— Неужели у тебя не хватает ума самому решить это? — раздраженно проговорила та.—Разве мало у нас свободных комнат? Обязательно надо со всеми вопросами идти ко мне. Уходи отсюда.
Пьяри вышла вслед за ним. Я видел, что мое неожиданное появление нарушило течение жизни в доме.
Через несколько минут Пьяри вернулась, подошла ко мне и, в упор глядя на меня, спросила:
— Зачем ты приехал?
— Мы ведь с тобой земляки, госпожа певица,— напомнил я ей ее же слова.—Долго не видел тебя, соскучился. Вот и приехал.
В ответ на мою насмешку Пьяри лишь сдвинула брови.
— Ты останешься ночевать? — поинтересовалась она.
— Останусь, если ты предложишь,—с готовностью ответил я.
— При чем тут мое предложение! — с досадой заметила она.— Боюсь только, что тебе здесь покажется неудобно. В твоей комнате теперь...
— Спит тот господин? — догадался я.— Прекрасно. Я могу лечь внизу. У тебя замечательные нижние комнаты.
— Внизу? Это не задевает твоего самолюбия? С каких пор ты стал таким нетребовательным?
«Пьяри, Пьяри,— подумал я,— ты все еще не узнала меня!»
— Нисколько не задевает,— успокоил я ее.— А если ты думаешь, что мне будет неудобно, то не тревожься,— отправляясь путешествовать, я забываю о комфорте. Так что есть у тебя запасная постель — хорошо, нет — обойдусь и без нее, я захватил с собой одеяло.
Пьяри кивнула головой:
— Значит, ты не обидишься? Я улыбнулся:
— Нет. Здесь ведь намного удобнее, чем на станции.
Пьяри помолчала некоторое время, потом проговорила:
— Я скорее согласилась бы лечь просто под деревом, чем позволила уложить себя внизу.
Меня забавляло ее раздражение. Я давно понял, что она хотела услышать от меня, но делал вид, будто ни о чем не догадываюсь, и с наигранным безразличием проговорил:
— Я ведь прекрасно понимаю, что ты укладываешь меня внизу вовсе не потому, что хочешь обидеть. Будь у тебя возможность, ты, конечно, устроила бы все так же, как в прошлый раз. Но давай лучше оставим этот разговор. Пошли Ротона показать мне мою комнату, и все. Постелю там свое одеяло и лягу. Я очень устал.
— Тебе ума не занимать,— заключила Пьяри.— Кто, кроме тебя, мог бы так правильно все понять. Ну да ладно.— Она глубоко вздохнула.— Но объясни мне наконец действительную причину твоего внезапного приезда?
— Причины две. Вторую я открою.
— Почему только вторую? — удивилась она.
— Первая несущественна.
— Хорошо. Так в чем же заключается вторая?
— Я еду в Бирму. Возможно, мы больше никогда не увидимся, а если и увидимся, то очень не скоро. Вот я и заехал повидать тебя перед отъездом.
В комнату заглянул Ротон.
— Бабу,— обратился он ко мне.— Ваша постель готова. Пойдемте.
— Идем,— обрадовался я. Мне очень хотелось спать.
— Если через часок-другой у тебя найдется свободное время, спустись ко мне,— сказал я Пьяри, уходя.— Мне нужно кое о чем поговорить с тобой.
Я пошел за Ротоном и очень удивился, когда он привел меня в спальню своей хозяйки и указал на ее постель.
— Почему мне постелили здесь, а не внизу? — спросил я его.
Ротон с недоумением посмотрел на меня:
— Внизу?
— Мне так сказали,— пояснил я. Ротон, казалось, не поверил своим ушам.
— Вам внизу? — еще раз переспросил он. И тут же добавил:—Вы, верно, шутите.
Улыбаясь, он повернулся, намереваясь выйти из комнаты, но я остановил его:
— А где же будет спать твоя госпожа?
— Я постелил ей в комнате господина Бонку,— ответил он.
Я подошел к кровати. Это была не узенькая постель, на которой обычно спала Раджлакшми, а пышное, широ-
кое и мягкое, поистине королевское ложе. На маленьком столике у изголовья горела свеча в подсвечнике, рядом лежало несколько книг на бенгальском языке. Тут же стояла ваза с жасмином. Все было приготовлено с такой любовью и вниманием, что не оставалось сомнений: стелила мне сама Пьяри.
Я прекрасно понимал, что, как бы ни вела себя Раджлакшми, смущенная моим неожиданным появлением среди ее гостей, моя полнейшая невозмутимость встревожила ее. Я догадывался, зачем она все время старалась так или иначе уязвить меня и пробудить во мне досаду и ревность, и теперь не мог не раскаиваться в своем мужском бездушии, которое заставляло меня вести себя так вызывающе, сторицей отвечать ей на любые, даже самые слабые, попытки как-то задеть меня. Я лег, но долго не мог заснуть — все ждал, когда она придет ко мне.
Наконец, усталый, я задремал, а когда открыл глаза, увидел, что Пьяри сидит рядом, ласково положив на меня руку.
— Ты знаешь, что из Бирмы никто не возвращается?— тихо спросила она.
— Нет, не знаю,— ответил я.
— Так знай.
— Но это никого бы не огорчило.
— Ты так хорошо всех знаешь?
Казалось, она не сказала ничего особенного, но разве угадаешь, что подействует на человека сильнее всего и заставит его обнаружить свои слабости. До сих пор я держал себя в руках, не позволяя открыться перед ней, но теперь не устоял. Достаточно было нескольких простых слов, чтобы я забыл об осторожности.
— Всех я не знаю, Лакшми,— вырвалось вдруг у меня,— но одного человека знаю достаточно. Поэтому если я когда-нибудь и вернусь, то только ради тебя.
Пьяри в отчаянии упала лицом в одеяло. Я не шевелился, чтобы не тревожить ее. Прошло несколько минут, но она не поднималась. Я осторожно погладил ее по голове, она вздрогнула, но осталась в том же положении.
— Лакшми, поднимись,— сказал я ей.—Вдруг кто-нибудь увидит тебя в такой позе?
Она не ответила, и тогда я с усилием приподнял ее — простыня возле ее лица была мокрой от слез.
— Обещай мне ответить на мои вопросы,— проговорила она глухим голосом.— Тогда я поднимусь.
— Спрашивай,— согласился я.
— Скажи, ты подумал обо мне дурное, когда увидел здесь того человека?
— Нет.
Она помолчала. Потом спросила:
— Но ведь ты знаешь, что я нехорошая? Почему же ничего не заподозрил?
Она задала трудный вопрос. Я, конечно, знал, что она не была примерной женщиной, но все-таки плохо думать о ней не мог. А потому предпочел ничего не ответить.
Она вытерла глаза и села.
— Хорошо, тогда скажи мне,—возбужденно заговорила она,— почему мужчине, как бы он ни поступил, никто не помешает исправиться, а женщина обречена вечно жить в грехе? Почему я всегда должна заниматься тем, на что пошла когда-то из нужды или по глупости? Отчего вы, мужчины, не даете женщинам вернуться к порядочной жизни?
— Это неправда,— возразил я,— мы вам не мешаем. Что бы человек ни сделал, никто не может помешать ему стать на правильный путь.
Пьяри задумчиво посмотрела на меня и спросила:
— Хорошо. Значит, и ты тоже не станешь мне помехой?
Прежде чем я успел ответить, у дверей послышалось покашливание Ротона. Пьяри повернулась в сторону двери:
— В чем дело, Ротон? Роток заглянул в комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159