Сколько же слез придется пролить этой бедняжке! Что она знает о замужестве?
У меня, однако, это событие не вызвало никакого возмущения — я с детства пригляделся к таким вещам. Поэтому я промолчал.
— Но, с другой стороны, выходить замуж необходимо,— продолжала она, заметив мое молчание.— Религия обязывает нас вступать в брак. Так что это наш долг. А иначе...
Теперь мне вообще расхотелось говорить. Зачем? Оказывается, все, над чем следовало бы задуматься, давным-давно продумано и решено нашими всеведущими предками раз и навсегда. От Раджлакшми я впервые слышал такие речи, но от других приходилось выслушивать их довольно часто. Если я им не возражал, то единственно из опасения, как бы разговор не принял слишком горячий характер и не перешел в плоскость личных нападок и оскорблений. Я отнюдь не презирал древних мудрецов. Напротив, почитал их, пожалуй, не меньше, чем Раджлакшми. Только всегда недоумевал, почему они, такие всезнающие и всемогушие, не предупредили нас о появлении англичан? Знай мы заранее о такой перспективе, возможно, все сложилось бы инрче: и пришельцам не пришлось бы беспокоиться, и мы не имели бы к ним никаких претензий. Жили бы в свое удовольствие.
Я уже упоминал о способности Раджлакшми читать мои мысли. Догадалась она о них и на этот раз, хотя не знаю, как это ей удалось,— она даже не взглянула на меня.
— Ты думаешь, нельзя предсказать будущее? — спросила она.— А я верю: некоторые обладают даром предвидения. Мне говорил об этом мой гуру. Иначе мантры не могли бы принимать тот или иной образ. Ты сам веришь, что в каждой мантре живет душа?
— Да,— согласился я.
— Впрочем, веришь ты или нет, но это так. Иначе наши браки не были бы самыми прочными в мире. Такими их делает сила одушевленных мантр. И всем этим мы обязаны древним мудрецам. Конечно, где не случается ошибок и греха! Но разве найдутся в мире другие такие верные жены, как индуски?
Я не стал спорить, ибо знал: в ней теперь говорила ее вера, а против веры не поспоришь. Иначе я легко доказал бы ей, что у других народов, не имеющих мантр, женская верность и добродетель ничуть не меньше, чем у нас. Я мог бы также привести пример Обхойи и спросить у Раджлакшми, почему действие мантр распространяется только на женщин и никак не затрагивает мужчин, хотя понимал, что подобный разговор ни к чему бы не привел. Ведь мне было известно, куда с некоторых пор устремились все мысли Раджлакшми.
Она хорошо знала, как тяжело приходится людям расплачиваться за свои грехи, и не представляла себе, как могла бы обрести в этой жизни любимого человека, не опозорив его в глазах окружающих. Она не видела средства, способного соединить воедино две мощных противоположных силы: желания своего сердца и голос веры, повелевающий ей следовать требованиям религии. Я знал это средство, но знал я и то, каким презрением клеймит общество человека, прибегнувшего к нему, даже если он всем пожертвует потом для других. Я видел, как постепенно утихли бурные чувства, будоражившие Раджлакшми, улеглись страсти, словно для того, чтобы дать ей возможность произвести подсчет ее приобретений. Однако результат этих подсчетов оставался мне неизвестен. Что, если в итоге их оказался ноль? Я не представлял себе, как смогу тогда залечить раны своей жизни, хотя твердо был уверен, что никогда не стану никого обременять своей персоной. Я просто вернулся бы на тот путь, которым шел всю жизнь.
Занятые рассуждениями о сущности мантр, мы и не подозревали о битве, разыгравшейся из-за них неподалеку от нас — в доме, где шла свадьба.
Неожиданно к нам во двор с криком вбежало несколько человек.
— Хузур! — раздались взволнованные голоса.— Господин !
Я поспешил выйти к ним. Удивленная Раджлакшми последовала за мной. Люди кричали все разом, на них не подействовали даже грозные окрики Ротона. С трудом удалось выяснить, что же произошло. Оказалось, свадебная церемония приостановилась, так как жрец жениха обвинил жреца невесты в незнании мантр. Он вырвал у него священные атрибуты — цветы и воду, выбросил их прочь и прекратил обряд. Это происшествие действительно было из ряда вон выходящим. Во всяком случае, мне еще никогда не приходилось слышать о подобном святотатстве. Подумать только — применить грубую физическую силу по отношению к своему же коллеге и помешать чтению одушевленных мантр!
Растерянная Раджлакшми молчала, не зная, что сказать в такой ситуации. Но тут появился Ротон, зачем-то уходивший в дом.
