комбинаций,
ибо дело не в том, как варить, а в том, чтобы с любовью все это
комбинировать, приправу, например, и тому подобное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
языком трепать умел, а когда стал служить в канцелярии, так
только и делал, что пускался в философствования. Он и раньше
был на это падок. Одно слово -- "человек", как я вам уже
говорил. Однажды, когда он пустился в рассуждения перед лужей,
куда ему предстояло бухнуться по команде "nieder", я ему
сказал: "Когда начинают распространяться насчет человека да
насчет грязи, мне, говорю, вспоминается, что человек был
сотворен из грязи,-- и там ему и место".
Высказавшись, капрал остался очень собою доволен и стал
ждать, что скажет на это вольноопределяющийся. Однако отозвался
Швейк:
-- За такие вот штуки, за придирки, несколько лет тому
назад в Тридцать шестом полку некий Коничек заколол капрала, а
потом себя. В "Курьере" это было. У капрала на теле было этак с
тридцать колотых ран, из которых больше дюжины было
смертельных. А солдат после этого уселся на мертвого капрала и,
на нем сидя, заколол и себя. Другой случай произошел несколько
лет тому назад в Далмации. Там зарезали капрала, и до сих пор
неизвестно, кто это сделал. Это осталось погруженным во мрак
неизвестности. Выяснили только, что фамилия зарезанного капрала
Фиала, а сам он из Драбовны под Труновом. Затем известен мне
еще один случай с капралом Рейманеком из Семьдесят пятого
полка...
Не лишенное приятности повествование было прервано громким
кряхтением, доносившимся с лавки, где спал обер-фельдкурат
Лацина.
Патер просыпался во всей своей красе и великолепии. Его
пробуждение сопровождалось теми же явлениями, что утреннее
пробуждение молодого великана Гаргантюа, описанное старым
веселым Рабле.
Обер-фельдкурат пускал ветры, рыгал и зевал во весь рот.
Наконец он сел и удивленно спросил:
-- Что за черт, где это я?
Капрал, увидев, что начальство пробуждается,
подобострастно ответил:
-- Осмелюсь доложить, господин обер-фельдкурат, вы
изволите находиться в арестантском вагоне.
На лице патера мелькнуло удивление. С минуту он сидел
молча и напряженно соображал, но безрезультатно. Между
событиями минувшей ночи и пробуждением его в вагоне с решетками
на окнах простиралось море забвения. Наконец он спросил
капрала, все еще стоявшего перед ним в подобострастной позе:
-- А по чьему приказанию меня, как какого-нибудь....
-- Осмелюсь доложить, безо всякого приказания, господин
обер-фельдкурат.
Патер встал и зашагал между лавками, бормоча, что он
ничего не понимает. Потом он опять сел и спросил:
-- А куда мы, собственно, едем?
-- Осмелюсь доложить, в Брук.
-- А зачем мы едем в Брук?
-- Осмелюсь доложить, туда переведен весь наш Девяносто
первый полк.
Патер снова принялся усиленно размышлять о том, что с ним
произошло, как он попал в вагон и зачем он, собственно, едет в
Брук именно с Девяносто первым полком и под конвоем. Наконец он
протрезвился настолько, что разобрал, что перед ним сидит
вольноопределяющийся. Он обратился к нему:
-- Вы человек интеллигентный; может быть, вы объясните мне
попросту, ничего не утаивая, каким образом я попал к вам?
-- С удовольствием,-- охотно согласился
вольноопределяющийся.-- Вы просто-напросто примазались к нам
утром при посадке в поезд, так как были под мухой.
Капрал строго взглянул на вольноопределяющегося.
-- Вы влезли к нам в вагон,-- продолжал
вольноопределяющийся,-- таковы факты. Вы легли на лавку, а
Швейк подложил вам под голову свою шинель. На предыдущей
станции при проверке поезда вас занесли в список офицерских
чинов, находящихся в поезде. Вы были, так сказать, официально
обнаружены, и из-за этого наш капрал должен будет явиться на
рапорт.
-- Так, так,-- вздохнул патер.-- Значит, на ближайшей
станции мне нужно будет пересесть в штабной вагон. А что, обед
уже разносили?
-- Обед будет только в Вене, господин обер-фельдкурат,--
вставил капрал.
-- Так, значит, это вы подложили мне под голову шинель? --
обратился патер к Швейку.-- Большое вам спасибо.
-- Не за что,-- ответил Швейк.-- Я поступил так, как
должен поступать каждый солдат, когда видит, что у начальства
нет ничего под головой и что оно.... того. Солдат должен
уважать свое начальство, даже если оно немного и не того. У
меня с фельдкуратами большой опыт, потому как я был в денщиках
у фельдкурата Отто Каца. Народ они веселый и сердечный.
Обер-фельдкурат в припадке демократизма, вызванного
похмельем, вынул сигарету и протянул ее Швейку.
-- Кури! Ты, говорят, из-за меня должен явиться на
рапорт?-- обратился он к капралу.-- Ничего, брат, не бойся. Я
тебя выручу. Ничего тебе не сделают. А тебя,-- сказал он
Швейку,-- я возьму с собой; будешь у меня жить, как у Христа за
пазухой.
На него нашел новый припадок великодушия, и он насулил
всем всяческих благ: вольноопределяющемуся обещал купить
шоколаду, конвойным -- ром, капрала обещал перевести в
фотографическое отделение при штабе Седьмой кавалерийской
дивизии и уверял всех, что он их освободит и всегда их будет
помнить. И тут же стал угощать сигаретами из своего портсигара
не только Швейка, но и остальных, заявив, что разрешает всем
арестантам курить, и обещает позаботиться о том, чтобы
наказание им всем было сокращено и чтобы они вернулись к
нормальной военной жизни.
-- Не хочу, чтобы вы меня поминали лихом,-- сказал он.--
Знакомств у меня много, и со мной вы не пропадете. Вообще вы
производите на меня впечатление людей порядочных, угодных
господу богу. Если вы и согрешили, то за свои грехи
расплачиваетесь и, как я вижу, с готовностью и безропотно
сносите испытания, ниспосланные на вас богом. На основании чего
вы подверглись наказанию? -- обратился он к Швейку.
-- Бог меня покарал,-- смиренно ответил Швейк,-- избрав
своим орудием полковой рапорт, господин обер-фельдкурат, по
случаю не зависящего от меня опоздания в полк.
-- Бог бесконечно милостив и справедлив,-- торжественно
возгласил обер-фельдкурат.-- Он знает, кого наказывает, ибо
являет нам тем самым свое провидение и всемогущество. А вы за
что сидите, вольноопределяющийся?
-- Всемилостивому создателю благоугодно было ниспослать на
меня ревматизм, и я возгордился,-- ответил
вольноопределяющийся.-- По отбытии наказания буду
прикомандирован к полковой кухне.
-- Что бог ни делает, все к лучшему,-- с пафосом
провозгласил патер, заслышав о кухне.-- Порядочный человек и на
кухне может сделать себе карьеру. Интеллигентных людей нужно
назначать именно на кухню для большего богатства комбинаций,
ибо дело не в том, как варить, а в том, чтобы с любовью все это
комбинировать, приправу, например, и тому подобное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212