-Да.
— А вы знаете, что ее настоящее имя Ушангини? Она родом из Сильхета, но изображает из себя уроженку Калькутты. Я и сам из Сильхета. Наша деревня называется Мамудпур. Хотите, я вам кое-что порасскажу об этой женщине?
— Нет,— ответил я. Поведение этого человека вызывало недоумение.— Вы связаны с Комоллотой какими-нибудь родственными узами? — спросил я.
— Еще бы!
— Какими же?
Мгновение он колебался, потом вдруг выпалил:
— Да что мне врать? Она моя жена. Ее отец собственной рукой обменял наши ожерелья. У меня есть свидетели.
Не знаю почему, но я ему не поверил. — Из какой вы касты?
— Мы из касты маслобоев.
— А Комоллота?
В ответ человек презрительно повел толстыми бровями:
— Она из винокуров — мы не станем мыть ноги в воде, которой они коснулись. Вы не могли бы ее позвать?
— Нет. В монастырь вход не заказан, идите туда сами, если хотите.
— И пойду, господин, и пойду,—вдруг рассвирепел незнакомец.—Я подмазал полицейского инспектора, заявлюсь туда со стражником и вытащу ее за волосы. Никакой баба-джи ей не поможет. Негодяй проклятый!
Не тратя слов, я повернулся и пошел прочь.
— Ну что вам стоит? — хриплым голосом проговорил он мне вслед.— Вас не убудет, если вы ее позовете... У-у, благородный!
Я шел быстро, не оборачиваясь, боясь, что не сумею сдержаться и ударю этого жалкого человека.
Может быть, это из-за него Комоллота решила бежать отсюда?
На душе у меня было скверно. В храм я не пошел, и никто меня не позвал туда. В комнате на столике были разложены вишнуитские книги. Я поставил у изголовья светильник и лег, раскрыв одну из них,—не для того, чтобы изучать религиозные заповеди вишнуизма, а чтобы как-то убить время. «Почему же не вернулась Комолло-та?» — снова и снова с тревогой думал я. Как обычно, началась вечерняя служба, до меня доносился ее прекрасный голос, но только одна мысль волновала меня: почему Комоллота до сих пор не пришла узнать, что со мной. И этот человек с густыми бровями. Может быть, в его обвинениях есть доля истины?
И где Гохор? Он тоже не искал встречи со мной. Я думал провести здесь несколько дней, оставшихся до свадьбы Пунту, но теперь это невозможно. Завтра же уеду в Калькутту.
Наконец служба закончилась. Вишнуитка, которая приходила вчера с Комоллотой, позаботилась о моем ужине, но та, которую я с нетерпением ожидал, не появлялась. Снаружи постепенно затихли разговоры и шум шагов. Поняв, что она уже не придет, я поел, умылся и лег.
Была уже, наверное, глубокая ночь, когда я вдруг услышал ее голос.
Я проснулся. В комнате была Комоллота.
— Ты, наверное, огорчился, что я не пришла? — спросила она.
— Да, очень.
— Что говорил тебе тот человек в лесу?
— Так ты его видела? -Да.
— Он говорил, что, по вашим обычаям» ты его жена, раз вы обменялись ожерельями.
— И ты поверил ему?
— Нет.
— Он делал какие-нибудь намеки на мой счет?— немного помолчав, спросила она.
-Да.
— Наверное, говорил о моей касте?
— И о касте тоже.
— Хочешь, я расскажу тебе о своем детстве? Боюсь только, что ты станешь меня презирать.
— Тогда не хочу.
— Но почему?
— А какой в этом смысл? Ты нравишься мне. Завтра я уезжаю, и мы, может быть, никогда больше не увидимся. Так к чему убивать добрые чувства?
Комоллота долго молчала.
— О чем ты думаешь?—спросил я.
— О том, что завтра я тебя не отпущу,— ответила она.
— А когда отпустишь?
— Никогда. Но уже поздно, спи. Москитная сетка хорошо натянута?
— Не знаю, наверное, хорошо.
— «Не знаю»,— засмеялась Комоллота.— Ну и ну! Она подошла к постели и в темноте на ощупь проверила сетку со всех сторон.
— Спи, гошай, я ухожу.
Она на цыпочках вышла из комнаты и осторожно прикрыла за собой дверь.
ГЛАВА VII
Сегодня Комоллота заставила меня поклясться, что я не стану презирать ее, услышав повесть о ее прошлом.
— Я не хочу ничего слушать,— сказал я,— но презирать тебя не стану, что бы ты ни рассказала!
— Есть вещи, которые вызывают презрение и у женщин, и у мужчин.
— Я догадываюсь, о чем будет твой рассказ. Обычно больше всего презирают женщин сами женщины. Причины мне известны, но говорить об этом я не стану. Мужчины тоже осуждают женщин, но чаще делают это неискренне. Я слышал от вас, женщин, да и видел собственными глазами такое, что было куда хуже всего, о чем ты могла бы рассказать. Однако я не испытывал презрения к тем, кого другие клеймят позором.
— Но почему?
