Разве тебе можно есть рис?
— Конечно, нельзя,— согласился он.
— Тебя что, не кормят здесь? — спросил я его. Оказалось, ему только по утрам дают чашку саго, а
остальное время он находился на самообеспечении — сидел у ворот и просил милостыню. Если подавали, то он добавлял что-нибудь к своему рациону, а нет, то соблюдал пост. При больнице имелся врач, но на его содержание отводились, очевидно, очень скудные средства, поэтому появлялся он крайне редко—кое-когда по утрам. Кроме него в штате числился еще один медицинский работник, выполнявший самые разнообразные обязанности, начиная с приготовления лекарств и кончая заправкой ламп маслом. Прежде держали уборщика, но полгода назад он ушел, рассердившись на то, что ему не платили жалованья, и никого другого на его место пока не нашли.
— Кто же тут убирает? — спросил я больного.
— Я. А когда уйду, меня заменит другой больной, который поступит сюда.
— Ну и порядки!—заметил я.— Кому же принадлежит это заведение?
Больной провел меня на другую веранду, где тускло горела подвешенная к потолку керосиновая лампа. Торопясь домой, господин провизор зажег ее, очевидно, раньше положенного времени. На стене красовалась мраморная доска, на которой золотом были выгравированы по-английски дата основания больницы и имя чиновника, соизволившего открыть ее. Ниже следовал обширный текст, из которого явствовало, что учредил ее некто Рай Бахадур в память своей дражайшей родительницы, жившей в здешних местах. Упоминались не только мать и сын, но и четверо других представителей этого славного рода. Несомненно, на своем государственном поприще Рай Бахадур действовал смело и решительно, как подобало человеку с таким громким именем, доказательством чего и служило возведение данного сооружения. Он без малейшего колебания истратил деньги, оставшиеся от закупки строительного материала, отечественного и импортного, на то, чтобы воздать хвалу своей фамилии и запечатлеть золотом на камне славные деяния ее представителей. А содержание больницы его уже не занимало, тем более что у него не осталось ни средств для этого, ни желания.
— А где дом самого Рай Бахадура? — спросил я своего провожатого.
— Тут недалеко.
— Его можно сейчас там застать?
— Нет, господин, дом заперт—хозяева живут в Калькутте.
— Ты не знаешь, когда он приезжает сюда? — продолжал я допытываться.
Мой проводник, как человек пришлый, не смог достаточно удовлетворить мое любопытство, однако сообщил, что слышал от доктора, будто тот приезжал сюда года три назад и с тех пор не появлялся: положение в больницах везде одинаково, так что тревожиться ему не из-за чего.
Я не стал вдаваться в дальнейшие расспросы относительно деятельности и личности Рай Бахадура. Меня гораздо больше беспокоила моя собственная проблема— ночь близилась, а я все еще оставался без пристанища. Больной, которому я дал несколько пайс, посоветовал мне обратиться к брахману Чокроборти, жившему неподалеку. По его словам, и сам брахман, и его семейство славились как отзывчивые люди, они не откажутся приютить меня. Он сам вызвался проводить меня, заявив, что ему по пути со мной,— он собрался к бакалейщику, а его лавка почти там же, немного в стороне.
По дороге он сообщил мне, что сам нередко пользуется добротой этого семейства, дабы обеспечить себе «диетическое» питание.
Минут через десять мы подошли к дому Чокроборти.
— Господин, вы дома?—крикнул мой провожатый. Ответа не последовало. Я полагал, что мне предстоит
воспользоваться гостеприимством состоятельного брахмана, но вид его жилища меня разочаровал. Не спешили хозяева и продемонстрировать свое радушие. На крики больного никто не отвечал. Однако упорство его было поистине поразительным — он не переставал взывать к своим благодетелям. Теперь я понял, каким образом сумел он выжить в этой страшной больнице,— человек с другим характером давно бы отправился к праотцам. Наконец из-за двери послышался голос:
— Ступай, ступай. Сегодня у нас ничего нет. Такой прием не обескуражил моего провожатого.
— Вы выйдите,— закричал он,— посмотрите, кого я к вам привел!
Я смутился. Меня представляли так, словно я был великим гуру, явившимся для того, чтобы освятить этот дом.
Голос за стеной смягчился:
— Кого же ты привел, Бхим?
На пороге появился хозяин, одетый в грязную и явно не по росту одежду. Возраст его я определить не смог, так как свет падал ему на спину, но он не производил впечатления старого человека.
— Кто же это, Бхим? — повторил он свой вопрос.
— Благородный человек, брахман,— ответил Бхим.— Он заблудился и вышел к больнице, а я предложил ему пойти к вам. Я сказал ему, что вы с радостью примете его.
