На следующее утро
прозвучали концерты и была провозглашена первая часть Игры, а
также объявлены медитации на обе музыкальные темы этой первой
части. Бертрам в торжественном облачении Магистра Игры держался
с достоинством, владел собой, только выглядел очень бледным и
день ото дня казался все более переутомленным, нездоровым,
впавшим в резиньяцию, а в последние дни и впрямь стал походить
на тень. Уже на второй день официальных торжеств
распространился слух, будто бы состояние здоровья Магистра
Томаса ухудшилось, его жизни угрожает опасность, и в тот же
вечер среди посвященных постепенно стала рождаться легенда о
больном Магистре и его "тени".
Легенда эта, возникшая в самом узком кругу репетиторов,
утверждала, будто Магистр не только хотел, но и мог взять на
себя руководство Игрой, однако, дабы утешить честолюбие своей
"тени", принес эту жертву и передал бразды правления Бертраму.
Теперь же, в связи с тем, что Бертрам явно не справляется с
возложенной на него высокой обязанностью и вся Игра грозит
обернуться разочарованием, больной Магистр, сознавая свою
ответственность за "тень" и за ее провал, чувствует
необходимость взять на себя расплату за чужие грехи; именно
это, а не что-нибудь иное, и является причиной ухудшения его
здоровья и скачка температуры. Разумеется, то был не
единственный вариант легенды, но его придерживалась элита,
утверждая недвусмысленно, что она, элита, это честолюбивое
подрастающее поколение, воспринимает сложившуюся обстановку как
трагическую и не намерена принимать в расчет никаких уклончивых
и половинчатых объяснений, замазываний и приукрашивания этой
трагедии.
Почет, которым пользовался Магистр, и неприязнь к его
"тени" взаимно уравновешивались. Бертраму вслед неслись
проклятия и пожелания всяческих бед, невзирая на то, что
пострадать от этого должен был сам Магистр. Днем позже из уст в
уста передавался рассказ о том, будто Магистр призвал к своему
одру заместителя и двух старост элиты, заклиная их хранить мир,
чтобы не сорвать праздник, еще через день поползла молва, будто
бы Магистр продиктовал завещание и сообщил Верховной Коллегии
имя человека, которого он желал бы видеть своим преемником.
Назывались даже имена. С каждым днем, вместе с известиями об
ухудшении состояния больного, множилось и число слухов, и как в
торжественном зале, так и в гостиницах заметно падало
настроение, хотя никто не позволил себе, не дождавшись
окончания Игры, покинуть Вальдцель. Над праздником нависла
мрачная туча, однако, несмотря на это, внешне все развивалось
по заранее намеченному плану, хотя о радостном подъеме, столь
характерном для ежегодных Игр и обычно ожидаемом всеми
присутствующими, разумеется, уже не могло быть и речи. А когда
в предпоследний день Игры создатель ее, Магистр Томас, навеки
закрыл глаза. Верховной Коллегии не удалось избежать
распространения этого известия, и, как ни странно, кое-кто из
участников с облегчением воспринял подобное разрешение
запутанной ситуации. Ученика Игры и особенно элита, хотя им и
не было дозволено до окончания Ludus sollemnis надеть траурные
одежды и прервать строго предписанное чередование игровых
действий и медитаций, единодушно отметили, последний
торжественный акт и праздничный день как день траура по
усопшему, окружив Бертрама, измученного бессонницей, бледного и
все же продолжающего с полуприкрытыми глазами руководить Игрой,
атмосферой ледяного недоброжелательства и одиночества.
Иозеф Кнехт, связанный через Тегуляриуса с элитой и как
опытный мастер Игры чрезвычайно остро ощущавший подобные
течения и настроения, все же не поддался им и, начиная с
четвертого или пятого дня, даже запретил своему другу Фрицу
отягощать его сообщениями о болезни Магистра. Отлично понимая и
чувствуя, какая трагическая тень легла на празднество, он с
глубокой скорбью думал о Магистре, со все возраставшей
неприязнью, однако и с сочувствием, - о его "тени", словно бы
осужденной умереть вместе со своим повелителем; но в то же
время он стойко противился всякому воздействию на себя как
правдивых, так и вымышленных сообщений, никому не позволял
нарушить свою предельную концентрацию ц с радостью отдался
течению прекрасно построенной Игры, переживая торжество,
вопреки всем треволнениям и мрачным слухам, в состоянии
серьезном и возвышенном. "Тень" - Бертрам, к счастью, был
избавлен от непременного в подобных случаях приема
поздравителей и официальных лиц, традиционный День Радости
студентов Игры также был отменен. Как только отзвучал последний
такт торжественного музыкального финала, Верховная Коллегия
объявила о смерти Магистра, и в Vicus lusorum начались дни
траура, которого строго придерживался и живущий в гостевом
флигеле Иозеф Кнехт.
