«Да, сестра. Если вы не вернете им их имущество, я никогда больше не войду в вашу кухню. Я не хочу готовить пищу для своей семьи и делать приношения богам на средства, отнятые у ребенка». Сказала — и ушла к себе. Я знала характер Шунонды. Она слов на ветер не бросает. Я слышала, что она в доме своего ученого отца прочла много шастр, но никогда не думала, чтобы она была такой непреклонной. Прямо как кремень. Пришлось мне самой пойти на кухню и приготовить рис. Вернулись мужчины, и только они собрались сесть за еду, как в дверях появилась Шунонда. Я умоляюще сложила руки, прошу ее: «Шунонда, сделай милость, дай им поесть». Но она внимания не обратила на мою просьбу и, когда мой муж, прочитав мантру, придвинул к себе поднос с едой, сказала ему: «Я много раз слышала от вас, что свекор не оставил вам никаких средств. Где же вы взяли деньги, чтобы купить имущество ткача?..» Муж мой прямо обомлел, услышав такие дерзкие речи от той, которая раньше слова лишнего не осмеливалась сказать. «Что это значит, невестка?» — нахмурился он. «Вы знаете, что это значит,— не унималась Шунонда.— Сегодня утром сюда приходила ткачиха с сыном. Я не стану повторять того, что она говорила,— вам все это хорошо известно. Но знайте — ни я, ни мой муж с сыном ничего у вас есть не будем до тех пор, пока вы не вернете ей состояния. Мы не дотронемся до оскверненной еды». Представляете! Так говорить со старшим деверем, которого она всегда почитала, как бога! Мне казалось, что мне все это снится. Муж мой вначале сидел как громом пораженный, а потом разгневался, да как закричит: «Праведным путем нажито мое состояние или нет — тебя это не касается! Оно мое, а не твоего мужа и сына. Не нравится здесь — можете отправляться куда угодно. Только ты, невестка, показала себя! Вот уж никогда не подумал бы о тебе такого. Всегда была такой скромной и добропорядочной!» С этими словами он встал и вышел. Никому из нас в тот день еда не шла в горло. Я кинулась к деверю, плачу. «Я тебя маленького вырастила,— говорю.— Неужели это мне такая награда от тебя?» А Джодунатх сам чуть не плачет. «Сестра,— отвечает он мне,— ты для меня мать, старший брат — отец. Но всего мне дороже праведность, моя вера. Я знаю Шунонду с детских лет. Она не терпит несправедливости. Мой тесть, уходя в саньяси, наказал ей помнить о вере — тогда господь не покинет ее. Она всегда следует этому наказу и никогда не ошибается». Мне сразу стало ясно, что эта злодейка полностью подчинила его себе. Дело шло к осени, приближался месяц бхадро, небо то и дело заволакивали тучи, шел дождь. Но эта несчастная ни одного дня не пожелала оставаться у нас. Забрала деверя с Бину и ушла. Был у моего свекра раньше арендатор, жил в полуразвалившейся лачуге. Года два назад он умер, а его жилье стало прибежищем для шакалов с собаками да змей. В нем-то и поселилась Шунонда. Я пришла к ней, упала в грязь на их дворе, стала умолять вернуться. «Что ты делаешь, погубительница? Зачем вошла в нашу семью, если у тебя такое черное сердце? Мало того, что сама ушла, ты и Бину забрала с собой! Ты что же, решила весь наш род погубить?» А она только молчит. «Что есть-то станете?» — спрашиваю. Так она заявила мне, что половина брахманской земли, оставленной свекром, принадлежит им, вот они и станут ее обрабатывать. Мне впору было хоть головой биться о землю. «Да ты и дня не проживешь с таким богатством,— говорю я ей.— Уж если решили умереть — поступайте как угодно, но Бину-то хоть оставь...» — «Подумай лучше о сыне Бошака, сестра,— ответила она мне на это.— Пусть Бину живется не лучше, чем ему». Вот так они и ушли от нас... Весь наш дом погрузился в печаль. Мы огня не зажигали, еду не готовили. Муж мой так всю ночь и просидел вон у того столба. Глаз не сомкнул. Я прямо извелась, все думала о том, что мой маленький Бину заснуть не может от голода, плачет. Не успело утро наступить, позвала я пастуха и послала его к ним. Повел он корову с теленком. Так эта разбойница не приняла скотину. Велела передать мне, что Бину придется обходиться без молока. Ему, дескать, надо теперь привыкать к скудной жизни.
Раджлакшми только сочувственно вздохнула, живо представляя себе страдания, которые пришлось пережить госпоже Кушари. Я тоже совсем забыл о своем рисе. Он успел так остыть, что даже засох сверху. Тут послышался стук деревянных туфель господина Кушари, свидетельствующий о том, что его трапеза окончилась. Я надеялся, что никто не помешал его священнодействиям над пищей и его обет молчания не был нарушен. Он не зашел к нам, как обещал,— безусловно, жена заранее предупредила его о нашем разговоре.
Госпожа Кушари вытерла глаза, высморкалась, откашлялась и продолжала:
— Если бы вы знали, как стали в деревне осуждать нас. Муж говорит: подождем немного, победствуют — вернутся. «Ты ее не знаешь,-—возразила я ему.—Она скорее умрет, чем уступит». Так оно и случилось. Уже восемь месяцев прошло, а она так и не сломилась. От дум и переживаний хозяин мой совсем высох-—он ведь в мальчике души не чает, да и брата тоже очень любит. Наконец он не выдержал и велел передать беглецам, что позаботится о ткачихе с сыном. Те ни в чем не будут нуждаться. Но Шунонда знай твердит свое — вернется только тогда, когда семье Бошака отдадут их имущество, все до последней пайсы. Вот она какая! Ведь погибнут они там...
Я ополоснул руки после еды и спросил:
— А чем они живут теперь?
— Ах, бабу, и не спрашивайте меня,— с отчаянием в голосе ответила госпожа Кушари.— Я даже говорить не могу об этом. Стоит кому-нибудь завести о них речь, я сразу ухожу. Все эти восемь месяцев мы еду видеть не можем. Ни куска рыбы, ни капли молока, ни кусочка масла в рот не брали. Она словно прокляла нас.
Когда часа полтора спустя мы садились в повозку, отправляясь в обратный путь, госпожа Кушари шепнула Раджлакшми прерывающимся от слез голосом:
— Ма, Джодунатх с Шунондой твои арендаторы. Земля свекра, на которой они теперь живут, находится в твоей Гонгамати.
Раджлакшми понимающе кивнула головой. Наша повозка тронулась.
— Ма,—крикнула нам вслед госпожа Кушари,— из твоего окна видно их лачугу. Она стоит возле канала.
— Хорошо, хорошо,—снова кивнула Раджлакшми. Наш экипаж медленно двигался вперед. Некоторое
время я молчал, Раджлакшми тоже безмолвствовала, о чем-то сосредоточенно раздумывая. Я прервал ее размышления.
— Дорогая,— сказал я ей,— нет большей нелепости, чем навязывать свою помощь тем, кто не просит о ней и в ней не нуждается.
Она взглянула на меня и улыбнулась:
— Да, уж в этом-то ты меня убедил.
ГЛАВА VII
За всю мою долгую жизнь лишь несколько женщин оставили след в моей душе, и одна из них — взбунтовавшаяся невестка господина Кушари. Я до сих пор помню о ней. Нашим знакомством я всецело обязан Раджлакшми, которая умела легко и быстро располагать к себе людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159