Нигде не увидишь таких светящихся глаз, таких одухотворённых лиц, как вокруг помоста!
«Схватка», - объявили плакаты.
Судьи встряхнули шнурами, и первая пара бойцовых свинов, свирепо стрекоча великолепными резцами, начала сходиться на плоскости помоста, цокая коготками по доскам. Мясистые и плотные, на сильных ножках, с сильными подтянутыми брюшками, в ершистой и жёсткой шёрстке, поднятой вздыбленными хохлами на макушках и раскинутой симметричными розетками по холкам, они были бесподобны. Один рыжевато-серый, с белыми боками, другой сплошь полночно-чёрный. Зал замер, опьянённый составными напитками, приготовленный к зрелищу нетерпеливым ожиданием, заворожённый музыкально изменчивым зубным стуком и волшебно-грациозной поступью поединщиков.
Многие сотки глаз были устремлены на свинов, а тишь стояла такая, что слышно было каждое касание когтей, каждую руладу, каждую трель стремительного стрекотания. Свины переступали передними лапками, припрыгивая задними. Они описывали полукружья на восточном поле помоста, присматриваясь к противнику и примериваясь, как выгодней сделать выпад или стойку-вскидку на запугивание. Кто-то беззвучно строчил в блокноте: «Первый поединок, Тоха Мышца и Квин Полночь, сближение в восточном поле, ход по часам». Хорошая примета! осталось сосчитать, сколько раз за турнир свины пойдут по часам - выбор бойцами направления хода может значить благое или неблагое будущее самых разных начинаний.
Сшиблись! Ряды общим движением качнулись к помосту - свины вскинули мордочки, поднявшись на вытянутых передних лапках. Цокот зубов стал слитным, и тут Тоха прянул на Квина, метясь нанести тычковый удар и горло, но Квин не был настолько упоён своей песней, как могло показаться, - оборвав дробь, он изогнул переднюю часть туловища, уходя от тычка, и, вывернув шею, ударил Тоху сомкнутыми обнажёнными резцами в верхний правый скос мордочки. Оскорблённо стрекоча, Тоха отскочил, но тотчас возобновил подкрадывание в низкой, притворно безобидной стойке. Два стрёкота сплетались в боевую симфонию. Болевшие за Мышцу тайно заклинали: «Кусь! Кусь!», подбивая любимца на чистую победу укусом. Однако Тоха демонстрировал высшее благородство - даже уступив в первой сшибке, он не намеревался пускать в ход острия резцов. Квин растопорщил лаково-чёрную шёрстку, глазки его полыхали рубинами, а стук зубов стал вкрадчивым, почти нежным. Стоявшие за Полночь переглядывались, говоря жестами: «Квин твёрд! Высоко держится!»
Пробежка! Тоха быстрым полубегом-полускоком обогнул Квина, каждый миг грозя боковым ударом. Квин, не склоняя головы, повернулся на когтях передних ножек, подгребая задними в сторону.
Скок! Тоха взлетел над досками. Квин, непоколебимый в своей выдержке, не дрогнул, выжидая приземления противника. Это был показной, не атакующий скок. А вот ход, который озадачил Тоху, - вольным броском Квин оказался на нижней ступени пирамиды.
Полковник Ониго неотрывно следил за схваткой. Он был в первом ряду - не по званию, не по должности заседателя совета; во внутреннем поясе сидений хватало и лиц из гражданских семей. Просто когда вершится жестокая игра судьбы, когда воля небес открывает себя в состязании зверьков, ближе всех к квадрату, символизирующему град и земной порядок, должны находиться лица, духовно и кровно близкие к священству. Их молитва с поднятием рук пролагает канал между горним и подгорным мирами; тем чище и прозрачней нистекает в глубину града прорицание.
Появление Ониго в турнирном зале имело и политический смысл. Занятый своими тайными делами, он не всегда мог присутствовать на играх. Но если он не покажется на турнире памяти благодатного учителя, начнётся ропот. Как?! Золотой Луч вновь не явился? значит, плохи наши дела... Восьмая ночь после очередного приступа, слухи самые тёмные, ожидания самые тревожные - что будет? как жить?
Но Ониго Золотой Луч пришёл. До начала финального турнира он вёл светские беседы в кулуарах, похвалил подросшую дочь шефа пищепрома, отчего та зарделась, как ушко свина в бою. Но о политике, о положении дел в граде - ни слова!
- Наоси полковник, что вы скажете о жреце Шуламанге? - осмелился наконец спросить редактор службы новостей.
- Он мёртв, - небрежно ответил Ониго.
- Приходят вести, будто его смерть приписывают Духу Бесследному.
- Перешедший так близко общался с духами, что немудрено, если они вышли из повиновения и некрасиво поступили с хозяином. Духи не знают меры ни в покорности, ни в гневе. У них нет чувства юмора. Запомните, кой, - если кто-то перестал шутить и понимать шутки, то перед вами не оригинал, а двойник.