Обряд похорон Магистра Томаса, чью память и поныне глубоко
чтят потомки, был совершен с обычной для Касталии скромностью.
"Тень" - Бертрам, напрягая последние силы, до конца сыграл
свою немалотрудную роль. Осознав свое положение, он испросил
себе отпуск и удалился в горы.
В селении адептов Игры, да и во всем Вальдцеле, воцарился
траур. Можно предположить, что никто не поддерживал близких,
определенно дружественных отношений с покойным Магистром, но
его превосходство, чистота и благородство помыслов, вкупе с
выдающимся умом и совершенным чувством формы сделали из него
правителя, какие в демократически устроенной Касталии не так уж
часто встречаются. Им можно было гордиться. По видимости чуждый
страстям, любви, чувству дружбы, он с тем большим правом мог
служить идеалом для юношества, и его достоинство, княжеская
осанка, кстати, принесшая ему ласково-ироническое прозвище
\<сиятельство", обеспечили ему с годами, несмотря на известный
отпор, несколько особое положение в Высшем Совете и на
заседаниях Воспитательной Коллегии. Разумеется, в Вальдцеле
сразу же разгорелись споры о кандидате на высокий пост, и нигде
они не велись так горячо, как среди элиты. После отъезда
"тени", падения которой так добивался и в конце концов добился
этот круг, элита, проголосовав, временно разделила функции
Магистра среди трех лиц, разумеется, только функции, касающиеся
внутренних дел Vicus lusorum, а никак не официальные,
являющиеся прерогативой Воспитательной Коллегии. В соответствии
с обычаями, пост Магистра Игры не должен был оставаться
незамещенным более трех педель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
прозвучали концерты и была провозглашена первая часть Игры, а
также объявлены медитации на обе музыкальные темы этой первой
части. Бертрам в торжественном облачении Магистра Игры держался
с достоинством, владел собой, только выглядел очень бледным и
день ото дня казался все более переутомленным, нездоровым,
впавшим в резиньяцию, а в последние дни и впрямь стал походить
на тень. Уже на второй день официальных торжеств
распространился слух, будто бы состояние здоровья Магистра
Томаса ухудшилось, его жизни угрожает опасность, и в тот же
вечер среди посвященных постепенно стала рождаться легенда о
больном Магистре и его "тени".
Легенда эта, возникшая в самом узком кругу репетиторов,
утверждала, будто Магистр не только хотел, но и мог взять на
себя руководство Игрой, однако, дабы утешить честолюбие своей
"тени", принес эту жертву и передал бразды правления Бертраму.
Теперь же, в связи с тем, что Бертрам явно не справляется с
возложенной на него высокой обязанностью и вся Игра грозит
обернуться разочарованием, больной Магистр, сознавая свою
ответственность за "тень" и за ее провал, чувствует
необходимость взять на себя расплату за чужие грехи; именно
это, а не что-нибудь иное, и является причиной ухудшения его
здоровья и скачка температуры. Разумеется, то был не
единственный вариант легенды, но его придерживалась элита,
утверждая недвусмысленно, что она, элита, это честолюбивое
подрастающее поколение, воспринимает сложившуюся обстановку как
трагическую и не намерена принимать в расчет никаких уклончивых
и половинчатых объяснений, замазываний и приукрашивания этой
трагедии.
Почет, которым пользовался Магистр, и неприязнь к его
"тени" взаимно уравновешивались. Бертраму вслед неслись
проклятия и пожелания всяческих бед, невзирая на то, что
пострадать от этого должен был сам Магистр. Днем позже из уст в
уста передавался рассказ о том, будто Магистр призвал к своему
одру заместителя и двух старост элиты, заклиная их хранить мир,
чтобы не сорвать праздник, еще через день поползла молва, будто
бы Магистр продиктовал завещание и сообщил Верховной Коллегии
имя человека, которого он желал бы видеть своим преемником.