— Эй, вы! — грубо закричал он на деревенских.— Какой вам там еще жрец нужен? Подумаешь, свадьба неприкасаемых,— повернулся он к нам,— а подавайте им настоящего жреца! Да разве тут женятся люди из уважаемых каст?
Он самодовольно посмотрел на нас.
Следует напомнить, что сам он принадлежал к касте парикмахеров и очень гордился этим обстоятельством.
Модху среди прибежавших не было: он не мог покинуть свадьбу. Вместо него явился его шурин. Он выступил перед нами с длинной речью, из которой явствовало, что хотя жреца-брахмана у них нет и все свои домашние обряды они совершают сами, тем не менее при необходимости господин пастух их выручает. Он ни в чем не уступает настоящему брахману — и священный шнур носит, и все ритуалы знает. Он даже не пьет воды, которой они касаются. А раз он так чист и безгрешен, то никаких возражений против него как жреца быть не может. Если между ним и действительным брахманом и сущестзует какая-то разница, то она настолько незначительна, что ее и в расчет принимать не следует.
Возбуждение деревенских и доносившийся до нас шум были настолько сильны, что я решил отправиться на место происшествия.
— Пойдем со мной,— предложил я Раджлакшми.— Зачем оставаться одной?
Она сначала отказалась, но потом любопытство взяло верх и заставило ее последовать за мной. Придя в дом Модху, мы убедились в справедливости слов его шурина. Ссора уже достигла своего апогея. Во дворе друг против друга стояли гости жениха и невесты, с каждой стороны человек по тридцать, а посреди них возвышался крепкий, упитанный жрец Шиву. Он держал за руку маленького тщедушного пастуха. Завидев нас, жрец отпустил пастуха, а сам отошел и стал поодаль. Мы с подобающей торжественностью заняли место на циновке и попросили преподобного Шиву объяснить причину его неслыханного поведения.
— Хузур,—ответил тот,— этот тип ничего не смыслит в мантрах, а считает себя пандитом. Испортил всю свадьбу.
— Как же!—-саркастически возразил пастух.— В пяти деревнях у меня ученики, везде я совершаю свадебный обряд — и я, оказывается, не знаю мантр!
«И тут тоже мантры!» — с горечью подумал я. Я понимал, что здесь мне не отделаться молчанием, как в разговоре с Раджлакшми,— требовалось принять непосредственное участие в решении спора, хотя это могло иметь нежелательные последствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
У меня, однако, это событие не вызвало никакого возмущения — я с детства пригляделся к таким вещам. Поэтому я промолчал.
— Но, с другой стороны, выходить замуж необходимо,— продолжала она, заметив мое молчание.— Религия обязывает нас вступать в брак. Так что это наш долг. А иначе...
Теперь мне вообще расхотелось говорить. Зачем? Оказывается, все, над чем следовало бы задуматься, давным-давно продумано и решено нашими всеведущими предками раз и навсегда. От Раджлакшми я впервые слышал такие речи, но от других приходилось выслушивать их довольно часто. Если я им не возражал, то единственно из опасения, как бы разговор не принял слишком горячий характер и не перешел в плоскость личных нападок и оскорблений. Я отнюдь не презирал древних мудрецов. Напротив, почитал их, пожалуй, не меньше, чем Раджлакшми. Только всегда недоумевал, почему они, такие всезнающие и всемогушие, не предупредили нас о появлении англичан? Знай мы заранее о такой перспективе, возможно, все сложилось бы инрче: и пришельцам не пришлось бы беспокоиться, и мы не имели бы к ним никаких претензий. Жили бы в свое удовольствие.
Я уже упоминал о способности Раджлакшми читать мои мысли. Догадалась она о них и на этот раз, хотя не знаю, как это ей удалось,— она даже не взглянула на меня.
— Ты думаешь, нельзя предсказать будущее? — спросила она.— А я верю: некоторые обладают даром предвидения. Мне говорил об этом мой гуру. Иначе мантры не могли бы принимать тот или иной образ. Ты сам веришь, что в каждой мантре живет душа?
— Да,— согласился я.
— Впрочем, веришь ты или нет, но это так. Иначе наши браки не были бы самыми прочными в мире. Такими их делает сила одушевленных мантр. И всем этим мы обязаны древним мудрецам. Конечно, где не случается ошибок и греха! Но разве найдутся в мире другие такие верные жены, как индуски?
Я не стал спорить, ибо знал: в ней теперь говорила ее вера, а против веры не поспоришь. Иначе я легко доказал бы ей, что у других народов, не имеющих мантр, женская верность и добродетель ничуть не меньше, чем у нас. Я мог бы также привести пример Обхойи и спросить у Раджлакшми, почему действие мантр распространяется только на женщин и никак не затрагивает мужчин, хотя понимал, что подобный разговор ни к чему бы не привел. Ведь мне было известно, куда с некоторых пор устремились все мысли Раджлакшми.
