-- Eh, servus, Fredy, was gibt's neues? Abendessen schon
fertig? / А, Фреди, здорово, что нового? Ужин готов? (нем.)/
После этого он опять закрыл глаза и повернулся к стене.
Мраз моментально узнал в нем вчерашнего обжору из
Офицерского собрания, известного объедалу на всех офицерских
банкетах, и тихо вздохнул.
-- Пойдете за это на рапорт,-- сказал он капралу и
направился к выходу.
Швейк задержал его:
-- Осмелюсь доложить, господин поручик, мне здесь не
полагается находиться. Я должен был быть под арестом до
одиннадцати, потому что срок мой вышел сегодня. Я посажен под
арест на три дня и теперь уже должен ехать с остальными в
телячьем вагоне. Ввиду того, что одиннадцать часов уже давно
прошли, покорнейше прошу, господин лейтенант, высадить меня или
перевести в телячий вагон, где мне надлежит быть, или же
направить к господину обер-лейтенанту Лукашу.
-- Фамилия?-- спросил Мраз, снова заглядывая в свои
бумаги.
-- Швейк Йозеф, господин лейтенант.
-- Мгм... вы, значит, тот самый Швейк,-- буркнул Мраз.--
Действительно, вы должны были выйти из-под ареста в
одиннадцать, но поручик Лукаш просил меня безопасности ради не
выпускать вас до самого Брука, чтобы вы в дороге опять
чего-нибудь не натворили.
После ухода инспекции капрал не мог удержаться от
язвительного замечания:
-- Вот видите, Швейк, ни черта вам не помогло обращение к
высшей инстанции! Ни черта оно не стоило! Дерьмо цена ему!
Захочу, могу вами обоими печку растопить.
-- Господин капрал,-- прервал его вольноопределяющийся.--
Бросаться направо и налево дерьмом -- аргументация более или
менее убедительная, но интеллигентный человек даже в состоянии
раздражения или в споре не должен прибегать к подобным
выражениям. Что же касается смешных угроз, будто вы могли нами
обоими печку растопить, та почему же, черт возьми, вы до сих
пор этого не сделали, имея к тому полную возможность? Вероятно,
в этом сказалась ваша духовная зрелость и необыкновенная
деликатность.
-- Довольно с меня! -- вскочил капрал.-- Я вас обоих в
тюрьму могу упрятать.
-- За что же, голубчик? -- невинно спросил
вольноопределяющийся.
-- Это уж мое дело, за что,-- храбрился капрал.
-- Ваше дело? -- переспросил с улыбкой
вольноопределяющийся.-- Так же, как и наше. Это как в картах:
"Деньги ваши будут наши". Скорее всего, сказал бы я, на вас
повлияло упоминание о том, что вам придется явиться на рапорт,
а вы начинаете кричать на нас, явно злоупотребляя служебным
положением.
-- Грубияны вы, вот что! -- закричал капрал, набравшись
храбрости и делая страшное лицо.
-- Знаете, что я вам скажу, господин капрал,-- сказал
Швейк.-- Я старый солдат, и до войны служил, и не знаю случая,
чтобы ругань приводила к чему-нибудь хорошему. Несколько лет
тому назад, помню, был у нас в роте взводный по фамилии
Шрейтер. Служил он сверхсрочно. Его бы уж давно отпустили домой
в чине капрала, но, как говорится, нянька его в детстве
уронила. Придирался он к нам, приставал как банный лист; то это
не так, то то не по предписанию -- словом, придирался, как
только мог, и всегда нас ругал: "Не солдаты вы, а ночные
сторожа". В один прекрасный день меня это допекло, и я пошел с
рапортом к командиру роты. "Чего тебе?" -- спрашивает капитан.
"Осмелюсь доложить, господин капитан, с жалобой на нашего
фельдфебеля Шрейтера. Мы как-никак солдаты его величества, а не
ночные сторожа. Мы служим верой и правдой государю императору,
а не баклуши бьем".-- "Смотри у меня, насекомое,-- ответил мне
капитан.-- Вон! И чтобы больше мне на глаза не попадаться!" А я
на это: "Покорнейше прошу направить меня на батальонный
рапорт". Когда я на батальонном рапорте объяснил
обер-лейтенанту, что мы не сторожа, а солдаты его
императорского величества, он посадил меня на два дня, но я
просил направить меня на полковой рапорт. На полковом рапорте
господин полковник после моих объяснений заорал на меня, что я
идиот, и послал ко всем чертям. А я опять: "Осмелюсь доложить,
господин полковник, прошу направить меня на рапорт в бригаду".
Этого он испугался и моментально велел позвать в канцелярию
нашего фельдфебеля Шрейтера, и тому пришлось перед всеми
офицерами просить у меня прощения за "ночных сторожей". Потом
он нагнал меня во дворе и заявил, что с сегодняшнего дня
ругаться не будет, но доведет меня до гарнизонной тюрьмы. С той
поры я всегда был начеку, но все-таки не уберегся. Стоял я
однажды на часах у цейхгауза. На стенке, как водится, каждый
часовой что-нибудь оставлял на память: нарисует, скажем,
женские части или стишок какой напишет. А я ничего не мог
придумать и от скуки подписался как раз под последней надписью
"Фельдфебель Шрейтер -- сволочь", фельдфебель, подлец,
моментально на меня донес, так как ходил за мной по пятам и
выслеживал, словно полицейский пес. По несчастной случайности,
над этой надписью была другая: "На войну мы не пойдем, на нее
мы все на..ем". А дело происходило в тысяча девятьсот
двенадцатом году, когда нас собирались посылать против Сербии
из-за консула Прохазки. Меня моментально отправили в Терезин, в
военный суд. Раз пятнадцать господа из военного суда
фотографировали стену цейхгауза со всеми надписями и моей
подписью в том числе. Чтобы после исследовать мой почерк, меня
раз десять заставляли писать "На войну мы не пойдем, на нее мы
все на..ем", пятнадцать раз мне пришлось в их присутствии
писать: "Фельдфебель Шрейтер-- сволочь". Наконец приехал
эксперт-графолог и велел мне написать: "Двадцать девятого июня
тысяча восемьсот девяносто седьмого года Кралов Двур изведал
ужасы стихийного разлива Лабы". "Этого мало,-- сказал судебный
следователь.-- Нам важно это "на..ем". Продиктуйте ему
что-нибудь такое, где много "с" и "р". Эксперт продиктовал мне:
"серб, сруб, свербеж, херувим, рубин, шваль". Судебный эксперт,
видно, совсем зарапортовался и все время оглядывался назад, на
солдата с винтовкой. Наконец он сказал, что необходимо, чтобы я
три раза подряд написал: "Солнышко уже начинает припекать:
наступают жаркие дни",-- это, мол, пойдет в Вену. Затем весь
материал отправили в Вену, и наконец выяснилось, что надписи
сделаны не моей рукой, а подпись действительно моя, но в
этом-то я и раньше признавался. Мне присудили шесть недель за
то, что я расписался, стоя на часах, и по той причине, что я не
мог охранять вверенный мне пост в тот момент, когда
расписывался на стене.
-- Видите, вас все-таки наказали,-- не без удовлетворения
отметил капрал,-- вот и выходит, что вы настоящий уголовник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212