В случаях, когда умерший или
убывающий Магистр оставлял после себя уже определенного
преемника, не имеющего соперников, пост его замещался
немедленно после первого же пленарного заседания Верховной
Коллегии. Однако на сей раз дело грозило затянуться.
Во время траура Иозеф Кнехт несколько раз заговаривал со
своим другом о закончившейся Игре и обо всем омраченном
празднестве.
- Этот заместитель Бертрам, - сказал как-то Кнехт, - не
только вполне прилично довел свою роль до конца, то есть
пытался играть истинного Магистра, но, по моему разумению,
совершил и куда большее: он принес себя в жертву этой Ludus
sollemnis как своей самой торжественной и последней официальной
обязанности. Вы были жестоки, люто жестоки с ним, у вас имелась
возможность спасти праздник и Бертрама, но вы этого не сделали,
однако не мне судить, вероятно, у вас были свои причины.
Теперь, когда вы настояли на своем и бедняга Бертрам уничтожен,
вам следует проявить великодушие. Как только он вернется,
необходимо пойти ему навстречу, дать понять, что вы оценили
принесенную им жертву.
Тегуляриус покачал головой.
- Мы ее оценили, - сказал он, - и приняли. Но на твою
долю выпало счастье быть па сей раз, так сказать,
беспристрастным участником Игры, гостем, а потому ты не мог
всего заметить. Нет, нет, Иозеф, нам уже не представится
возможность проявить какие-нибудь добрые чувства по отношению к
Бертраму. Он осознал, что жертва его была необходима, и, думаю,
никогда уже не будет пытаться взять ее назад.
Только теперь Кнехт понял его и с грустью умолк. Ведь и
правда, он пережил эти праздничные дни не как истинный
вальдцелец и товарищ, а скорее как гость, и потому только
теперь ему открылось, как, собственно, обстояло дело с жертвой
Бертрама. До сих пор Бертрам представлялся ему честолюбцем,
раздавленным бременем непосильной задачи и отныне вынужденным
расстаться со всеми своими честолюбивыми замыслами, забыть, что
когда-то был "тенью" Магистра и возглавлял ежегодную
торжественную Игру. И только теперь, когда он услыхал слова
друга. Кнехт, внезапно онемев, понял: судьи Бертрама осудили
его, и он никогда не вернется. Ему разрешили довести Игру до
конца и даже помогали, постольку, поскольку на желали скандала,
но сделано это было не для того, чтобы пощадить Бертрама, а
ради Вальдцеля.
Сама должность Бертрама требовала завоевания полного
доверия не только Магистра - в этом Бертрам вполне преуспел,
- но и в не меньшей мере доверия элиты, а его-то достойный
сожаления заместитель так и не смог добиться. Соверши он
ошибку, иерархия не встала бы на его защиту, как она встала бы
на защиту его повелителя. И если былые товарищи его не
признали, никакой авторитет уже не в силах его спасти, и эти
товарищи, репетиторы, превращаются в его судей. Если они
неумолимы, "тени" приходит конец. Так оно и случилось на этот
раз. Из своего путешествия в горы Бертрам уже не вернулся.
Прошло немного времени, и в Вальдцеле распространился слух, что
он сорвался в пропасть и погиб. Больше о нем никто не упоминал.
Тем временем в Селение Игры каждый день наведывались
старшие и высшие должностные лица из руководства Ордена и
Воспитательной Коллегии; то и дело кого-нибудь из элиты или из
чиновников Игры вызывали для беседы, о содержании которых среди
той же элиты высказывались самые различные предположения. Не
раз вызывали и Иозефа Кнехта.
В первом случае его расспрашивали два представителя
руководства Ордена, во втором с ним беседовал Магистр
филологии, затем господин Дюбуа, потом еще два других Магистра.
Тегуляриус, которого также неоднократно вызывали, все время
пребывал в каком-то приподнятом настроении и без конца острил
по поводу предстоящего конклава, как он это называл. Еще в дни
празднества Иозефу бросилось в глаза, как мало теперь, в
отличие от прежних времен, связывало его с элитой, а в эти
"предконклавные" дни он ощутил это куда острей. И дело было не
только в том, что он, словно чужой, жил в гостевом флигеле, и
не в том, что представители Верховной Коллегии обращались с ним
как с равным. Сама элита, так называемые репетиторы, не приняли
его как равного, в их отношении к нему было что-то от
иронической вежливости, во всяком случае, чувствовался какой-то
выжидательный холодок; элита отошла от него еще в те дни, когда
его послали в Мариафельс, и это было вполне естественно и даже
правильно: кто сделал шаг от свободы к подчинению, от студента
к иерархии, того уже не считали товарищем, он был уже на пути к
тому, чтобы стать начальством, "бонзой", он уже не принадлежал
к элите и должен был знать, что она до поры до времени будет
относиться к нему весьма критически. Так бывало со всеми, кто
попадал в подобное положение. По Кнехт-то в ту пору воспринимал
этот отход, этот холодок особенно болезненно, прежде всего
потому, что осиротевшая и ожидавшая назначения нового Магистра
Игры элита сплотилась особенно тесно, заняв оборонительную
позицию, и, кроме того, потому, что ее решимость и
непоколебимость ее позиции только что столь сурово проявилась в
случае с "тенью" - Бертрамом.
