Одет он был в комбинезон, синюю рубаху и хоккейную маску; в правой руке он держал большой изогнутый серп. На моих глазах он сделал пару широких шагов, схватил всхлипывающую девушку левой рукой за волосы и рывком запрокинул ей голову. Правая рука с серпом поднялась.
Роулинз не стал тратить времени на оклик или требование сдаться. Он вскинул пистолет и с расстояния в десять футов выпустил в закрытую маской голову маньяка три пули.
Мужчина дернулся, чуть повернулся и без видимого усилия отшвырнул девушку в сторону. Она врезалась в кресла, вскрикнув от боли.
А потом маньяк обернулся к Роулинзу, и хотя лицо его скрывала маска, то, как он набычил голову, и вся его поза не оставляли ни малейших сомнений: он разъярен. Он шагнул к Роулинзу. Коп выстрелил еще четыре раза. Я видел всю картину, выхваченную из темноты вспышками, словно в замедленном кино.
Маньяк замахнулся на Роулинза серпом. Тому удалось принять удар на фонарик. Сталь зазвенела о сталь, полетели искры, но свет не погас. Маньяк дернул серпом, и острый конец его чиркнул Роулинза по запястью. Коп зарычал. Фонарик полетел на землю. Маньяк снова занес серп. Я напрягся, вскинул посох и выкрикнул:
– Forzare!
Струя невидимой энергии вырвалась из моего посоха и с силой чугунной чушки ударила маньяка в грудь. Удар подкинул его в воздух и швырнул вдоль прохода. По пути он снес проектор, металлические части с лязгом полетели во все стороны. Продолжая полет, маньяк пробил экран и с грохотом врезался в стену.
Я с трудом устоял на ногах: использованное заклятие отняло у меня уйму сил, и мне пришлось опереться на посох, чтобы не упасть. Голова отозвалась новым приступом боли; амулет и посох разом погасли.
Кто-то визжал, кто-то со всех ног мчался к дверям. Я повернулся и краем глаза увидел, как кто-то выбегает в коридор, но разглядеть, кто именно, не успел. Секунду спустя загорелся свет; разбитый проектор продолжал вращать одну катушку, хлопая обрывком пленки по сломанной протяжке.
Продолжая держать пистолет на изготовку, Роулинз прошел в дальний конец зала и осторожно заглянул за экран. Потом повернулся ко мне с широко раскрытыми глазами.
– Его здесь нет, – сказал Роулинз. – Вы видели, как он выходил?
У меня все еще недоставало сил, чтобы ответить. Я просто покачал головой.
– Тут в стене вмятина, – сообщил он. – Покрыта… не знаю, как назвать. Слизью какой-то.
– Ушел, – буркнул я и с трудом сделал шаг к лежавшим на полу. Двое молодых людей, третья девушка. – Помогите мне.
Роулинз сунул пистолет в кобуру и подошел. Один юноша был мертв. На бедре его багровел полукруглый разрез, явно вскрывший артерию. Другой валялся без сознания. Лицо заплыло от ссадины, на животе зиял глубокий разрез. Я боялся, что, если мы пошевелим его, внутренности могут вывалиться. Девушка тоже была жива, но серп прочертил на ее спине две длинные глубокие раны, в разрезе белела кость. Она лежала на животе с открытыми глазами, не в состоянии пошевелиться.
Мы сделали для них все, что могли, то есть не очень много: сорвали со стоявших в углу столов скатерти и соорудили тампоны на раны. Вторая девушка лежала в проходе, свернувшись калачиком, продолжая истерически всхлипывать. Кроме них, в зале оставалась пожилая женщина, которую сбили с ног в панике; она лежала без сознания, но в общем целая и на вид невредимая. Потом я поднял с пола паренька, выпавшего из своего инвалидного кресла, и усадил поудобнее, на что он благодарно кивнул.
– Посмотрите, что с другой пострадавшей, – бросил Роулинз. Одной рукой он продолжал осторожно прижимать жгут из скатерти в ране на животе у юноши, другой сорвал с пояса рацию и поднес к губам. Когда Роулинз включил ее, рация хрипела и завывала от помех, но все же ему удалось вызвать «скорую».
Я направился к плачущей девушке, маленькой брюнетке, одетой примерно так же, как Молли. Она была в синяках, и судя по тому, как она лежала на полу, любое движение причиняло ей боль. Я подошел к ней и осторожно ощупал плечо.
– Не шевелитесь, – мягко произнес я. – Кажется, у вас сломана ключица. Я знаю, это чертовски больно, но пройдет.
– Больно, больно, больнобольнобольно, – всхлипывала она.
Я осторожно сжал ей руку, и она откликнулась отчаянным пожатием.
– Все будет хорошо, – заверил я ее.
– Только не уходите, – всхлипнула она, продолжая цепляться за мою руку. – Не уходите.
– Все в порядке, – сказал я. – Я здесь.