Назывались даже имена. С каждым днем, вместе с известиями об
ухудшении состояния больного, множилось и число слухов, и как в
торжественном зале, так и в гостиницах заметно падало
настроение, хотя никто не позволил себе, не дождавшись
окончания Игры, покинуть Вальдцель. Над праздником нависла
мрачная туча, однако, несмотря на это, внешне все развивалось
по заранее намеченному плану, хотя о радостном подъеме, столь
характерном для ежегодных Игр и обычно ожидаемом всеми
присутствующими, разумеется, уже не могло быть и речи. А когда
в предпоследний день Игры создатель ее, Магистр Томас, навеки
закрыл глаза. Верховной Коллегии не удалось избежать
распространения этого известия, и, как ни странно, кое-кто из
участников с облегчением воспринял подобное разрешение
запутанной ситуации. Ученика Игры и особенно элита, хотя им и
не было дозволено до окончания Ludus sollemnis надеть траурные
одежды и прервать строго предписанное чередование игровых
действий и медитаций, единодушно отметили, последний
торжественный акт и праздничный день как день траура по
усопшему, окружив Бертрама, измученного бессонницей, бледного и
все же продолжающего с полуприкрытыми глазами руководить Игрой,
атмосферой ледяного недоброжелательства и одиночества.
Иозеф Кнехт, связанный через Тегуляриуса с элитой и как
опытный мастер Игры чрезвычайно остро ощущавший подобные
течения и настроения, все же не поддался им и, начиная с
четвертого или пятого дня, даже запретил своему другу Фрицу
отягощать его сообщениями о болезни Магистра. Отлично понимая и
чувствуя, какая трагическая тень легла на празднество, он с
глубокой скорбью думал о Магистре, со все возраставшей
неприязнью, однако и с сочувствием, - о его "тени", словно бы
осужденной умереть вместе со своим повелителем; но в то же
время он стойко противился всякому воздействию на себя как
правдивых, так и вымышленных сообщений, никому не позволял
нарушить свою предельную концентрацию ц с радостью отдался
течению прекрасно построенной Игры, переживая торжество,
вопреки всем треволнениям и мрачным слухам, в состоянии
серьезном и возвышенном. "Тень" - Бертрам, к счастью, был
избавлен от непременного в подобных случаях приема
поздравителей и официальных лиц, традиционный День Радости
студентов Игры также был отменен. Как только отзвучал последний
такт торжественного музыкального финала, Верховная Коллегия
объявила о смерти Магистра, и в Vicus lusorum начались дни
траура, которого строго придерживался и живущий в гостевом
флигеле Иозеф Кнехт.
Обряд похорон Магистра Томаса, чью память и поныне глубоко
чтят потомки, был совершен с обычной для Касталии скромностью.
"Тень" - Бертрам, напрягая последние силы, до конца сыграл
свою немалотрудную роль. Осознав свое положение, он испросил
себе отпуск и удалился в горы.
В селении адептов Игры, да и во всем Вальдцеле, воцарился
траур. Можно предположить, что никто не поддерживал близких,
определенно дружественных отношений с покойным Магистром, но
его превосходство, чистота и благородство помыслов, вкупе с
выдающимся умом и совершенным чувством формы сделали из него
правителя, какие в демократически устроенной Касталии не так уж
часто встречаются. Им можно было гордиться. По видимости чуждый
страстям, любви, чувству дружбы, он с тем большим правом мог
служить идеалом для юношества, и его достоинство, княжеская
осанка, кстати, принесшая ему ласково-ироническое прозвище
\<сиятельство", обеспечили ему с годами, несмотря на известный
отпор, несколько особое положение в Высшем Совете и на
заседаниях Воспитательной Коллегии. Разумеется, в Вальдцеле
сразу же разгорелись споры о кандидате на высокий пост, и нигде
они не велись так горячо, как среди элиты. После отъезда
"тени", падения которой так добивался и в конце концов добился
этот круг, элита, проголосовав, временно разделила функции
Магистра среди трех лиц, разумеется, только функции, касающиеся
внутренних дел Vicus lusorum, а никак не официальные,
являющиеся прерогативой Воспитательной Коллегии. В соответствии
с обычаями, пост Магистра Игры не должен был оставаться
незамещенным более трех педель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181