Не уехал я и в следующие дни. По утрам мы с Комоллотой отправлялись за цветами, а потом она на целый день загружала меня поручениями. Время проходило как во сне. Богослужениям, молитвам и песнопениям, ощущению радости и умиления, благоуханию цветов и щебету птиц не было конца. Время от времени разум, склонный к сомнениям, просыпался и укорял меня за это ребячество: как ты мог отрешиться от мира; забыть обо всем на свете ради безжизненных кукол? Разве можно поддаваться подобному самообману? И все же эта жизнь нравилась мне. Со дня на день я откладывал отъезд, не в силах двинуться с места.
Малярия не часто навещает эти края, но во время гюего пребывания в монастыре многие там стали ее жертвой. Гохор появился только раз, и больше я его не зидел. У меня не было даже времени справиться о нем. Впрочем, это, наверное, к лучшему, рассудил я.
Страх и угрызения совести не переставали терзать меня. «Что я делаю? Неужели наступит день, когда я и сам во все это поверю просто в силу своего соучастия? Довольно,— решил я.— Что бы ни случилось, завтра я должен бежать».
На рассвете Комоллота приходила меня будить. Она пела вишнуитскую песню пробуждения. Это был грустный напев, полный любви и поклонения. Я откликался не сразу и слушал, затаив дыхание. На глаза набегали слезы. Комоллота поднимала москитную сетку, распахивала двери и окна, я вскакивал с постели, умывался, и мы вместе отправлялись в сад.
За эти несколько дней я привык рано вставать и однажды проснулся сам. В комнате было темно, и я решил, что до рассвета еще далеко. Я вышел из комнаты— оказалось, что утро уже наступило. Кто-то, видимо, сообщил Комоллоте, что я проснулся, и она тут же явилась. Я никогда не видел ее такой неприбраннои, она даже не умылась.
— Ты заболела? — испуганно спросил я.
— Сегодня ты меня опередил, гошай,— со слабой улыбкой ответила она.
— О чем ты говоришь?
— Мне нездоровится, и я не смогла подняться вовремя.
— Кто же пошел за цветами?
Она кивнула головой туда, где в углу двора росло полузасохшее дерево тогор, на котором было еще несколько цветков.
— На этот раз обойдемся тем, что есть.
— А гирлянды для богов?
— Сегодня мы не сможем их украсить гирляндами. Мне стало жаль безжизненных кукол.
— А что, если я совершу омовение и нарву цветов?
— Если хочешь, ступай, но в такую рань купаться нельзя. Ты заболеешь.
— Почему я не вижу старшего гошая? — спросил я.
— Его здесь нет,— ответила Комоллота.— Позавчера он уехал в Нободип к своему гуру.
— Он скоро вернется?
— Не знаю, гошай.
За все то немалое время, что я прожил в монастыре, мне так и не удалось сблизиться с баба-джи. Дело было и во мне, и в старшем гошае — он сторонился людей. Я слышал от Комоллоты, да и сам убедился, что это был человек чуждый властолюбия и справедливый. Большую часть времени он проводил в своей комнате наедине с вишнуитскими книгами. Я ни в коей мере не разделял его религиозных взглядов, но сам он был так предан вере, обращение его было так добросердечно, а взор ясен и глубок, что у меня не поворачивался язык порицать его веру и образ жизни. Да и спорить с ним, разумеется, было бы бесполезно. Однажды, когда я выдвинул какой-то свой обычный довод, он улыбнулся и молча посмотрел мне в глаза таким взглядом, что я в смущении умолк. С тех пор я старался встречаться с ним как можно реже. Но один вопрос не давал мне покоя: как ему удается сохранять безмятежность духа и чистоту тела, находясь в окружении стольких женщин и предаваясь непрестанному служению любви? Мне хотелось спросить его об этом, прежде чем я покину монастырь, но случая так и не представилось. Про себя я решил,— может быть, когда-нибудь в другой раз.
Обычно в вишнуитских монастырях никто, кроме настоятеля, не имеет права прикасаться к изображениям богов, но здесь это правило не соблюдалось. Пришел виишуитский священнослужитель, живший вне монастыря, и совершил богослужение, но большую часть обряда пришлось проделать мне самому. Я добросовестно выполнял все указания Комоллоты, но то и дело одна мысль не давала мне покоя — неужели это безумие овладело и мною? Мне опять не удалось уехать. Я постарался убедить себя в том, что нехорошо бросать обитателей монастыря в бедственном положении, тем более после того, как я столько дней пользовался их гостеприимством. Существует же на свете благодарность!
Прошло еще два дня. Теперь все. Комоллота выздоровела. Падма и сестры Лакшми и Сарасвати тоже поправились. Накануне вечером вернулся Дварикдас, и я пошел к нему проститься.
— Так ты сегодня уезжаешь? А когда вернешься? — спросил он.
— Не знаю, гошай.
— Комоллота все глаза себе выплачет.
Мне было страшно неприятно, что разговоры о нас дошли и до Дварикдаса.
— Чего же ей плакать? — спросил я.
Гошай-джи усмехнулся:
— И ты этого не знаешь?
— Нет.
— Такой уж она человек. От горя места себе не находит, когда кто-нибудь уезжает.
Эти слова не понравились мне еще больше.
— Ну что ж, если ей суждено горевать, пусть погорюет. Чем тут я могу помочь?
По взгляду Дварикдаса я понял, что позади меня кто-то стоит, и, обернувшись, увидел Комоллоту.
— Не сердись на нее, гошай,— немного смущенно проговорил Дварикдас.— Я слышал, что она не сумела окружить тебя должной заботой, а когда заболела, тебе и самому пришлось немало потрудиться. Она очень сокрушалась, рассказывая мне об этом. Да и чем вишнуиты могут приветить гостя? Но если ты когда-нибудь вновь окажешься в этих краях, загляни к нам, беднякам. Приедешь?
Я кивнул головой и вышел. Комоллота не двинулась с места. Что вдруг произошло? Перед уходом мне хотелось столько сказать и столько услышать в ответ, и вот я все испортил. Я чувствовал, как во мне все больше накапливается тягостное ощущение неудовлетворенности, но я даже представить себе не мог, что в своем раздражении и нетерпимости унижусь до подобной грубости.
В монастыре появился Нобин. Он разыскивал Гохора, который со вчерашнего дня не возвращался домой.
— Он давно здесь не показывался,— удивился я. Но мои слова не слишком встревожили Нобина.
— Должно быть, скитается по лесам. В последнее время он и купаться перестал, и не ест ничего. Уж лучше бы его укусила змея: я бы по крайней мере знал, что с ним.
— Но ведь его нужно разыскать.
— Знаю, что нужно, но где его разыскивать? Что ж мне, жизни лишиться, бродя по лесам? А сама-то она где? Я хотел бы порасспросить ее.
— О ком ты?
— Да об этой Комлилоте.
— Но откуда ей знать, Нобин?
— Ей все известно.
Я не стал с ним спорить и, выведя его из монастыря, сказал:
— Комоллота и вправду ничего о нем не знает. Она была больна и несколько дней не покидала монастыря.
Нобин мне не поверил.
— Не знает? — проворчал он сердито.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159