когда же он приблизился к хижине для мальчиков, до него донесся
и ее запах, запах юных человеческих тел. Бесшумно прокрался он
под тростниковой циновкой в теплую, наполненную дыханием
темноту и растянулся на соломе, а в голове проплывали мысли о
ведьмах, о кабаньем зубе, об Аде, о заклинателе погоды и о его
горшочках на огне, пока сон не сморил его.
Туру очень сдержанно шел на сближение с мальчиком, он не
желал облегчать ему путь к себе. Но юноша ходил за ним по
пятам, его тянуло к старику, он сам зачастую не знал почему.
Порой, когда заклинатель ставил капканы, разнюхивал след,
выкапывал корень или собирал семена в каком-нибудь потаеннейшем
уголке леса, болота или степи, он вдруг чувствовал на себе
взгляд мальчика, который часами неслышно крался за ним и
подкарауливал его. Иной раз он делал вид, будто ничего не
замечает, иногда сердился и немилосердно прогонял
преследователя, а бывало и так, что подзовет его и водит за
собой целый день, принимая его помощь, показывает ему то,
другое, заставляет отгадывать, испытывает его, открывает ему
названия трав, велит зачерпнуть воды или развести огонь, и, что
бы мальчик ни делал, старик обучал его всем лучшим приемам и
хитростям, тайнам и заклинаниям, настойчиво внушая ему: все это
надо держать про себя, никому не рассказывать. И наконец, когда
Слуга подрос, заклинатель дождя совсем оставил его при себе,
признал в нем своего ученика и перевел из хижины мальчиков в
свою собственную. Этим он отличил Слугу перед всем племенем:
его перестали считать мальчиком, теперь он сделался учеником
заклинателя дождя, а это означало, что если он выдержит искус и
окажется пригодным, то впоследствии займет место старика.
С того часа, когда Туру взял Слугу в свою хижину, преграда
между ними пала - не преграда преклонения и послушания, а
преграда недоверия и замкнутости. Туру сдался, настойчивость
юноши покорила его; теперь единственным его желанием было
сделать из Слуги настоящего заклинателя погоды и своего
преемника. Для такого обучения не существовало ни понятий, ни
теории, ни методы, ни письма, ни цифр, и было очень мало слов,
и мастер развивал не столько ум, сколько пять чувств Слуги.
Предстояло не только овладеть всем огромным богатством преданий
и опыта, всем запасом знаний человека той эпохи и умело
применять их, но и научиться передавать их дальше. Широкая и
богатая система опыта, наблюдений, инстинктов, привычки к
исследованиям медленно и пока смутно раскрывалась перед юношей,
почти ничего из этого богатого запаса нельзя было выразить в
ясных понятиях, все приходилось пробовать, изучать, проверять
только своими пятью чувствами. Основанием же и средоточием этой
науки было учение о луне, о ее фазах и воздействиях, о ее
постепенном росте и постепенном исчезновении, о луне,
населенной душами усопших и посылающей эти души для нового
рождения, чтобы освободить место для новых умерших.
Помимо того вечера, когда он от сказки родоначальницы
бежал к очагу старика с его горшочками, еще один час
запечатлелся в памяти Слуги, глухой час между ночью и утром,
когда учитель разбудил его через два часа после полуночи и
вышел с ним из дому в непроглядную темь, чтобы показать ему
последний восход убывающего лунного серпа. Долго они ждали,
стоя на выступе скалы среди лесистых холмов; учитель - в
молчаливой неподвижности, юноша - немного испуганный, сонный и
дрожащий, пока на точно предуказанном учителем месте, в
описанной им заранее форме и наклоне не обозначился тоненький
серп, мягко изогнутая линия. Робко и очарованно смотрел Слуга
на медленно восходящее светило, тихо выплывавшее из мрака
облаков на чистый островок неба.
- Скоро она сменит обличие и опять начнет расти, тогда
придет пора сеять гречиху, - сказал заклинатель дождя,
подсчитывая по пальцам остающиеся дни. И он снова погрузился в
молчание. Слуга же словно потерянный стоял на блестящем,
покрытом росой камне и дрожал от ночной прохлады, а из чащи
леса донесся протяжный вой совы. Долго молчал старик,
задумавшись, потом поднялся, положил руку наголову юноши и
вымолвил тихо, как бы сквозь сон:
- Когда я умру, мой дух отлетит на луну. К тому времени
ты станешь мужчиною, у тебя будет жена, моя дочь Ада будет
твоей женой. Когда она родит тебе сына, дух мой вернется и
вселится в вашего мальчика и ты назовешь его Туру, как я
называюсь Туру.
Ученик в изумлении слушал старика, не смея вставить слово,
тонкий серебряный серп месяца поднялся высоко, его уже
наполовину поглотили тучи. Души юноши, коснулось дивное
предчувствие множества взаимосвязей и сплетений, повторимости
перекрещивающихся вещей и явлений; дивным показалось ему, что
он поставлен наблюдателем и даже участником того, что
происходило на этом чуждом, ночном небе, где над бескрайними
лесами и холмами появился в точности предугаданный учителем
острый, тонкий серп; дивным предстал перед ним и сам учитель,
окруженный тысячей тайн, человек, думающий о собственной
смерти, чей дух улетит на луну и вернется назад, чтобы вновь
вселиться в человека, и этим человеком будет его, Слуги, сын,
который должен быть назван именем покойного учителя. Дивно
раскрылось перед ним будущее, местами прозрачное, как это
облачное небо, раскрылась перед ним вся судьба его, и то, что
ее можно предвидеть, назвать, говорить о ней, как бы позволило
ему заглянуть в необозримые просторы, полные чудес и все же
подчиненные твердому порядку. На мгновение ему почудилось,
будто все можно объять духом, все познать, все услышать: и
безмолвный, точный ход светил наверху, и жизнь людей и
животных, их общность и вражду, столкновения и схватки, и все
великое и малое, вместе с заключенной в каждом живом существе
смертью, - все это он увидел или постиг в первом трепетном
предчувствии единого целого, увидел и себя самого, включенного
в это целое, как нечто, подчиненное порядку, управляемое
определенными законами, доступное пониманию. Первое
предчувствие великих тайн, их значения и глубины, а также
возможности их постижения коснулось юноши словно невидимой
рукой в этой предрассветной лесной прохладе, на скале,
вздымающейся над тысячами шелестящих древесных вершин. Он не
смог бы выразить этого словами ни тогда, ни потом, всю свою
жизнь, но мыслями он возвращался к этому часу много раз; более
того, в дальнейшем его обучении и опыте тот миг и все пережитое
тогда постоянно ему сопутствовали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181