Пробило полночь, но сон ни к кому не шел. Вдруг из соседнего сада — он принадлежал нескольким хозяевам, поэтому оставался безнадзорным и давно превратился в густые заросли манго и катала,— послышались нежные звуки флейты. Кто-то наигрывал на ней безыскусную мелодию Рампрашада. Я никогда не думал, что флейта может звучать так прекрасно. Звуки приближались, становились громче. Очевидно, игравший шел через сад по тропинке, протоптанной скотом. Тетушка поднялась с циновки и села.
— Послушай, Нобин,— обратилась она к старшему сыну,— не иначе как Индро Рай играет на своей флейте?
Я понял: мои родные хорошо знают Индро.
— Кто же, кроме этого сорванца, решится ночью войти в такие заросли.
— Что ты говоришь! Он идет садом? -Да.
— Как только мать позволяет ему! — вздохнула тетушка, замирая от страха при одной только мысли об окутанной тьмой чаще.— Скольких людей там змеи искусали! Да и вообще, что ему ночью там понадобилось? В этих зарослях!
— Да это самая короткая дорога из их части города в нашу! Если мальчишка не трус, зачем ему идти кругом. Ему глазное побыстрей добраться до дома. Никакие звери его тут не испугают.
— Спаси его боги!—вздохнула тетушка, прислушиваясь к постепенно замирающим звукам флейты.
Встретившись с ним в первый раз, я позавидовал его силе и умению драться. Теперь же мечтал научиться играть на флейте, как он.
Он решительно во всем превосходил меня, а мне так хотелось подружиться с ним! Он тогда уже не учился в
школе, бросил ее при особых обстоятельствах. Как он сам рассказывал мне потом, директор школы, по его мнению, совершенно несправедливо отругал его, а в качестве наказания собирался еще надеть на него шапку дурака. Оскорбленный до глубины души, Индронатх перебрался через школьную ограду и убежал домой. Больше он в классе не появлялся. По словам Индронатха, вся его провинность сводилась к пустяковой шалости. Дело в том, что учитель языка хиндустани любил вздремнуть на уроках и Индро однажды, улучив момент, отстриг у него на голове кусочек священной пряди. Поднимать шум тут было совершенно не из-за чего, тем более что, вернувшись домой, учитель обнаружил отрезанные волосы у себя в кармане. Индро так и не уразумел, почему тот разволновался, даже пожаловался на него директору. Тем не менее Индро прекрасно осознавал, что свой выбор он уже сделал, ибо знал: тем, кто отправляется из школы домой через забор, обратный путь через ворота заказан. Впрочем, он и не собирался проверять это правило на собственном опыте, так как не имел ни малейшего желания возвращаться к наукам, и никто из его многочисленных доброжелателей не смог убедить его в пользе школьных занятий.
Решительно отбросив книги, Индро взялся за весла. С тех пор все время он проводил на Ганге. Он завел собственный маленький челнок и в любую погоду, даже в ненастье, дневал и ночевал на реке. Иногда он вдруг отправлялся путешествовать по Западной Ганге и исчезал недели на две. И вот однажды, когда он собирался пуститься в одно из таких бесцельных плаваний, мне представился наконец случай завязать с ним дружбу.
Те, кто знают меня, удивятся. Зачем ты это сделал? — спросят они. Ты—мальчик из малообеспеченной семьи, приехал в город к родственникам, чтобы учиться. Что тебя тянуло к этому Индро, зачем ты с ним связался? Ведь если бы не он, ты бы теперь...
Множество людей досаждали мне этим вопросом, часто я и сам задавал его себе. И все напрасно—никому не дано ответить на него, ни мне, ни другим, так же, как и решить, кем бы я стал, сложись моя жизнь по-другому. Один всевышний знает это, лишь он один мог бы объяснить, почему меня так влекло к этому бедолаге, почему я предпочел его всем остальным приятелям.
Мне очень хорошо запомнился тот день. С утра шел нескончаемый дождь. Тяжелые осенние облака сплошной пеленой затянули небо, и задолго до наступления ночи все
вокруг погрузилось в непроницаемый мрак. Поужинав пораньше, мы, четверо братьев, поставили, как обычно, керосиновую лампу на широкий топчан в гостиной, взяли учебники и уселись готовить уроки. Рядом на веранде расположился дядюшка, намереваясь насладиться вечерним отдыхом, а на другом ее конце на маленькой скамеечке устроился старый Рамкомол Бхатточарджо. Он уже успел накуриться опиума и теперь сидел, закрыв глаза и посасывая трубку кальяна. Со двора доносились голоса слуг-хиндустанцев, нараспев читавших «Рамаяну» Тулсидаса.