— Наверное, такой уж я есть. Еще вчера я говорил тебе, что рассказывать ничего не нужно. Я нисколько не любопытен. А потом, зачем мне знать о людях больше того, что я уже знаю?
Комоллота долго молчала, погруженная в свои мысли. И вдруг спросила:
— Скажи, гошай, ты веришь в прошлое и будущее существование ?
— Нет.
— Почему? Ты и в самом деле думаешь, что это невозможно?
— У меня довольно других забот, да и времени нет на подобные мысли.
— Ты поверишь мне, если я расскажу тебе один случай? Клянусь, что не солгу ни слова.
— Поверю, Комоллота,— улыбнулся я.— Поверю и без всяких клятв.
— Тогда слушай. Недавно я узнала от Гохора-гошая, что у него гостил его школьный товарищ. Я подумала:
«Гохор, который не мог прожить и дня, не заглянув к нам, на целую неделю забросил нас ради друга детства. И что за брахман этот его друг, если он не побоялся войти в дом мусульманина? Должно быть, он один как перст на всем белом свете». Когда я расспросила Гохора, он сказал, что у его друга в целом мире нет никого и потому ничто его не страшит, ничто не заботит. «А как его зовут, гошай?» — спросила я и, услышав твое имя, вздрогнула. Ты ведь знаешь, что мне нельзя его произносить?
— Знаю,— улыбнулся я.— Ты сама мне говорила.
— Я спросила, как ты выглядишь, сколько тебе лет. Не знаю, многое ли я запомнила из его рассказа, только я почувствовала, как забилось мое сердце. Ты думаешь, нельзя потерять голову, услышав одно имя? Нет, бывает и так, что женщины сходят с ума от одного имени.
— Что же было дальше? — спросил я.
— Потом мне самой стало смешно, но мысли о тебе меня уже не покидали. Среди всех своих дел я думала только об одном: когда ты приедешь снова, когда я увижу тебя воочию.
Я слушал молча. Теперь мне было не до насмешек.
— Ты приехал только вчера,— продолжала Комолло-та,— но сейчас в целом мире нет человека, который любил бы тебя, как я. Разве такое возможно, если бы не существовало прежнего рождения? Я знаю, ты не останешься здесь. Как бы я тебя ни упрашивала, ты скоро уедешь. Я думаю об одном — сколько времени пройдет, прежде чем утихнет моя боль.
И она вытерла краем сари набежавшие слезы.
Я молчал. Никогда прежде мне не приходилось читать в книгах или слышать о том, чтобы женщина после столь непродолжительного знакомства могла так смело и откровенно признаться в любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— А вы знаете, что ее настоящее имя Ушангини? Она родом из Сильхета, но изображает из себя уроженку Калькутты. Я и сам из Сильхета. Наша деревня называется Мамудпур. Хотите, я вам кое-что порасскажу об этой женщине?
— Нет,— ответил я. Поведение этого человека вызывало недоумение.— Вы связаны с Комоллотой какими-нибудь родственными узами? — спросил я.
— Еще бы!
— Какими же?
Мгновение он колебался, потом вдруг выпалил:
— Да что мне врать? Она моя жена. Ее отец собственной рукой обменял наши ожерелья. У меня есть свидетели.
Не знаю почему, но я ему не поверил. — Из какой вы касты?
— Мы из касты маслобоев.
— А Комоллота?
В ответ человек презрительно повел толстыми бровями:
— Она из винокуров — мы не станем мыть ноги в воде, которой они коснулись. Вы не могли бы ее позвать?
— Нет. В монастырь вход не заказан, идите туда сами, если хотите.
— И пойду, господин, и пойду,—вдруг рассвирепел незнакомец.—Я подмазал полицейского инспектора, заявлюсь туда со стражником и вытащу ее за волосы. Никакой баба-джи ей не поможет. Негодяй проклятый!
Не тратя слов, я повернулся и пошел прочь.
— Ну что вам стоит? — хриплым голосом проговорил он мне вслед.— Вас не убудет, если вы ее позовете... У-у, благородный!
Я шел быстро, не оборачиваясь, боясь, что не сумею сдержаться и ударю этого жалкого человека.
Может быть, это из-за него Комоллота решила бежать отсюда?
На душе у меня было скверно. В храм я не пошел, и никто меня не позвал туда. В комнате на столике были разложены вишнуитские книги. Я поставил у изголовья светильник и лег, раскрыв одну из них,—не для того, чтобы изучать религиозные заповеди вишнуизма, а чтобы как-то убить время. «Почему же не вернулась Комолло-та?» — снова и снова с тревогой думал я. Как обычно, началась вечерняя служба, до меня доносился ее прекрасный голос, но только одна мысль волновала меня: почему Комоллота до сих пор не пришла узнать, что со мной. И этот человек с густыми бровями. Может быть, в его обвинениях есть доля истины?
И где Гохор? Он тоже не искал встречи со мной. Я думал провести здесь несколько дней, оставшихся до свадьбы Пунту, но теперь это невозможно. Завтра же уеду в Калькутту.
