— Не сразу. Но если цель у человека благая и он действительно стремится добиться ее, то его усилия не проходят даром.
Раджлакшми взглянула на меня и с сомнением покачала головой, по-видимому не веря в то, что я соглашусь на такое предложение, а возможно, и опасаясь этого.
— Отчего вы качаете головой? — спросил Анондо. Она слабо улыбнулась и проговорила задумчиво:
— Анондо, я тоже знаю, как ужасно живется у нас людям. Но какая им польза от твоих усилий? Ты ведь один. А что касается Шриканто, то от него никакого проку не будет: тебе придется ухаживать за ним вместо меня и вы оба ничего не сможете сделать.
Она засмеялась.
Глядя на нее, засмеялся и Анондо.
— Ну, видно, тут,уж ничего не поделаешь,— заметил он.— Что ж, сестра, пусть он навсегда останется вашей заботой. Только неверно, что усилия одного человека ничего не значат. Вы не учитываете духовные возможности личности. Человек способен многое совершить благодаря силе своего духа. Эта сила как божественный шаг — вроде и небольшой, а способен покрыть собою весь мир.
Я заметил, что при упоминании о божественном шаге взгляд Раджлакшми смягчился, хотя она ничего не сказала.
— А впрочем, возможно, вы и правы,— продолжал он рассуждать вслух,—я ничего особенного сделать не смогу. Но все равно, сестра, я буду трудиться хотя бы для того, чтобы разделить страдания этих несчастных.
— Это я знаю, Анондо,— тепло ответила Раджлакшми.— Я поняла это сразу, как только увидела тебя.
Но Анондо, по-видимому, не обратил внимания на ее слова и продолжал развивать свою мысль:
— Я, как и вы, жил в достатке. Состояния отца с избытком хватило бы на всю мою жизнь. Но богатство мне претит. Мы живем в несчастной стране, и я не хочу благоденствовать, когда рядом страдают. Поэтому я буду рад, если сумею хотя бы побороть в себе жажду благополучия.
— Повар говорит, кушанье готово,— объявил вошедший Ротон.
Раджлакшми велела ему накрывать ужин и, повернувшись к нам, сказала:
— Сегодня вы поедите немного раньше обычного. Я устала и хочу отдохнуть.
Она, видимо, действительно утомилась, но я впервые слышал, чтобы она жаловалась на усталость. Мы оба послушно поднялись.
Итак, утро мы встретили шутками, в прекрасном настроении, светел и радостен был день, но вечер выдался тоскливым и унылым. Мы молча отправились на кухню.
На следующее утро Боджранондо с утра начал собираться в дорогу. Обычно Раджлакшми не любила отпускать своих гостей сразу и всегда откладывала их отъезд со дня на день. Однако задерживать Анондо не стала. Только, прощаясь с ним, спросила:
— Когда же ты снова навестишь нас?
Я стоял рядом с ним и заметил, как погас вдруг блеск его глаз. Но он тут же поборол минутную слабость и, улыбнувшись, ответил:
— Как-нибудь обязательно приеду. Буду жив-здоров, не раз еще потревожу вас своим появлением.
— Правда?
— Конечно.
— Но мы скоро уезжаем. Ты приедешь к нам туда, где мы станем жить?
— Приеду, если пригласите.
— Приезжай,— сказала Раджлакшми.— Дай мне свой адрес, я напишу тебе.
Анондо вынул из кармана бумагу и карандаш, написал адрес и передал ей. Потом, несмотря на то что был саньяси, поклонился, поднеся ко лбу сложенные вместе ладони, благословил Ротона, подошедшего принять прах от его ног, и медленно пошел со двора.
ГЛАВА XV
Саньяси Боджранондо покинул нас, забрав с собой свой неизменный ящик с лекарствами и холщовую сумку. Он унес, казалось, всю радость нашего бытия, оставив нам в удел тоску и уныние, которые, как плесень, все больше затягивали нашу жизнь. Так зарастает и покрывается тиной водоем, когда в нем прекращается живительное движение воды. Около недели мы существовали скорее по инерции. Раджлакшми целыми днями отсутствовала, я не знал, где она пропадала, и не интересовался этим. Встречались мы в сумерках, но и тогда не общались— она обычно бывала рассеянной, чем-то пыталась занять себя или беседовала о делах с господином Кушари. Й сидел в одиночестве, часто вспоминал Анондо и все думал, хорошо бы он вернулся. Как мы оба обрадовались бы ему! Вот ведь как бывает! Когда-то мы страстно желали уединения, хотели избавиться от всякого соприкосновения с внешним миром, мешавшим нам, а теперь, когда между нами назрел разрыв, мы жадно стремились к нему. Любой посторонний принес бы нам тогда облегчение. Однажды, когда мы вконец измучились, ко мне подошел Ротон, боязливо глянул по сторонам, хотя мог не опасаться хозяйки—она отсутствовала, и тихонько спросил меня:
— Вы слышали новость?
— Нет,— ответил я.
— Да укрепит мать Дурга госпожу в ее решении! Дня через два мы уезжаем.
— Куда? — равнодушно спросил я.
Ротон еще раз выглянул за дверь, проверяя, не идет ли кто, и сказал:
— Пока точно не знаю. Наверное, в Патну или Бенарес, а может... Но в других местах у ма нет домов...
Я промолчал. Видя мое безразличие к столь важному сообщению и, вероятно, решив, что я не поверил ему, он сказал, придав голосу как можно больше убедительности:
— Но это истинная правда. Мы действительно едем. Вот хорошо-то!
— Да,— согласился я. Ротон ликовал.
— Вы, бабу, уж потерпите еще немного,— сказал он мне.— Недели полторы, не больше. Ма уже передала управляющему все дела. Осталось только уложиться, а там с помощью Дурги можно и трогаться. Мы ведь городские жители, здесь нам не место.
И, переполненный радостными чувствами, он ушел, прежде чем я ответил ему что-нибудь.
Ротон был в курсе всех дел Раджлакшми, а потому считал меня всего лишь одним из ее приближенных, мнением которых она никогда не интересовалась и отношение которых ко всему определялось ее собственной волей и настроением.
Старый слуга, наверное, и сам не сознавал подтекста своих слов, но мне он был вполне ясен и подействовал на меня угнетающе, хотя в душе я не мог не согласиться с ним. Да, Раджлакшми обладала поразительной внутренней силой, но служила эта сила только ее собственным устремлениям.
Однажды ей потребовался я, поэтому-то она и обратила на меня свое внимание, а я не смог воспротивиться ее воле, вынужден был подчиниться ей. Я наивно полагал, что много значу для нее, что именно ради меня приносит она жертвы, но это оказалось не так. Я просто не видел главного, что руководило ею. И вот теперь выяснилось, что отнюдь не ради меня отказывалась она от состояния, обеспеченности, богатства. Дело в том, что эти блага мешали ей самой, связывали ее, словно путы. Раскрылись у меня глаза и на существо ее отношения ко мне. Я понял: для нее не столько значил я сам, сколько возможность обрести меня. Теперь же ее захватили другие интересы — ее душа отвергала все земное, стремилась освободиться от всего лишнего и ненужного, а значит, и я должен был уйти с ее дороги. Отойти в сторону и ни на что не претендовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159