Пойми Луча Золотого, когда он посмеивается, а когда говорит в лоб сущую правду. Лица-то он не меняет, лишь слабо вздрагивает родовая метка на радужке тёмно-жёлтого глаза - бронзово-чёрный лучик, расширяющийся от зрачка к белку.
- Скажу одно - пока не восстановят пятерицу чёрных, их общее слово не раздастся. А обряд избрания долог...
Сегодня же побежит крик по Эрке: « Полковник Золотой Луч сказал на турнире - приступов долго не будет! их не будет! не будет!!» Снова заглянет радость в град, измученный страхом. Таков Луч - одним светит, других сжигает.
Лучик метнулся к виску - Ониго увидел кого-то поодаль.
«О радуга, главарь всех Небеков приближается!.. Этот не с добром идёт. Уклонимся от встречи».
- Идёмте в зал. Пора испить составного перед играми.
Ониго следил за тем, как Тоха - воля его крепка! - наскакивал на Квина, занявшего уже вторую ступень Горы. Бились на сомкнутых резцах, как истые воители, обозначая, но не нанося укусы. Квину надо занять верх и выдержать восемь наскоков, тогда он - Царь. Тоха напирает.
Во внутреннем кармане жилета лежала греющая грудь депеша. Всего лишь бумажка, а сколько в ней огня! Подпали ты её зажигалкой - пламя пробежит, один пепел останется, а слова, строки хранят иной, превосходящий пыл - пламень бессильной злобы.
«Ты, ведьмин внук с обеих рук, шаманский ошмёток, криворылого жреца-хромца последыш! Мы твой глаз-порчу вырежем. Число сравняется - и на тебя прочтут такое слово, которого твои колдушки-бабушки не ведали. Лучше сам задавись, легче будет. А твой гнилой дух кладезь не примет. Выть тебе на холмах от зимы до зимы вечно. В каждом кроле на костре тебя охотники живьём зажарят. Будешь кролихой колючки глодать, кролят рожать. За Шуламангу тебе месть случится».
«Без подписи. Стыдно подписывать. Майлер забит тем же - пишут, изощряются. Бесятся, клянутся и кровью скрепляют, а сделать ничего не могут. Хотя нет - могут. Взорвать бомбу на рынке, среди детишек и домохозяек. Я сочту убитых, внесу в список. Когда придёт Наша Ночь, зачитаю его штурмовым командам. Приказ не нужен, сами знают - без жалости, всех, кто выше колена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
«Схватка», - объявили плакаты.
Судьи встряхнули шнурами, и первая пара бойцовых свинов, свирепо стрекоча великолепными резцами, начала сходиться на плоскости помоста, цокая коготками по доскам. Мясистые и плотные, на сильных ножках, с сильными подтянутыми брюшками, в ершистой и жёсткой шёрстке, поднятой вздыбленными хохлами на макушках и раскинутой симметричными розетками по холкам, они были бесподобны. Один рыжевато-серый, с белыми боками, другой сплошь полночно-чёрный. Зал замер, опьянённый составными напитками, приготовленный к зрелищу нетерпеливым ожиданием, заворожённый музыкально изменчивым зубным стуком и волшебно-грациозной поступью поединщиков.
Многие сотки глаз были устремлены на свинов, а тишь стояла такая, что слышно было каждое касание когтей, каждую руладу, каждую трель стремительного стрекотания. Свины переступали передними лапками, припрыгивая задними. Они описывали полукружья на восточном поле помоста, присматриваясь к противнику и примериваясь, как выгодней сделать выпад или стойку-вскидку на запугивание. Кто-то беззвучно строчил в блокноте: «Первый поединок, Тоха Мышца и Квин Полночь, сближение в восточном поле, ход по часам». Хорошая примета! осталось сосчитать, сколько раз за турнир свины пойдут по часам - выбор бойцами направления хода может значить благое или неблагое будущее самых разных начинаний.
Сшиблись! Ряды общим движением качнулись к помосту - свины вскинули мордочки, поднявшись на вытянутых передних лапках. Цокот зубов стал слитным, и тут Тоха прянул на Квина, метясь нанести тычковый удар и горло, но Квин не был настолько упоён своей песней, как могло показаться, - оборвав дробь, он изогнул переднюю часть туловища, уходя от тычка, и, вывернув шею, ударил Тоху сомкнутыми обнажёнными резцами в верхний правый скос мордочки. Оскорблённо стрекоча, Тоха отскочил, но тотчас возобновил подкрадывание в низкой, притворно безобидной стойке. Два стрёкота сплетались в боевую симфонию. Болевшие за Мышцу тайно заклинали: «Кусь! Кусь!», подбивая любимца на чистую победу укусом. Однако Тоха демонстрировал высшее благородство - даже уступив в первой сшибке, он не намеревался пускать в ход острия резцов. Квин растопорщил лаково-чёрную шёрстку, глазки его полыхали рубинами, а стук зубов стал вкрадчивым, почти нежным. Стоявшие за Полночь переглядывались, говоря жестами: «Квин твёрд! Высоко держится!»
