К вечеру вода самая приятная. Влезьте в воду еще разок,
чтоб прийти в себя".
Пану Божетеху не оставалось ничего другого, как дождаться
темноты. Потом он завернулся в босяцкие лохмотья и направился в
Прагу. Он старался обойти шоссе, шел лугами, окольными тропками
и встретился с жандармским патрулем из Хухли, который арестовал
бродягу и на другой день утром отвел его в районный суд в
Збраслав, ведь каждый может назваться Йозефом Божетехом,
переплетчиком с Пршичной улицы в Праге, дом номер шестнадцать.
Секретарь, который не так уж блестяще знал чешский язык,
решил, что обвиняемый сообщает адрес своего соучастника, и
переспросил:
-- Ist das genau Prag, No 16, Josef Bozetech? / Это точно:
Прага No 16, Йозеф Божетех? (нем.)/
-- Живет ли он сейчас там, я не знаю,-- ответил Швейк,--
но тогда, в тысяча девятьсот восьмом году, жил. Он очень
красиво переплетал книги, но долго держал, потому что сперва
прочитывал их, а потом переплетал соответственно содержанию.
Если он делал на книге черный обрез, то ее не стоило читать:
каждому сразу было понятно, что у романа очень плохой конец.
Может, вы желаете узнать более точные подробности? Да, чтобы не
забыть: он каждый день сидел "У Флеков" и рассказывал
содержание всех книг, которые ему перед тем отдали в переплет.
Майор подошел к секретарю и что-то шепнул ему на ухо. Тот
зачеркнул в протоколе адрес нового мнимого заговорщика,
опасного военного преступника Божетеха.
Странное судебное заседание протекало под
председательством генерала Финка фон Финкенштейна,
приспособившего этот суд к типу полевого суда.
У некоторых людей мания собирать спичечные коробки, а у
этого господина была мания организовывать полевые суды, хотя в
большинстве случаев это противоречило воинскому уставу.
Генерал объявил, что никаких аудиторов ему не нужно, что
он сам созовет суд, а через три часа обвиняемый должен висеть.
Пока генерал был на фронте, в полевых судах недостатка у него
не ощущалось.
Как иной во что бы то ни стало должен сыграть партию в
шахматы. в бильярд или "марьяж", так этот знаменитый генерал
ежедневно должен был устраивать срочные заседания полевых
судов. Он председательствовал на них и с величайшей
серьезностью и радостью объявлял подсудимому мат.
Сентиментальный человек написал бы, наверное, что на
совести у этого генерала десятки человеческих жизней, особенно
после востока, где, по его словам, он боролся с великорусской
агитацией среди галицийских украинцев. Мы, однако, принимая во
внимание его точку зрения, не можем сказать, чтобы у него
вообще кто-нибудь был на совести.
Угрызений совести он не испытывал, их для него не
существовало. Приказав на основании приговора своего полевого
суда повесить учителя, учительницу, православного священника
или целую семью, он возвращался к себе на квартиру, как
возвращается из трактира азартный игрок в "марьяж", с
удовлетворением вспоминая, как ему дали "флека", как он дал
"ре", а они "супре", он "тути", они "боты", как он выиграл и
набрал сто семь.
Он считал повешение делом совершенно простым и
естественным, своего рода хлебом насущным, и, вынося приговор,
довольно часто забывал про государя императора. Он не говорил
"именем его императорского величества вы приговариваетесь к
смертной казни через повешение", но просто объявлял: "Я
приговариваю вас".
Иногда он умел найти в повешении комические моменты, о чем
однажды написал своей супруге в Вену: "...ты, например, не
можешь себе представить, моя дорогая, как я недавно смеялся.
Несколько дней назад я осудил одного учителя за шпионаж. Есть
тут у меня один испытанный человек -- писарь. У него большая
практика по части вешания. Для него это своего рода спорт. Я
находился в своей палатке, когда, по вынесении приговора,
явился ко мне этот самый писарь и спрашивает: "Где прикажете
повесить учителя?" Я говорю: "На ближайшем дереве". И вот
представь себе комизм положения. Кругом степь, ничего, кроме
травы, не видать, и далеко впереди нет ни единого деревца. Но
приказ есть приказ, а потому взял писарь с собой учителя и
конвойных, и поехали они вместе искать дерево. Вернулись только
вечером, и учитель с ними. Писарь пришел ко мне и спрашивает
опять: "На чем повесить этого молодчика?" Я его выругал и
напомнил. что уже дал приказ -- на ближайшем дереве. Он сказал,
что утром попробует это сделать, а утром пришел бледный как
полотно: за ночь, мол, учитель исчез. Меня это так рассмешило,
что я простил всех, кто его караулил. И еще пошутил, что
учитель, вероятно, сам пошел искать дерево. Как видишь, моя
дорогая, мы здесь не скучаем. Скажи маленькому Вилли, что папа
его целует и скоро пришлет ему живого русского. Вилли будет на
нем ездить, как на лошадке. Еще, моя дорогая, вспоминаю такой
смешной случай. Повесили мы как-то одного еврея за шпионаж.
