Она приблизила свое лицо к моему, несколько мгновений пристально смотрела мне в глаза, а потом ласково улыбнулась и сказала:
— Всему меня научил ты сам. Большего гуру, чем ты, у меня никогда не было.
— Но мне кажется, от меня ты всегда слышала нечто совершенно противоположное,— не согласился я.— Я, например, всегда внушал тебе, что женщины ничем не хуже мужчин и ни в чем им не уступают.
Глаза у Раджлакшми подозрительно заблестели.
— Вот потому-то я и пришла к такому выводу,— сказала она.— Ведь если бы все мужчины рассуждали по-твоему, то все женщины до единой поддержали бы меня. Тогда бы никто и спорить-то не стал, кто кого превосходит. Такой вопрос просто не возник бы.
— То есть все попросту согласились бы с тобой? -Да.
Я рассмеялся:
— К счастью для человечества, не все женщины придерживаются твоего мнения. Но послушай, разве тебе самой не обидно считать женщин хуже мужчин?
Она, очевидно, не уловила насмешки в моих словах, потому что ответила просто:
— Нет, тут нет ничего обидного.
— Да уж! — подхватил я.— Вы настолько привыкли считать нас господами, а себя рабынями, что даже не понимаете, как это оскорбительно. Такое самоунижение и впрямь ставит вас ниже женщин из других стран.
Раджлакшми вдруг выпрямилась, глаза ее гневно сверкнули.
— Нет! У нас не женщины унижают себя своей покорностью, а вы, мужчины, унижаете их, считая ничтожествами. Только тем самым вы оскорбляете и унижаете самих себя.
Ее слова ошеломили меня. Парадокс, казалось бы, заключенный в них, вдруг исчез, и мне открылась истина, так долго остававшаяся скрытой от меня.
— Ты вот смеялся над тем добрым человеком,— продолжала она.— А мне он на многое открыл глаза. Только разве тебе понять это... ведь ты мужчина... Ну скажи откровенно: понимаешь?
— Нет,— признался я.
— Ну конечно. Для того, чтобы знать и понимать, нужно желать этого, жаждать всем сердцем, всей душой. А иначе ни в чем толком не разберешься, будешь блуждать, как в тумане. Я вот часто думала: неужели правда то, о чем ты рассказывал? Что людям тяжко живется, а общество и его законы так слепы и безжалостны? Я спрашивала себя: как же тогда человек может жить, зачем ему мириться со всем этим ужасом? Да разве тебе понять это! — заметила она, увидев, что я молчу. И продолжала: —Жил ли ты среди них, делил ли с ними их горе и радости? Никогда! Ты всегда судил о них поверхностно, как чужой. Вот и думал, что их жизнь—сплошные страдания. Ты как тот помещик-заминдар, который привык есть плов и считал, что отвар риса, которым питался его нищий арендатор, невозможно взять в рот.
— Ну, хоть ты и не в ладу с логикой,— возмутился я,— все-таки ответь мне: с чего это ты решила, что я знаю о жизни простых людей не больше твоего заминдара?
— С чего! — воскликнула она.— Да откуда тебе знать что-либо о других! Ты ведь бессердечный эгоист, беспокоящийся только о собственной персоне и своих удобствах. Такие, как ты, умеют лишь осуждать, хотя сами толком ни в чем не разбираются. Да, вы ничего не знаете как следует — ни своей общины, ни чужой.
— Что еще? —холодно спросил я.
— А то, что вы судите о наших женщинах так же верно, как и о самом обществе,— глядя на них со стороны и не понимая сути. Подумать только, как вы причитаете над нами, и бедные-то мы, и несчастные, томимся в четырех стенах, изнываем от работы! Самые угнетенные существа в мире! Послушай, оставьте-ка нас хоть ненадолго в покое. Прекратите ваши стенания и займитесь лучше самими собой. Постарайтесь возвысить себя, тогда, может быть, увидите все в настоящем свете.
— Дальше?
— Я знаю, ты насмехаешься надо мной,— рассердилась Раджлакшми,— но, право же, я не сказала ничего глупого. Да, наши женщины питаются хуже других, часто даже хуже слуг, а работают, как правило, больше остальных. Но вы не сетуйте по поводу наших трудностей, а предоставьте нас нам самим и не пытайтесь возвести женщин на пьедестал. Не делайте из нас повелительниц.
— Ты, я вижу, пытаешься разделаться с логикой, поставив все с ног на голову,— заметил я.— Только, признаюсь, я тоже не особенно силен в ней. Поэтому давай прекратим наш спор.
— Да спорить-то тут, собственно, не о чем,— возразила она.
— Даже если бы и было о чем, сейчас я просто не в состоянии препираться с тобой. Хотя отчасти я тебя понял.
Она помолчала немного и сказала:
— Последнее время у всех в нашей стране — и у простого люда, и у господ — появилась неудержимая тяга к деньгам. Никто теперь не умеет, да и не желает довольствоваться малым. Я по собственной жизни знаю, как это пагубно.
— Да, пожалуй,— согласился я.— Но откуда у тебя такой опыт?
— Алчность — вот причина всех наших бед,— продолжала ока, не обращая внимания на мою реплику.— Раньше люди не были такими падкими на деньги.
— Ну, я недостаточно знаю историю, чтобы судить об
этом,—заметил я.
—- Нет, раньше никогда такого не было,— уверенно проговорила она.— Прежде мать ни за что не толкнула бы дочь на путь греха ради денег. У людей был страх перед религией. А теперь они ничего не боятся. К чему это ведет? Возьми, к примеру, меня—у меня нет недостатка в деньгах, но есть ли кто-нибудь несчастнее меня? Нищий на дороге и тот, наверное, счастливее.
— Тебе действительно так тяжело? — сочувственно спросил я и взял ее за руку.
Она ответила не сразу.
— Только всевышний знает, каково мне.— И вытерла глаза.
Мы замолчали. Поезд замедлил ход и остановился возле небольшой станции. Когда он снова тронулся, я спросил:
— Скажи мне, что нужно сделать, чтобы твоя жизнь стала счастливой?
— Я уже придумала,— ответила она.— Мне нужно избавиться от моих денег. Если у меня ничего не останется, то я...
Она не договорила, но смысл ее слов был предельно ясен.
— Когда же тебе пришла в голову такая мысль? — поинтересовался я.
— Когда я узнала об Обхойе.
— Но ведь у них все еще впереди,— возразил я.— Как знать, может быть, им еще многое придется пережить!
Она кивнула.
— Да, конечно. Только, что бы ни выпало на их долю, им никогда не придется так страдать, как мне. В этом я уверена.
— Дорогая, ради тебя я всем готов пожертвовать, но только не честью,— мягко сказал я.
— Разве я прошу тебя об этом? — грустно проговорила она.— Я знаю, честь —это главное в жизни человека. Если ты не можешь поступиться ею, то зачем и говорить об этом. Мне не нужно твоих жертв.
— Но все равно я готов к ним. Все могу отдать ради тебя, за исключением чести. Без нее мужчине не жить...
— Тебе ни от чего не придется отказываться из-за меня,— сердито проговорила Раджлакшми и выдернула у меня свою руку.—-Неужели ты считаешь, что честь важно только для мужчин, а нам она не нужна? Тебе, конечно, неизвестно, сколько женщин растоптало свою честь ради вас, мужчин, но я-то знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159