– Что это, черт подери, было? – спросил Роулинз, задыхаясь. Он лихорадочно оглядывался по сторонам. – Это же был Жнец. Гребаный Жнец из «Пригородной резни». Что за псих нарядился Жнецом и принялся… – Лицо его скривилось, словно его вот-вот стошнит. – Что это было?
– Роулинз, – произнес я резко, чтобы привлечь его внимание.
Его испуганный взгляд метнулся ко мне.
– Вызовите Мёрфи, – сказал я.
Секунду-другую он смотрел сквозь меня, потом очнулся.
– По этому делу я обязан звонить начальству. Ему и решать.
– Как знаете, – сказал я. – Но Мёрфи и ее ребята могут с этим хоть как-то разобраться. А ваше начальство – вряд ли. – Я кивнул в сторону трупа. – И мы ведь здесь не в бирюльки играем.
Роулинз посмотрел на меня. Потом на мертвого юношу. Потом кивнул и снова поднес к губам рацию.
– Больно, – всхлипнула девушка сдавленным от муки голосом. – Больно, больно, больно.
Я осторожно похлопал ее по запястью своей перчаткой. Где-то вдалеке послышалось и начало приближаться завывание полицейских сирен.
– Господи, – повторил Роулинз и тряхнул головой. – Господи, Дрезден, что здесь произошло?
Я посмотрел на зиявшую в экране рваную дырку, на повторявшую очертания Жнеца брешь в деревянной перегородке за ним. На изломе дерева блестела слизь – чистый желатин, физическая составляющая эктоплазмы. Еще несколько минут – и она испарится, не оставив за собой ничего.
– Господи, – в третий раз оглушенно прошептал Роулинз. – Что здесь произошло?
Угу.
Хороший вопрос.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Прибыли представители власти, и кризис сменился последствиями. Медики перенесли ту девушку, что пострадала сильнее, и вспоротого юношу в помещение первой медицинской помощи, а полицейские тем временем делали то, что в их силах, чтобы помочь остальным пострадавшим в ожидании прибытия новых бригад «скорой». Я оставался с раненой девушкой, держа ее за руку. Парень из «скорой» наспех осмотрел ее, убедился, что, несмотря на острую боль, жизни ничего не угрожает, и посоветовал мне оставаться на месте, не подпуская к ней никого до тех пор, пока врачи не смогут заняться ею по-настоящему.
Это меня вполне устраивало. При одной мысли о том, чтобы встать, мне становилось дурно.
Пока я сидел рядом с девушкой, помещение наполнялось полицейскими. Девушка затихла – страх отпустил ее, да и организм выделял эндорфины, притуплявшие боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Роулинз не стал тратить времени на оклик или требование сдаться. Он вскинул пистолет и с расстояния в десять футов выпустил в закрытую маской голову маньяка три пули.
Мужчина дернулся, чуть повернулся и без видимого усилия отшвырнул девушку в сторону. Она врезалась в кресла, вскрикнув от боли.
А потом маньяк обернулся к Роулинзу, и хотя лицо его скрывала маска, то, как он набычил голову, и вся его поза не оставляли ни малейших сомнений: он разъярен. Он шагнул к Роулинзу. Коп выстрелил еще четыре раза. Я видел всю картину, выхваченную из темноты вспышками, словно в замедленном кино.
Маньяк замахнулся на Роулинза серпом. Тому удалось принять удар на фонарик. Сталь зазвенела о сталь, полетели искры, но свет не погас. Маньяк дернул серпом, и острый конец его чиркнул Роулинза по запястью. Коп зарычал. Фонарик полетел на землю. Маньяк снова занес серп. Я напрягся, вскинул посох и выкрикнул:
– Forzare!
Струя невидимой энергии вырвалась из моего посоха и с силой чугунной чушки ударила маньяка в грудь. Удар подкинул его в воздух и швырнул вдоль прохода. По пути он снес проектор, металлические части с лязгом полетели во все стороны. Продолжая полет, маньяк пробил экран и с грохотом врезался в стену.
Я с трудом устоял на ногах: использованное заклятие отняло у меня уйму сил, и мне пришлось опереться на посох, чтобы не упасть. Голова отозвалась новым приступом боли; амулет и посох разом погасли.
Кто-то визжал, кто-то со всех ног мчался к дверям. Я повернулся и краем глаза увидел, как кто-то выбегает в коридор, но разглядеть, кто именно, не успел. Секунду спустя загорелся свет; разбитый проектор продолжал вращать одну катушку, хлопая обрывком пленки по сломанной протяжке.
Продолжая держать пистолет на изготовку, Роулинз прошел в дальний конец зала и осторожно заглянул за экран. Потом повернулся ко мне с широко раскрытыми глазами.
– Его здесь нет, – сказал Роулинз. – Вы видели, как он выходил?
У меня все еще недоставало сил, чтобы ответить. Я просто покачал головой.
– Тут в стене вмятина, – сообщил он. – Покрыта… не знаю, как назвать. Слизью какой-то.