Этот молодчик встретился нам по дороге, хотя делать ему там
было нечего; он оправдывался и говорил, что продавал сигареты.
Так вот, его повесили, но только на несколько секунд. Вдруг
веревка оборвалась, и он упал, но сразу опомнился и закричал
мне: "Господин генерал, я иду домой! Вы меня уже повесили. а,
согласно закону, я не могу быть повешен дважды за одно и то
же". Я расхохотался, и еврея мы отпустили. У нас, дорогая моя,
весело!.."
Когда генерала Финка назначили комендантом крепости
Перемышль, ему уже не так часто представлялась возможность для
подобных цирковых представлений, и он с большой радостью
ухватился за дело Швейка.
Теперь Швейк стоял перед этим тигром, который, сидя в
центре длинного стола, курил сигарету за сигаретой и приказывал
переводить ответы Швейка, после чего одобрительно кивал
головой.
Майор внес предложение послать телеграфный запрос в
бригаду для выяснения, где в настоящее время находится
одиннадцатая маршевая рота Девяносто, первого полка, к которой,
согласно показаниям обвиняемого, он принадлежит.
Генерал высказался против и заявил, что этим задержится
вынесение приговора, что противоречит смыслу данного
мероприятия. Сейчас налицо полное признание обвиняемого в том,
что он переоделся в русскую форму потом имеется одно важное
свидетельское показание, согласно которому обвиняемый
признался, что был в Киеве. Он, генерал, предлагает немедленно
удалиться на совещание, вынести приговор и немедленно привести
его в исполнение.
Майор все же настаивал, что необходимо установить личность
обвиняемого, так как это -- дело исключительной политической
важности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
чтоб прийти в себя".
Пану Божетеху не оставалось ничего другого, как дождаться
темноты. Потом он завернулся в босяцкие лохмотья и направился в
Прагу. Он старался обойти шоссе, шел лугами, окольными тропками
и встретился с жандармским патрулем из Хухли, который арестовал
бродягу и на другой день утром отвел его в районный суд в
Збраслав, ведь каждый может назваться Йозефом Божетехом,
переплетчиком с Пршичной улицы в Праге, дом номер шестнадцать.
Секретарь, который не так уж блестяще знал чешский язык,
решил, что обвиняемый сообщает адрес своего соучастника, и
переспросил:
-- Ist das genau Prag, No 16, Josef Bozetech? / Это точно:
Прага No 16, Йозеф Божетех? (нем.)/
-- Живет ли он сейчас там, я не знаю,-- ответил Швейк,--
но тогда, в тысяча девятьсот восьмом году, жил. Он очень
красиво переплетал книги, но долго держал, потому что сперва
прочитывал их, а потом переплетал соответственно содержанию.
Если он делал на книге черный обрез, то ее не стоило читать:
каждому сразу было понятно, что у романа очень плохой конец.
Может, вы желаете узнать более точные подробности? Да, чтобы не
забыть: он каждый день сидел "У Флеков" и рассказывал
содержание всех книг, которые ему перед тем отдали в переплет.
Майор подошел к секретарю и что-то шепнул ему на ухо. Тот
зачеркнул в протоколе адрес нового мнимого заговорщика,
опасного военного преступника Божетеха.
Странное судебное заседание протекало под
председательством генерала Финка фон Финкенштейна,
приспособившего этот суд к типу полевого суда.
У некоторых людей мания собирать спичечные коробки, а у
этого господина была мания организовывать полевые суды, хотя в
большинстве случаев это противоречило воинскому уставу.
Генерал объявил, что никаких аудиторов ему не нужно, что
он сам созовет суд, а через три часа обвиняемый должен висеть.
Пока генерал был на фронте, в полевых судах недостатка у него
не ощущалось.