Пробежка! Тоха быстрым полубегом-полускоком обогнул Квина, каждый миг грозя боковым ударом. Квин, не склоняя головы, повернулся на когтях передних ножек, подгребая задними в сторону.
Скок! Тоха взлетел над досками. Квин, непоколебимый в своей выдержке, не дрогнул, выжидая приземления противника. Это был показной, не атакующий скок. А вот ход, который озадачил Тоху, - вольным броском Квин оказался на нижней ступени пирамиды.
Полковник Ониго неотрывно следил за схваткой. Он был в первом ряду - не по званию, не по должности заседателя совета; во внутреннем поясе сидений хватало и лиц из гражданских семей. Просто когда вершится жестокая игра судьбы, когда воля небес открывает себя в состязании зверьков, ближе всех к квадрату, символизирующему град и земной порядок, должны находиться лица, духовно и кровно близкие к священству. Их молитва с поднятием рук пролагает канал между горним и подгорным мирами; тем чище и прозрачней нистекает в глубину града прорицание.
Появление Ониго в турнирном зале имело и политический смысл. Занятый своими тайными делами, он не всегда мог присутствовать на играх. Но если он не покажется на турнире памяти благодатного учителя, начнётся ропот. Как?! Золотой Луч вновь не явился? значит, плохи наши дела... Восьмая ночь после очередного приступа, слухи самые тёмные, ожидания самые тревожные - что будет? как жить?
Но Ониго Золотой Луч пришёл. До начала финального турнира он вёл светские беседы в кулуарах, похвалил подросшую дочь шефа пищепрома, отчего та зарделась, как ушко свина в бою. Но о политике, о положении дел в граде - ни слова!
- Наоси полковник, что вы скажете о жреце Шуламанге? - осмелился наконец спросить редактор службы новостей.
- Он мёртв, - небрежно ответил Ониго.
- Приходят вести, будто его смерть приписывают Духу Бесследному.
- Перешедший так близко общался с духами, что немудрено, если они вышли из повиновения и некрасиво поступили с хозяином. Духи не знают меры ни в покорности, ни в гневе. У них нет чувства юмора. Запомните, кой, - если кто-то перестал шутить и понимать шутки, то перед вами не оригинал, а двойник.
Пойми Луча Золотого, когда он посмеивается, а когда говорит в лоб сущую правду. Лица-то он не меняет, лишь слабо вздрагивает родовая метка на радужке тёмно-жёлтого глаза - бронзово-чёрный лучик, расширяющийся от зрачка к белку.
- Скажу одно - пока не восстановят пятерицу чёрных, их общее слово не раздастся. А обряд избрания долог...
Сегодня же побежит крик по Эрке: « Полковник Золотой Луч сказал на турнире - приступов долго не будет! их не будет! не будет!!» Снова заглянет радость в град, измученный страхом. Таков Луч - одним светит, других сжигает.
Лучик метнулся к виску - Ониго увидел кого-то поодаль.
«О радуга, главарь всех Небеков приближается!.. Этот не с добром идёт. Уклонимся от встречи».
- Идёмте в зал. Пора испить составного перед играми.
Ониго следил за тем, как Тоха - воля его крепка! - наскакивал на Квина, занявшего уже вторую ступень Горы. Бились на сомкнутых резцах, как истые воители, обозначая, но не нанося укусы. Квину надо занять верх и выдержать восемь наскоков, тогда он - Царь. Тоха напирает.
Во внутреннем кармане жилета лежала греющая грудь депеша. Всего лишь бумажка, а сколько в ней огня! Подпали ты её зажигалкой - пламя пробежит, один пепел останется, а слова, строки хранят иной, превосходящий пыл - пламень бессильной злобы.
«Ты, ведьмин внук с обеих рук, шаманский ошмёток, криворылого жреца-хромца последыш! Мы твой глаз-порчу вырежем. Число сравняется - и на тебя прочтут такое слово, которого твои колдушки-бабушки не ведали. Лучше сам задавись, легче будет. А твой гнилой дух кладезь не примет. Выть тебе на холмах от зимы до зимы вечно. В каждом кроле на костре тебя охотники живьём зажарят. Будешь кролихой колючки глодать, кролят рожать. За Шуламангу тебе месть случится».
«Без подписи. Стыдно подписывать. Майлер забит тем же - пишут, изощряются. Бесятся, клянутся и кровью скрепляют, а сделать ничего не могут. Хотя нет - могут. Взорвать бомбу на рынке, среди детишек и домохозяек. Я сочту убитых, внесу в список. Когда придёт Наша Ночь, зачитаю его штурмовым командам. Приказ не нужен, сами знают - без жалости, всех, кто выше колена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131