Бхим не ошибся: Чокроборти отнесся ко мне очень сердечно. Он постелил мне циновку и предложил сесть, потом поинтересовался, курю ли я, и, получив утвердительный ответ, отправился за трубкой.
— Слуги заболели,— пояснил он мне,— приходится все делать самому.
Я обеспокоился. Ну, думаю, попал от одного Чокроборти к другому — чем-то это кончится! Однако трубку я все-таки принял и только собрался сделать затяжку, как из соседней комнаты раздался женский голос:
— Кто там пришел к тебе?
Я догадался, что голос принадлежал хозяйке дома. Она спросила таким угрожающим тоном, что у ее мужа дрогнул голос, когда он отвечал ей, а у меня началось сердцебиение.
— Большой человек пришел,— поспешил уведомить он свою супругу.— Очень важный брахман, настоящий Вишну. Он заблудился и просит приютить его на ночь. Утром он уйдет.
Но хозяйка не успокоилась.
— У тебя вечно все с пути сбиваются! — сердито крикнула она.— Покою нет от гостей, ни стыда у них, ни совести. Хотела бы я знать, чем ты его накормишь,—в доме ни риса, ни гороха нет. Уж не глиной ли от очага станешь потчевать?
Трубка застыла у меня в руках.
— Что ты болтаешь?! — возмутился Чокроборти.— Чтобы у меня в доме не нашлось риса! Уходи к себе, я сам все приготовлю.
Исполнить приказание мужа госпоже Чокроборти не составило никакого труда, ибо находилась она у себя.
— Интересно, как это ты приготовишь? — продолжала она переговариваться через стенку.— Рису осталась одна пригоршня, я сварю его детям. Может быть, ты хочешь оставить их голодными и отдать его чужому? И не думай, это тебе не удастся!
«О, мать-земля, разверзнись и скрой меня от их глаз»,— подумал я, краснея и бледнея.
— Вы, пожалуйста, не беспокойтесь...— начал было я, но разгневанный Чокроборти не дал мне договорить. Между супругами началась перепалка. Она носила столь острый характер и велась на таком выразительном языке, что мне стало не по себе. Самое неприятное заключалось в том, что мне нечем было заплатить за их гостеприимство,— я не захватил с собой денег, когда уходил из дому, а мелочь, которая оказалась у меня в кармане, давно истратил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— Конечно, нельзя,— согласился он.
— Тебя что, не кормят здесь? — спросил я его. Оказалось, ему только по утрам дают чашку саго, а
остальное время он находился на самообеспечении — сидел у ворот и просил милостыню. Если подавали, то он добавлял что-нибудь к своему рациону, а нет, то соблюдал пост. При больнице имелся врач, но на его содержание отводились, очевидно, очень скудные средства, поэтому появлялся он крайне редко—кое-когда по утрам. Кроме него в штате числился еще один медицинский работник, выполнявший самые разнообразные обязанности, начиная с приготовления лекарств и кончая заправкой ламп маслом. Прежде держали уборщика, но полгода назад он ушел, рассердившись на то, что ему не платили жалованья, и никого другого на его место пока не нашли.
— Кто же тут убирает? — спросил я больного.
— Я. А когда уйду, меня заменит другой больной, который поступит сюда.
— Ну и порядки!—заметил я.— Кому же принадлежит это заведение?
Больной провел меня на другую веранду, где тускло горела подвешенная к потолку керосиновая лампа. Торопясь домой, господин провизор зажег ее, очевидно, раньше положенного времени. На стене красовалась мраморная доска, на которой золотом были выгравированы по-английски дата основания больницы и имя чиновника, соизволившего открыть ее. Ниже следовал обширный текст, из которого явствовало, что учредил ее некто Рай Бахадур в память своей дражайшей родительницы, жившей в здешних местах. Упоминались не только мать и сын, но и четверо других представителей этого славного рода. Несомненно, на своем государственном поприще Рай Бахадур действовал смело и решительно, как подобало человеку с таким громким именем, доказательством чего и служило возведение данного сооружения. Он без малейшего колебания истратил деньги, оставшиеся от закупки строительного материала, отечественного и импортного, на то, чтобы воздать хвалу своей фамилии и запечатлеть золотом на камне славные деяния ее представителей. А содержание больницы его уже не занимало, тем более что у него не осталось ни средств для этого, ни желания.
— А где дом самого Рай Бахадура? — спросил я своего провожатого.
— Тут недалеко.
— Его можно сейчас там застать?
— Нет, господин, дом заперт—хозяева живут в Калькутте.
— Ты не знаешь, когда он приезжает сюда? — продолжал я допытываться.