– Ушел, – буркнул я и с трудом сделал шаг к лежавшим на полу. Двое молодых людей, третья девушка. – Помогите мне.
Роулинз сунул пистолет в кобуру и подошел. Один юноша был мертв. На бедре его багровел полукруглый разрез, явно вскрывший артерию. Другой валялся без сознания. Лицо заплыло от ссадины, на животе зиял глубокий разрез. Я боялся, что, если мы пошевелим его, внутренности могут вывалиться. Девушка тоже была жива, но серп прочертил на ее спине две длинные глубокие раны, в разрезе белела кость. Она лежала на животе с открытыми глазами, не в состоянии пошевелиться.
Мы сделали для них все, что могли, то есть не очень много: сорвали со стоявших в углу столов скатерти и соорудили тампоны на раны. Вторая девушка лежала в проходе, свернувшись калачиком, продолжая истерически всхлипывать. Кроме них, в зале оставалась пожилая женщина, которую сбили с ног в панике; она лежала без сознания, но в общем целая и на вид невредимая. Потом я поднял с пола паренька, выпавшего из своего инвалидного кресла, и усадил поудобнее, на что он благодарно кивнул.
– Посмотрите, что с другой пострадавшей, – бросил Роулинз. Одной рукой он продолжал осторожно прижимать жгут из скатерти в ране на животе у юноши, другой сорвал с пояса рацию и поднес к губам. Когда Роулинз включил ее, рация хрипела и завывала от помех, но все же ему удалось вызвать «скорую».
Я направился к плачущей девушке, маленькой брюнетке, одетой примерно так же, как Молли. Она была в синяках, и судя по тому, как она лежала на полу, любое движение причиняло ей боль. Я подошел к ней и осторожно ощупал плечо.
– Не шевелитесь, – мягко произнес я. – Кажется, у вас сломана ключица. Я знаю, это чертовски больно, но пройдет.
– Больно, больно, больнобольнобольно, – всхлипывала она.
Я осторожно сжал ей руку, и она откликнулась отчаянным пожатием.
– Все будет хорошо, – заверил я ее.
– Только не уходите, – всхлипнула она, продолжая цепляться за мою руку. – Не уходите.
– Все в порядке, – сказал я. – Я здесь.
– Что это, черт подери, было? – спросил Роулинз, задыхаясь. Он лихорадочно оглядывался по сторонам. – Это же был Жнец. Гребаный Жнец из «Пригородной резни». Что за псих нарядился Жнецом и принялся… – Лицо его скривилось, словно его вот-вот стошнит. – Что это было?
– Роулинз, – произнес я резко, чтобы привлечь его внимание.
Его испуганный взгляд метнулся ко мне.
– Вызовите Мёрфи, – сказал я.
Секунду-другую он смотрел сквозь меня, потом очнулся.
– По этому делу я обязан звонить начальству. Ему и решать.
– Как знаете, – сказал я. – Но Мёрфи и ее ребята могут с этим хоть как-то разобраться. А ваше начальство – вряд ли. – Я кивнул в сторону трупа. – И мы ведь здесь не в бирюльки играем.
Роулинз посмотрел на меня. Потом на мертвого юношу. Потом кивнул и снова поднес к губам рацию.
– Больно, – всхлипнула девушка сдавленным от муки голосом. – Больно, больно, больно.
Я осторожно похлопал ее по запястью своей перчаткой. Где-то вдалеке послышалось и начало приближаться завывание полицейских сирен.
– Господи, – повторил Роулинз и тряхнул головой. – Господи, Дрезден, что здесь произошло?
Я посмотрел на зиявшую в экране рваную дырку, на повторявшую очертания Жнеца брешь в деревянной перегородке за ним. На изломе дерева блестела слизь – чистый желатин, физическая составляющая эктоплазмы. Еще несколько минут – и она испарится, не оставив за собой ничего.
– Господи, – в третий раз оглушенно прошептал Роулинз. – Что здесь произошло?
Угу.
Хороший вопрос.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Прибыли представители власти, и кризис сменился последствиями. Медики перенесли ту девушку, что пострадала сильнее, и вспоротого юношу в помещение первой медицинской помощи, а полицейские тем временем делали то, что в их силах, чтобы помочь остальным пострадавшим в ожидании прибытия новых бригад «скорой». Я оставался с раненой девушкой, держа ее за руку. Парень из «скорой» наспех осмотрел ее, убедился, что, несмотря на острую боль, жизни ничего не угрожает, и посоветовал мне оставаться на месте, не подпуская к ней никого до тех пор, пока врачи не смогут заняться ею по-настоящему.
Это меня вполне устраивало. При одной мысли о том, чтобы встать, мне становилось дурно.
Пока я сидел рядом с девушкой, помещение наполнялось полицейскими. Девушка затихла – страх отпустил ее, да и организм выделял эндорфины, притуплявшие боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126