— Вот скажите, бабу,— продолжали они,— зачем понадобилось строить эти железные дороги? Разве нам, индийцам, они нужны? Нет. А их все-таки тянут. Вот здесь тоже. А как человеку здесь работать? Ни прудов, ни колодцев нет, воды достать негде. Как наступит жара, так даже скот гибнет. Разве умер бы Шотиш-бабу, будь тут хорошая вода? Да никогда. Здесь болезни так и косят людей, а никому до этого дела нет. Властей одно заботит—знать, у кого какой урожай уродился, да забирать себе, что получше. Для этого и железную дорогу строят. Ведь так?
Не имея сил высказаться вслух, я только кивнул головой в знак согласия. «Да, да, именно так,— подумал я.— Только для этого англичане и утвердились в Индии, схватили за горло мертвой хваткой триста тридцать миллионов ее жителей. Ради этого они и железные дороги у нас прокладывают—чтоб удобней было обирать народ и чтобы больше наживались богатые. Но делается это все под видом торговли. Им не важно, что люди нищают, лишаются нормальной жизни, теряют свою веру, что жить им с каждым днем становится все невыносимее. Да, все это очевидная истина, и не видеть ее нельзя».
Старик, казалось, прочел мои мысли.
— Бабу,— сказал он мне,— я в детстве рос у дяди. Так смею вас заверить: раньше здесь на сорок миль вокруг никакой железной дороги в помине не было и жизнь шла совершенно по-другому. Как дешево тогда все стоило, в каком изобилии водилось! Люди тоже совсем другие были, заботились друг о друге. Бывало, уродится у кого что поболее да получше, так он со всеми соседями спешил поделиться. Так и жили: я—тебе, ты — мне. А теперь никто никому пера лука не даст. Все норовят оптовику продать, только бы деньги получить. Теперь дать человеку что-нибудь бесплатно считается мотовством. Люди от жадности человеческое обличье потеряли. Но только не впрок им это все. На самом деле они не только о родственниках и соседях забыли, но и о себе думать перестали — все, что ни есть, норовят продать. Им бы только деньги копить, а выходит, самих себя обирают. Но виновата во всем железная дорога. Она, как спрут, нас всех зажала, в самые что ни на есть захолустья проникла. Не появись она, не стали бы люди все и вся продавать да только о доходах и заботиться. Не свихнулись бы от жадности. Тогда и не дожили бы мы до такого состояния, как теперь.
Я не меньше моих собеседников был настроен против железной дороги. В самом деле, как было не возмущаться тем, что народ лишают самого необходимого, а страну наводняют ненужным хламом роскоши! Особенно острое раздражение против нее я почувствовал теперь, когда воочию убедился, на какие физические страдания и моральное убожество обрекает она бедняков. Тут уж никакие аргументы не в состоянии оправдать ее. И все-таки я спросил:
— Но разве плохо, если люди не дают пропадать своим излишкам, продают их и получают доход?
— Очень плохо,— твердо, без малейших колебаний ответил старик.—Хуже быть не может.
Очевидно, железная дорога вызывала у него еще большее негодование, чем у меня.
— Все эти разговоры об излишках идут от англичан,— продолжал он.— Народу Индии такие суждения не свойственны. Разве только о себе следует думать? Неужели плохо делиться с другими? Как можно считать, будто все, что не продано, пошло в убыток? Нет, индус никогда не произнесет таких жестоких, бессердечных слов. Их могут говорить только чужеземцы, явившиеся к нам для того, чтобы обирать народ, вырывать изо рта голодного последний кусок!
— Послушайте,—возразил я,— я вовсе не сторонник вывоза наших продуктов, но разве хорошо жить за счет других? Да и кроме того, у нас ведь ничего не отнимают. Наши продукты покупают, нам за них платят деньги.
— Да, покупают,— с горечью промолвил старик.— Только эти деньги все равно что приманка на крючке для глупой рыбы. Проглотишь — и конец тебе.
Я оставил без ответа его язвительную реплику не только потому, что от истощения не мог вести с ним полемику, но главным образом оттого, что, по существу, придерживался того же мнения.
Однако старик по-своему расценил мое молчание и, решив, что я не согласен с ним, сердито сказал:
— Бабу, наверное, нравятся все эти их теории о торговле, а на самом деле это самое что ни на есть зло. У этих торговцев одно на уме — как бы из шестнадцати ан выжать шестьдесят четыре пайсы дохода. Они признают только деньги и выучились одному — считать наживу самым важным делом в жизни. Поэтому и насаждают везде дух накопительства, отнимают у людей радость жизни. Их железные дороги и машины, все эти их капиталовложения совсем задавили бедняков, так что тем и вздохнуть-то спокойно негде.
Он помолчал, а потом заметил:
— Вот вы сказали, что если не вывозить излишки за границу, то они или пропадут, или пойдут даром беднякам. По-вашему, это и будет убыток?
— Да, разумеется, для хозяина. Старик совсем разошелся:
— Это у вас все от англичан. Повторяете рассуждения неумных иноверцев. А вы сами постарайтесь вникнуть в суть вещей, вот и увидите, где настоящий-то убыток. Убыток — это вывозить зерно из страны и вкладывать деньги в банк! Вы вспомните: раньше у нас в каждой деревне встречались люди, не желавшие работать. Они сидели, бывало, возле бакалейных лавок, играли в кости и шахматы, участвовали во всяких церемониях, развлекали состоятельных односельчан... Да чем только они не занимались! Так не против них ли вы ополчились? Ну так успокойтесь — эти бездельники давно уже перевелись. Теперь ведь все боятся понести убыток, вот и некому стало их содержать. Значит, и осталось им или с голоду умирать, или заняться разбоем где-нибудь на стороне. Видите, как славно все получилось! Можете радоваться: вы повсюду утвердили славу труда, доказали, что везде идет борьба за существование. Только надо ли радоваться этому? Ваша борьба за существование уничтожила этих праздных людей — приживалов и бездельников, как вы их называете. Да только вместе с ними она лишила нас и простых деревенских радостей, которые так услаждали нам жизнь. Лишь такие старики, как я, и понимают это...
Я с удивлением посмотрел на моего спутника. Он производил впечатление обыкновенного малообразованного деревенского жителя. Откуда же мог он набраться таких идей?
Конечно, я не мог согласиться со всеми его рассуждениями, но и разубеждать его мне не хотелось. К тому же мне казалось, что он просто повторяет чужие мысли.
— Скажите,— наконец спросил я его,— вы сами до всего этого додумались или, может быть, кто-то...
Тот рассердился.
— А разве это не верно? — запальчиво спросил он меня.— Ведь все, что я сказал,— сущая правда.
— Нет, нет,— поспешил я успокоить его,— я не собираюсь опровергать вас, но все-таки...
— Что все-таки? Наш ученый брахман никогда не говорит неправду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159