Мой проводник, как человек пришлый, не смог достаточно удовлетворить мое любопытство, однако сообщил, что слышал от доктора, будто тот приезжал сюда года три назад и с тех пор не появлялся: положение в больницах везде одинаково, так что тревожиться ему не из-за чего.
Я не стал вдаваться в дальнейшие расспросы относительно деятельности и личности Рай Бахадура. Меня гораздо больше беспокоила моя собственная проблема— ночь близилась, а я все еще оставался без пристанища. Больной, которому я дал несколько пайс, посоветовал мне обратиться к брахману Чокроборти, жившему неподалеку. По его словам, и сам брахман, и его семейство славились как отзывчивые люди, они не откажутся приютить меня. Он сам вызвался проводить меня, заявив, что ему по пути со мной,— он собрался к бакалейщику, а его лавка почти там же, немного в стороне.
По дороге он сообщил мне, что сам нередко пользуется добротой этого семейства, дабы обеспечить себе «диетическое» питание.
Минут через десять мы подошли к дому Чокроборти.
— Господин, вы дома?—крикнул мой провожатый. Ответа не последовало. Я полагал, что мне предстоит
воспользоваться гостеприимством состоятельного брахмана, но вид его жилища меня разочаровал. Не спешили хозяева и продемонстрировать свое радушие. На крики больного никто не отвечал. Однако упорство его было поистине поразительным — он не переставал взывать к своим благодетелям. Теперь я понял, каким образом сумел он выжить в этой страшной больнице,— человек с другим характером давно бы отправился к праотцам. Наконец из-за двери послышался голос:
— Ступай, ступай. Сегодня у нас ничего нет. Такой прием не обескуражил моего провожатого.
— Вы выйдите,— закричал он,— посмотрите, кого я к вам привел!
Я смутился. Меня представляли так, словно я был великим гуру, явившимся для того, чтобы освятить этот дом.
Голос за стеной смягчился:
— Кого же ты привел, Бхим?
На пороге появился хозяин, одетый в грязную и явно не по росту одежду. Возраст его я определить не смог, так как свет падал ему на спину, но он не производил впечатления старого человека.
— Кто же это, Бхим? — повторил он свой вопрос.
— Благородный человек, брахман,— ответил Бхим.— Он заблудился и вышел к больнице, а я предложил ему пойти к вам. Я сказал ему, что вы с радостью примете его.
Бхим не ошибся: Чокроборти отнесся ко мне очень сердечно. Он постелил мне циновку и предложил сесть, потом поинтересовался, курю ли я, и, получив утвердительный ответ, отправился за трубкой.
— Слуги заболели,— пояснил он мне,— приходится все делать самому.
Я обеспокоился. Ну, думаю, попал от одного Чокроборти к другому — чем-то это кончится! Однако трубку я все-таки принял и только собрался сделать затяжку, как из соседней комнаты раздался женский голос:
— Кто там пришел к тебе?
Я догадался, что голос принадлежал хозяйке дома. Она спросила таким угрожающим тоном, что у ее мужа дрогнул голос, когда он отвечал ей, а у меня началось сердцебиение.
— Большой человек пришел,— поспешил уведомить он свою супругу.— Очень важный брахман, настоящий Вишну. Он заблудился и просит приютить его на ночь. Утром он уйдет.
Но хозяйка не успокоилась.
— У тебя вечно все с пути сбиваются! — сердито крикнула она.— Покою нет от гостей, ни стыда у них, ни совести. Хотела бы я знать, чем ты его накормишь,—в доме ни риса, ни гороха нет. Уж не глиной ли от очага станешь потчевать?
Трубка застыла у меня в руках.
— Что ты болтаешь?! — возмутился Чокроборти.— Чтобы у меня в доме не нашлось риса! Уходи к себе, я сам все приготовлю.
Исполнить приказание мужа госпоже Чокроборти не составило никакого труда, ибо находилась она у себя.
— Интересно, как это ты приготовишь? — продолжала она переговариваться через стенку.— Рису осталась одна пригоршня, я сварю его детям. Может быть, ты хочешь оставить их голодными и отдать его чужому? И не думай, это тебе не удастся!
«О, мать-земля, разверзнись и скрой меня от их глаз»,— подумал я, краснея и бледнея.
— Вы, пожалуйста, не беспокойтесь...— начал было я, но разгневанный Чокроборти не дал мне договорить. Между супругами началась перепалка. Она носила столь острый характер и велась на таком выразительном языке, что мне стало не по себе. Самое неприятное заключалось в том, что мне нечем было заплатить за их гостеприимство,— я не захватил с собой денег, когда уходил из дому, а мелочь, которая оказалась у меня в кармане, давно истратил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159