Наконец служба закончилась. Вишнуитка, которая приходила вчера с Комоллотой, позаботилась о моем ужине, но та, которую я с нетерпением ожидал, не появлялась. Снаружи постепенно затихли разговоры и шум шагов. Поняв, что она уже не придет, я поел, умылся и лег.
Была уже, наверное, глубокая ночь, когда я вдруг услышал ее голос.
Я проснулся. В комнате была Комоллота.
— Ты, наверное, огорчился, что я не пришла? — спросила она.
— Да, очень.
— Что говорил тебе тот человек в лесу?
— Так ты его видела? -Да.
— Он говорил, что, по вашим обычаям» ты его жена, раз вы обменялись ожерельями.
— И ты поверил ему?
— Нет.
— Он делал какие-нибудь намеки на мой счет?— немного помолчав, спросила она.
-Да.
— Наверное, говорил о моей касте?
— И о касте тоже.
— Хочешь, я расскажу тебе о своем детстве? Боюсь только, что ты станешь меня презирать.
— Тогда не хочу.
— Но почему?
— А какой в этом смысл? Ты нравишься мне. Завтра я уезжаю, и мы, может быть, никогда больше не увидимся. Так к чему убивать добрые чувства?
Комоллота долго молчала.
— О чем ты думаешь?—спросил я.
— О том, что завтра я тебя не отпущу,— ответила она.
— А когда отпустишь?
— Никогда. Но уже поздно, спи. Москитная сетка хорошо натянута?
— Не знаю, наверное, хорошо.
— «Не знаю»,— засмеялась Комоллота.— Ну и ну! Она подошла к постели и в темноте на ощупь проверила сетку со всех сторон.
— Спи, гошай, я ухожу.
Она на цыпочках вышла из комнаты и осторожно прикрыла за собой дверь.
ГЛАВА VII
Сегодня Комоллота заставила меня поклясться, что я не стану презирать ее, услышав повесть о ее прошлом.
— Я не хочу ничего слушать,— сказал я,— но презирать тебя не стану, что бы ты ни рассказала!
— Есть вещи, которые вызывают презрение и у женщин, и у мужчин.
— Я догадываюсь, о чем будет твой рассказ. Обычно больше всего презирают женщин сами женщины. Причины мне известны, но говорить об этом я не стану. Мужчины тоже осуждают женщин, но чаще делают это неискренне. Я слышал от вас, женщин, да и видел собственными глазами такое, что было куда хуже всего, о чем ты могла бы рассказать. Однако я не испытывал презрения к тем, кого другие клеймят позором.
— Но почему?
— Наверное, такой уж я есть. Еще вчера я говорил тебе, что рассказывать ничего не нужно. Я нисколько не любопытен. А потом, зачем мне знать о людях больше того, что я уже знаю?
Комоллота долго молчала, погруженная в свои мысли. И вдруг спросила:
— Скажи, гошай, ты веришь в прошлое и будущее существование ?
— Нет.
— Почему? Ты и в самом деле думаешь, что это невозможно?
— У меня довольно других забот, да и времени нет на подобные мысли.
— Ты поверишь мне, если я расскажу тебе один случай? Клянусь, что не солгу ни слова.
— Поверю, Комоллота,— улыбнулся я.— Поверю и без всяких клятв.
— Тогда слушай. Недавно я узнала от Гохора-гошая, что у него гостил его школьный товарищ. Я подумала:
«Гохор, который не мог прожить и дня, не заглянув к нам, на целую неделю забросил нас ради друга детства. И что за брахман этот его друг, если он не побоялся войти в дом мусульманина? Должно быть, он один как перст на всем белом свете». Когда я расспросила Гохора, он сказал, что у его друга в целом мире нет никого и потому ничто его не страшит, ничто не заботит. «А как его зовут, гошай?» — спросила я и, услышав твое имя, вздрогнула. Ты ведь знаешь, что мне нельзя его произносить?
— Знаю,— улыбнулся я.— Ты сама мне говорила.
— Я спросила, как ты выглядишь, сколько тебе лет. Не знаю, многое ли я запомнила из его рассказа, только я почувствовала, как забилось мое сердце. Ты думаешь, нельзя потерять голову, услышав одно имя? Нет, бывает и так, что женщины сходят с ума от одного имени.
— Что же было дальше? — спросил я.
— Потом мне самой стало смешно, но мысли о тебе меня уже не покидали. Среди всех своих дел я думала только об одном: когда ты приедешь снова, когда я увижу тебя воочию.
Я слушал молча. Теперь мне было не до насмешек.
— Ты приехал только вчера,— продолжала Комолло-та,— но сейчас в целом мире нет человека, который любил бы тебя, как я. Разве такое возможно, если бы не существовало прежнего рождения? Я знаю, ты не останешься здесь. Как бы я тебя ни упрашивала, ты скоро уедешь. Я думаю об одном — сколько времени пройдет, прежде чем утихнет моя боль.
И она вытерла краем сари набежавшие слезы.
Я молчал. Никогда прежде мне не приходилось читать в книгах или слышать о том, чтобы женщина после столь непродолжительного знакомства могла так смело и откровенно признаться в любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159