Я, Чорда и Джотинда, ученики третьего и четвертого классов, под строгим надзором нашего среднего брата Шотиша прилежно занимались науками. Сам Шотиш уже успел два раза провалиться на вступительных экзаменах в колледж и теперь упорно готовился к третьей попытке. Благодаря неусыпному надзору Шотиша мы ни минуты не теряли даром, а чтобы во время занятий, которые продолжались с половины восьмого до девяти, мы не мешали ему разговорами и вопросами, он придумал особую систему: садясь заниматься, он подготавливал штук тридцать билетиков со словами: «на двор», «плюнуть», «высморкаться», «попить» и т. д. и с их помощью контролировал каждый наш шаг. На этот раз Джотинда первый взял билетик с надписью «высморкаться» и предъявил его Шотишу. Тот начертал: «Разрешено с восьми тридцати трех до восьми тридцати четырех с половиной». Получив «увольнительную», Джотинда поднялся со своего места, а в это время Чорда протянул билет с надписью «плюнуть». Шотиш написал на нем категорическое «нет». Чорда минуты две просидел нахмурившись, а потом заявил о желании «пить». На этот раз последовало согласие — ему позволили отлучиться с восьми сорока одной до восьми сорока семи. Сияющий Чорда убежал, а тем временем возвратился Джотинда и вручил Шотишу свой билет. Тот глянул на часы, сверил время и, взяв специальную тетрадь, вклеил в нее билет—все необходимое для этой ответственной процедуры было у него под руками; в конце недели по этим билетам подсчитывалось время, истраченное нами непроизводительно.
Таким образом под бдительным оком Шотиша и благодаря установленной им «системе» ни у кого из нас, в том числе и у него самого, не пропадало зря ни минуты. Ежедневно в течение полутора часов мы прилежно занимались науками, и когда в девять вечера отправлялись спать, то мать Сарасвати неизменно провожала нас до самого порога спальни. Читатель, конечно, может себе представить, какой почет и поощрения ожидали нас на следующий день в школе. Но как не везло бедняге Шотишу! Эти недалекие люди, профессора, так никогда и не смогли оценить его по заслугам. Несмотря на всю требовательность к себе и другим, он неизменно проваливался на экзаменах. Не иначе как рок преследовал его!
Итак, вечер, о котором идет речь, был непроглядно темен. На веранде дремали двое стариков, а в комнате, освещенной мягким светом лампы, мы вчетвером корпели над книгами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— Послушай, Нобин,— обратилась она к старшему сыну,— не иначе как Индро Рай играет на своей флейте?
Я понял: мои родные хорошо знают Индро.
— Кто же, кроме этого сорванца, решится ночью войти в такие заросли.
— Что ты говоришь! Он идет садом? -Да.
— Как только мать позволяет ему! — вздохнула тетушка, замирая от страха при одной только мысли об окутанной тьмой чаще.— Скольких людей там змеи искусали! Да и вообще, что ему ночью там понадобилось? В этих зарослях!
— Да это самая короткая дорога из их части города в нашу! Если мальчишка не трус, зачем ему идти кругом. Ему глазное побыстрей добраться до дома. Никакие звери его тут не испугают.
— Спаси его боги!—вздохнула тетушка, прислушиваясь к постепенно замирающим звукам флейты.
Встретившись с ним в первый раз, я позавидовал его силе и умению драться. Теперь же мечтал научиться играть на флейте, как он.
Он решительно во всем превосходил меня, а мне так хотелось подружиться с ним! Он тогда уже не учился в
школе, бросил ее при особых обстоятельствах. Как он сам рассказывал мне потом, директор школы, по его мнению, совершенно несправедливо отругал его, а в качестве наказания собирался еще надеть на него шапку дурака. Оскорбленный до глубины души, Индронатх перебрался через школьную ограду и убежал домой. Больше он в классе не появлялся. По словам Индронатха, вся его провинность сводилась к пустяковой шалости. Дело в том, что учитель языка хиндустани любил вздремнуть на уроках и Индро однажды, улучив момент, отстриг у него на голове кусочек священной пряди. Поднимать шум тут было совершенно не из-за чего, тем более что, вернувшись домой, учитель обнаружил отрезанные волосы у себя в кармане. Индро так и не уразумел, почему тот разволновался, даже пожаловался на него директору. Тем не менее Индро прекрасно осознавал, что свой выбор он уже сделал, ибо знал: тем, кто отправляется из школы домой через забор, обратный путь через ворота заказан. Впрочем, он и не собирался проверять это правило на собственном опыте, так как не имел ни малейшего желания возвращаться к наукам, и никто из его многочисленных доброжелателей не смог убедить его в пользе школьных занятий.