Как иной во что бы то ни стало должен сыграть партию в
шахматы. в бильярд или "марьяж", так этот знаменитый генерал
ежедневно должен был устраивать срочные заседания полевых
судов. Он председательствовал на них и с величайшей
серьезностью и радостью объявлял подсудимому мат.
Сентиментальный человек написал бы, наверное, что на
совести у этого генерала десятки человеческих жизней, особенно
после востока, где, по его словам, он боролся с великорусской
агитацией среди галицийских украинцев. Мы, однако, принимая во
внимание его точку зрения, не можем сказать, чтобы у него
вообще кто-нибудь был на совести.
Угрызений совести он не испытывал, их для него не
существовало. Приказав на основании приговора своего полевого
суда повесить учителя, учительницу, православного священника
или целую семью, он возвращался к себе на квартиру, как
возвращается из трактира азартный игрок в "марьяж", с
удовлетворением вспоминая, как ему дали "флека", как он дал
"ре", а они "супре", он "тути", они "боты", как он выиграл и
набрал сто семь.
Он считал повешение делом совершенно простым и
естественным, своего рода хлебом насущным, и, вынося приговор,
довольно часто забывал про государя императора. Он не говорил
"именем его императорского величества вы приговариваетесь к
смертной казни через повешение", но просто объявлял: "Я
приговариваю вас".
Иногда он умел найти в повешении комические моменты, о чем
однажды написал своей супруге в Вену: "...ты, например, не
можешь себе представить, моя дорогая, как я недавно смеялся.
Несколько дней назад я осудил одного учителя за шпионаж. Есть
тут у меня один испытанный человек -- писарь. У него большая
практика по части вешания. Для него это своего рода спорт. Я
находился в своей палатке, когда, по вынесении приговора,
явился ко мне этот самый писарь и спрашивает: "Где прикажете
повесить учителя?" Я говорю: "На ближайшем дереве". И вот
представь себе комизм положения. Кругом степь, ничего, кроме
травы, не видать, и далеко впереди нет ни единого деревца. Но
приказ есть приказ, а потому взял писарь с собой учителя и
конвойных, и поехали они вместе искать дерево. Вернулись только
вечером, и учитель с ними. Писарь пришел ко мне и спрашивает
опять: "На чем повесить этого молодчика?" Я его выругал и
напомнил. что уже дал приказ -- на ближайшем дереве. Он сказал,
что утром попробует это сделать, а утром пришел бледный как
полотно: за ночь, мол, учитель исчез. Меня это так рассмешило,
что я простил всех, кто его караулил. И еще пошутил, что
учитель, вероятно, сам пошел искать дерево. Как видишь, моя
дорогая, мы здесь не скучаем. Скажи маленькому Вилли, что папа
его целует и скоро пришлет ему живого русского. Вилли будет на
нем ездить, как на лошадке. Еще, моя дорогая, вспоминаю такой
смешной случай. Повесили мы как-то одного еврея за шпионаж.
Этот молодчик встретился нам по дороге, хотя делать ему там
было нечего; он оправдывался и говорил, что продавал сигареты.
Так вот, его повесили, но только на несколько секунд. Вдруг
веревка оборвалась, и он упал, но сразу опомнился и закричал
мне: "Господин генерал, я иду домой! Вы меня уже повесили. а,
согласно закону, я не могу быть повешен дважды за одно и то
же". Я расхохотался, и еврея мы отпустили. У нас, дорогая моя,
весело!.."
Когда генерала Финка назначили комендантом крепости
Перемышль, ему уже не так часто представлялась возможность для
подобных цирковых представлений, и он с большой радостью
ухватился за дело Швейка.
Теперь Швейк стоял перед этим тигром, который, сидя в
центре длинного стола, курил сигарету за сигаретой и приказывал
переводить ответы Швейка, после чего одобрительно кивал
головой.
Майор внес предложение послать телеграфный запрос в
бригаду для выяснения, где в настоящее время находится
одиннадцатая маршевая рота Девяносто, первого полка, к которой,
согласно показаниям обвиняемого, он принадлежит.
Генерал высказался против и заявил, что этим задержится
вынесение приговора, что противоречит смыслу данного
мероприятия. Сейчас налицо полное признание обвиняемого в том,
что он переоделся в русскую форму потом имеется одно важное
свидетельское показание, согласно которому обвиняемый
признался, что был в Киеве. Он, генерал, предлагает немедленно
удалиться на совещание, вынести приговор и немедленно привести
его в исполнение.
Майор все же настаивал, что необходимо установить личность
обвиняемого, так как это -- дело исключительной политической
важности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212