Однажды вечером в дом для гостей прибежал донельзя
взволнованный Тегуляриус, разыскал Иозефа, затащил его в
какую-то пустую комнату, прикрыл дверь и выпалил:
- Иозеф! Иозеф! Бог ты мой, и как это я раньше не
догадался! Я должен был это знать, да и нетрудно было
догадаться... Нет, я ничего не соображаю и, по совести, не
пойму, следует ли мне радоваться... - И он, один из самых
осведомленных жителей Селения Игры, поспешил сообщить: более
чем вероятно, даже почти наверняка, Иозефа Кнехта изберут
Магистром Игры. Еще позавчера сняли кандидатуру старшего
Архивариуса, которого прочили в наследники Магистра Томаса, из
трех кандидатов элиты, шедших до сих пор впереди, ни одного не
поддерживают и не рекомендуют ни Магистры, ни руководство
Ордена, а за Кнехта уже высказались два члена руководства и
господин Дюбуа, к ним следует добавить веский голос старого
Магистра музыки, которого на этих днях, как достоверно
известно, лично навестили несколько Магистров. - Иозеф, они
сделают тебя Магистром! - воскликнул он еще раз, и тут же друг
зажал ему рот ладонью.
В первое мгновенье Иозеф был, пожалуй, не менее потрясен
неожиданным предположением, чем Фриц, - настолько оно
представлялось ему немыслимым, но уже в то время, как
Тегуляриус сообщал ему о различных слухах, циркулировавших
среди адептов Игры о конклаве, Кнехт понял, что предположение
друга не лишено основания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
убывающий Магистр оставлял после себя уже определенного
преемника, не имеющего соперников, пост его замещался
немедленно после первого же пленарного заседания Верховной
Коллегии. Однако на сей раз дело грозило затянуться.
Во время траура Иозеф Кнехт несколько раз заговаривал со
своим другом о закончившейся Игре и обо всем омраченном
празднестве.
- Этот заместитель Бертрам, - сказал как-то Кнехт, - не
только вполне прилично довел свою роль до конца, то есть
пытался играть истинного Магистра, но, по моему разумению,
совершил и куда большее: он принес себя в жертву этой Ludus
sollemnis как своей самой торжественной и последней официальной
обязанности. Вы были жестоки, люто жестоки с ним, у вас имелась
возможность спасти праздник и Бертрама, но вы этого не сделали,
однако не мне судить, вероятно, у вас были свои причины.
Теперь, когда вы настояли на своем и бедняга Бертрам уничтожен,
вам следует проявить великодушие. Как только он вернется,
необходимо пойти ему навстречу, дать понять, что вы оценили
принесенную им жертву.
Тегуляриус покачал головой.
- Мы ее оценили, - сказал он, - и приняли. Но на твою
долю выпало счастье быть па сей раз, так сказать,
беспристрастным участником Игры, гостем, а потому ты не мог
всего заметить. Нет, нет, Иозеф, нам уже не представится
возможность проявить какие-нибудь добрые чувства по отношению к
Бертраму. Он осознал, что жертва его была необходима, и, думаю,
никогда уже не будет пытаться взять ее назад.
Только теперь Кнехт понял его и с грустью умолк. Ведь и
правда, он пережил эти праздничные дни не как истинный
вальдцелец и товарищ, а скорее как гость, и потому только
теперь ему открылось, как, собственно, обстояло дело с жертвой
Бертрама. До сих пор Бертрам представлялся ему честолюбцем,
раздавленным бременем непосильной задачи и отныне вынужденным
расстаться со всеми своими честолюбивыми замыслами, забыть, что
когда-то был "тенью" Магистра и возглавлял ежегодную
торжественную Игру. И только теперь, когда он услыхал слова
друга. Кнехт, внезапно онемев, понял: судьи Бертрама осудили
его, и он никогда не вернется. Ему разрешили довести Игру до
конца и даже помогали, постольку, поскольку на желали скандала,
но сделано это было не для того, чтобы пощадить Бертрама, а
ради Вальдцеля.