Решительно отбросив книги, Индро взялся за весла. С тех пор все время он проводил на Ганге. Он завел собственный маленький челнок и в любую погоду, даже в ненастье, дневал и ночевал на реке. Иногда он вдруг отправлялся путешествовать по Западной Ганге и исчезал недели на две. И вот однажды, когда он собирался пуститься в одно из таких бесцельных плаваний, мне представился наконец случай завязать с ним дружбу.
Те, кто знают меня, удивятся. Зачем ты это сделал? — спросят они. Ты—мальчик из малообеспеченной семьи, приехал в город к родственникам, чтобы учиться. Что тебя тянуло к этому Индро, зачем ты с ним связался? Ведь если бы не он, ты бы теперь...
Множество людей досаждали мне этим вопросом, часто я и сам задавал его себе. И все напрасно—никому не дано ответить на него, ни мне, ни другим, так же, как и решить, кем бы я стал, сложись моя жизнь по-другому. Один всевышний знает это, лишь он один мог бы объяснить, почему меня так влекло к этому бедолаге, почему я предпочел его всем остальным приятелям.
Мне очень хорошо запомнился тот день. С утра шел нескончаемый дождь. Тяжелые осенние облака сплошной пеленой затянули небо, и задолго до наступления ночи все
вокруг погрузилось в непроницаемый мрак. Поужинав пораньше, мы, четверо братьев, поставили, как обычно, керосиновую лампу на широкий топчан в гостиной, взяли учебники и уселись готовить уроки. Рядом на веранде расположился дядюшка, намереваясь насладиться вечерним отдыхом, а на другом ее конце на маленькой скамеечке устроился старый Рамкомол Бхатточарджо. Он уже успел накуриться опиума и теперь сидел, закрыв глаза и посасывая трубку кальяна. Со двора доносились голоса слуг-хиндустанцев, нараспев читавших «Рамаяну» Тулсидаса.
Я, Чорда и Джотинда, ученики третьего и четвертого классов, под строгим надзором нашего среднего брата Шотиша прилежно занимались науками. Сам Шотиш уже успел два раза провалиться на вступительных экзаменах в колледж и теперь упорно готовился к третьей попытке. Благодаря неусыпному надзору Шотиша мы ни минуты не теряли даром, а чтобы во время занятий, которые продолжались с половины восьмого до девяти, мы не мешали ему разговорами и вопросами, он придумал особую систему: садясь заниматься, он подготавливал штук тридцать билетиков со словами: «на двор», «плюнуть», «высморкаться», «попить» и т. д. и с их помощью контролировал каждый наш шаг. На этот раз Джотинда первый взял билетик с надписью «высморкаться» и предъявил его Шотишу. Тот начертал: «Разрешено с восьми тридцати трех до восьми тридцати четырех с половиной». Получив «увольнительную», Джотинда поднялся со своего места, а в это время Чорда протянул билет с надписью «плюнуть». Шотиш написал на нем категорическое «нет». Чорда минуты две просидел нахмурившись, а потом заявил о желании «пить». На этот раз последовало согласие — ему позволили отлучиться с восьми сорока одной до восьми сорока семи. Сияющий Чорда убежал, а тем временем возвратился Джотинда и вручил Шотишу свой билет. Тот глянул на часы, сверил время и, взяв специальную тетрадь, вклеил в нее билет—все необходимое для этой ответственной процедуры было у него под руками; в конце недели по этим билетам подсчитывалось время, истраченное нами непроизводительно.
Таким образом под бдительным оком Шотиша и благодаря установленной им «системе» ни у кого из нас, в том числе и у него самого, не пропадало зря ни минуты. Ежедневно в течение полутора часов мы прилежно занимались науками, и когда в девять вечера отправлялись спать, то мать Сарасвати неизменно провожала нас до самого порога спальни. Читатель, конечно, может себе представить, какой почет и поощрения ожидали нас на следующий день в школе. Но как не везло бедняге Шотишу! Эти недалекие люди, профессора, так никогда и не смогли оценить его по заслугам. Несмотря на всю требовательность к себе и другим, он неизменно проваливался на экзаменах. Не иначе как рок преследовал его!
Итак, вечер, о котором идет речь, был непроглядно темен. На веранде дремали двое стариков, а в комнате, освещенной мягким светом лампы, мы вчетвером корпели над книгами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159