Она хорошо знала, как тяжело приходится людям расплачиваться за свои грехи, и не представляла себе, как могла бы обрести в этой жизни любимого человека, не опозорив его в глазах окружающих. Она не видела средства, способного соединить воедино две мощных противоположных силы: желания своего сердца и голос веры, повелевающий ей следовать требованиям религии. Я знал это средство, но знал я и то, каким презрением клеймит общество человека, прибегнувшего к нему, даже если он всем пожертвует потом для других. Я видел, как постепенно утихли бурные чувства, будоражившие Раджлакшми, улеглись страсти, словно для того, чтобы дать ей возможность произвести подсчет ее приобретений. Однако результат этих подсчетов оставался мне неизвестен. Что, если в итоге их оказался ноль? Я не представлял себе, как смогу тогда залечить раны своей жизни, хотя твердо был уверен, что никогда не стану никого обременять своей персоной. Я просто вернулся бы на тот путь, которым шел всю жизнь.
Занятые рассуждениями о сущности мантр, мы и не подозревали о битве, разыгравшейся из-за них неподалеку от нас — в доме, где шла свадьба.
Неожиданно к нам во двор с криком вбежало несколько человек.
— Хузур! — раздались взволнованные голоса.— Господин !
Я поспешил выйти к ним. Удивленная Раджлакшми последовала за мной. Люди кричали все разом, на них не подействовали даже грозные окрики Ротона. С трудом удалось выяснить, что же произошло. Оказалось, свадебная церемония приостановилась, так как жрец жениха обвинил жреца невесты в незнании мантр. Он вырвал у него священные атрибуты — цветы и воду, выбросил их прочь и прекратил обряд. Это происшествие действительно было из ряда вон выходящим. Во всяком случае, мне еще никогда не приходилось слышать о подобном святотатстве. Подумать только — применить грубую физическую силу по отношению к своему же коллеге и помешать чтению одушевленных мантр!
Растерянная Раджлакшми молчала, не зная, что сказать в такой ситуации. Но тут появился Ротон, зачем-то уходивший в дом.
— Эй, вы! — грубо закричал он на деревенских.— Какой вам там еще жрец нужен? Подумаешь, свадьба неприкасаемых,— повернулся он к нам,— а подавайте им настоящего жреца! Да разве тут женятся люди из уважаемых каст?
Он самодовольно посмотрел на нас.
Следует напомнить, что сам он принадлежал к касте парикмахеров и очень гордился этим обстоятельством.
Модху среди прибежавших не было: он не мог покинуть свадьбу. Вместо него явился его шурин. Он выступил перед нами с длинной речью, из которой явствовало, что хотя жреца-брахмана у них нет и все свои домашние обряды они совершают сами, тем не менее при необходимости господин пастух их выручает. Он ни в чем не уступает настоящему брахману — и священный шнур носит, и все ритуалы знает. Он даже не пьет воды, которой они касаются. А раз он так чист и безгрешен, то никаких возражений против него как жреца быть не может. Если между ним и действительным брахманом и сущестзует какая-то разница, то она настолько незначительна, что ее и в расчет принимать не следует.
Возбуждение деревенских и доносившийся до нас шум были настолько сильны, что я решил отправиться на место происшествия.
— Пойдем со мной,— предложил я Раджлакшми.— Зачем оставаться одной?
Она сначала отказалась, но потом любопытство взяло верх и заставило ее последовать за мной. Придя в дом Модху, мы убедились в справедливости слов его шурина. Ссора уже достигла своего апогея. Во дворе друг против друга стояли гости жениха и невесты, с каждой стороны человек по тридцать, а посреди них возвышался крепкий, упитанный жрец Шиву. Он держал за руку маленького тщедушного пастуха. Завидев нас, жрец отпустил пастуха, а сам отошел и стал поодаль. Мы с подобающей торжественностью заняли место на циновке и попросили преподобного Шиву объяснить причину его неслыханного поведения.
— Хузур,—ответил тот,— этот тип ничего не смыслит в мантрах, а считает себя пандитом. Испортил всю свадьбу.
— Как же!—-саркастически возразил пастух.— В пяти деревнях у меня ученики, везде я совершаю свадебный обряд — и я, оказывается, не знаю мантр!
«И тут тоже мантры!» — с горечью подумал я. Я понимал, что здесь мне не отделаться молчанием, как в разговоре с Раджлакшми,— требовалось принять непосредственное участие в решении спора, хотя это могло иметь нежелательные последствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159