Сама должность Бертрама требовала завоевания полного
доверия не только Магистра - в этом Бертрам вполне преуспел,
- но и в не меньшей мере доверия элиты, а его-то достойный
сожаления заместитель так и не смог добиться. Соверши он
ошибку, иерархия не встала бы на его защиту, как она встала бы
на защиту его повелителя. И если былые товарищи его не
признали, никакой авторитет уже не в силах его спасти, и эти
товарищи, репетиторы, превращаются в его судей. Если они
неумолимы, "тени" приходит конец. Так оно и случилось на этот
раз. Из своего путешествия в горы Бертрам уже не вернулся.
Прошло немного времени, и в Вальдцеле распространился слух, что
он сорвался в пропасть и погиб. Больше о нем никто не упоминал.
Тем временем в Селение Игры каждый день наведывались
старшие и высшие должностные лица из руководства Ордена и
Воспитательной Коллегии; то и дело кого-нибудь из элиты или из
чиновников Игры вызывали для беседы, о содержании которых среди
той же элиты высказывались самые различные предположения. Не
раз вызывали и Иозефа Кнехта.
В первом случае его расспрашивали два представителя
руководства Ордена, во втором с ним беседовал Магистр
филологии, затем господин Дюбуа, потом еще два других Магистра.
Тегуляриус, которого также неоднократно вызывали, все время
пребывал в каком-то приподнятом настроении и без конца острил
по поводу предстоящего конклава, как он это называл. Еще в дни
празднества Иозефу бросилось в глаза, как мало теперь, в
отличие от прежних времен, связывало его с элитой, а в эти
"предконклавные" дни он ощутил это куда острей. И дело было не
только в том, что он, словно чужой, жил в гостевом флигеле, и
не в том, что представители Верховной Коллегии обращались с ним
как с равным. Сама элита, так называемые репетиторы, не приняли
его как равного, в их отношении к нему было что-то от
иронической вежливости, во всяком случае, чувствовался какой-то
выжидательный холодок; элита отошла от него еще в те дни, когда
его послали в Мариафельс, и это было вполне естественно и даже
правильно: кто сделал шаг от свободы к подчинению, от студента
к иерархии, того уже не считали товарищем, он был уже на пути к
тому, чтобы стать начальством, "бонзой", он уже не принадлежал
к элите и должен был знать, что она до поры до времени будет
относиться к нему весьма критически. Так бывало со всеми, кто
попадал в подобное положение. По Кнехт-то в ту пору воспринимал
этот отход, этот холодок особенно болезненно, прежде всего
потому, что осиротевшая и ожидавшая назначения нового Магистра
Игры элита сплотилась особенно тесно, заняв оборонительную
позицию, и, кроме того, потому, что ее решимость и
непоколебимость ее позиции только что столь сурово проявилась в
случае с "тенью" - Бертрамом.
Однажды вечером в дом для гостей прибежал донельзя
взволнованный Тегуляриус, разыскал Иозефа, затащил его в
какую-то пустую комнату, прикрыл дверь и выпалил:
- Иозеф! Иозеф! Бог ты мой, и как это я раньше не
догадался! Я должен был это знать, да и нетрудно было
догадаться... Нет, я ничего не соображаю и, по совести, не
пойму, следует ли мне радоваться... - И он, один из самых
осведомленных жителей Селения Игры, поспешил сообщить: более
чем вероятно, даже почти наверняка, Иозефа Кнехта изберут
Магистром Игры. Еще позавчера сняли кандидатуру старшего
Архивариуса, которого прочили в наследники Магистра Томаса, из
трех кандидатов элиты, шедших до сих пор впереди, ни одного не
поддерживают и не рекомендуют ни Магистры, ни руководство
Ордена, а за Кнехта уже высказались два члена руководства и
господин Дюбуа, к ним следует добавить веский голос старого
Магистра музыки, которого на этих днях, как достоверно
известно, лично навестили несколько Магистров. - Иозеф, они
сделают тебя Магистром! - воскликнул он еще раз, и тут же друг
зажал ему рот ладонью.
В первое мгновенье Иозеф был, пожалуй, не менее потрясен
неожиданным предположением, чем Фриц, - настолько оно
представлялось ему немыслимым, но уже в то время, как
Тегуляриус сообщал ему о различных слухах, циркулировавших
среди адептов Игры о конклаве, Кнехт понял, что предположение
друга не лишено основания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181