Они встретились еще несколько раз, и чем ближе подходил
отъезд Плинио, тем старательнее они ухаживали друг за другом. И
все же оба почувствовали облегчение, когда по прошествии трех
недель Плинио покинул Педагогическую провинцию.
Магистром Игры был в то время Томас фон дер Траве{2_5_06},
человек широкоизвестный, много путешествовавший, знавший свет,
обходительный и полный учтивейшей внимательности к любому, но
во всем, что касалось Игры, проявлявший неумолимую аскетическую
строгость. Притом он был великий труженик, о чем и не
подозревали те, кто знал его только с внешней стороны,
например, в торжественном облачении верховного руководителя
публичных Игр или же на приемах делегаций. Ходила молва, будто
он человек рассудка, чересчур спокойный, даже холодный,
поддерживающий с музами лишь отношения вежливости. Среди
молодых, полных энтузиазма приверженцев Игры можно было
услышать даже отрицательные суждения о нем - ошибочные
суждения, ибо если он и не был энтузиастом и вовремя больших
публичных Игр скорее избегал ставить большие и будоражащие
темы, то все же сыгранные им, блистательно построенные и
формально непревзойденные партии говорят о его большой близости
к сокровенным проблемам Игры.
В один прекрасный день Магистр вызвал Кнехта: он принял
его на частной квартире, в домашнем платье и спросил, не сможет
ли Кнехт и не доставит ли ему удовольствие в ближайшие дни
проводить у него здесь по полчаса, примерно в это же время дня.
Кнехт, еще ни разу не видевший Магистра с глазу на глаз, с
немалым удивлением подчинился этому приказу. На первый день
Магистр предложил ему познакомиться с объемистой рукописью,
содержащей одно из бесчисленных предложений (на этот раз оно
поступило от вальдцельского органиста), рассмотрение которых
входило в обязанности верховной инстанции Игры. В большинстве
своем это были ходатайства о включении в Архив Игры нового
материала. Изучил, например, кто-нибудь пристально историю
мадригала и обнаружил в его развитии особую кривую - он спешит
выразить ее посредством геометрических и музыкальных
обозначений, чтобы она могла занять место в словарном запасе
Игры. Другой исследовал латынь Юлия Цезаря в ее ритмических
аспектах и нашел в ней поразительное сходство с результатами
хорошо известных исследований интервалов в византийских
церковных песнопениях. Или некий мечтатель изобрел уже не в
первый раз кабалу для нотного письма пятнадцатого столетия. Мы
уж не говорим о пламенных письмах чудаковатых
экспериментаторов, ухитрявшихся из сопоставления гороскопов
Гете и Спинозы делать самые поразительные выводы и
сопровождавших свои послания красиво выполненными в красках
геометрическими чертежами, притом вполне убедительными.
Кнехт довольно рьяно принялся изучать поступившее в тот
день предложение, у него самого в голове бродило не одно такое,
хотя ему никогда не приходило на ум посылать их Магистру.
Каждый ревностный адепт мечтает о постоянном расширении сферы
Игры, покуда она не охватит весь мир, вернее, он сам производит
это расширение в уме и в своих частных партиях, и те, которые
кажутся ему удачными, он надеется увидеть включенными не только
в его частный, но и в официальный Архив. В том-то и заключается
подлинное изящество игры опытных мастеров, что они настолько
овладели выражающими, именующими и формообразующими
возможностями игровых правил, что способны любой игре с
объективными и историческими ценностями придать совершенно
индивидуальные и единственные в своем роде черты. Один из
видных ботаников как-то шутки ради сказал об этом: "Для Игры
все должно быть возможно, даже то, что некое растение станет
беседовать с господином Линнеем по-латыни".
Итак, Кнехт помогал Магистру анализировать предложенную
органистом схему; полчаса пролетели незаметно. На следующий
день он вновь явился точно в указанное время и затем приходил в
течение двух недель и работал наедине с Магистром. После первых
же встреч он обратил внимание на то, что Магистр заставлял его
тщательно прорабатывать даже самые нелепые предложения,
никчемность которых сразу же бросалась в глаза. "Хватает же у
Магистра времени на такие пустяки!" - думал он, но в конце
концов все же сообразил: дело здесь вовсе не в услуге Магистру,
не в помощи ему, а в том, что эти занятия - прежде всего повод
для учтивой, но весьма тщательной проверки самого молодого
человека. С Кнехтом повторялось примерно то же, что произошло с
ним когда-то в мальчишеские годы после встречи с Магистром
музыки: он вдруг заметил это по отношению к нему товарищей, в
них появилась какая-то робость, они стали соблюдать, так
сказать, дистанцию, порой обращаясь к нему с иронической
почтительностью. Он понял: готовится перемена, но уже не мог
быть так счастлив, как тогда, прежде.
По окончании последних совместных занятий Магистр Игры
сказал своим немного высоким вежливым голосом, с присущей ему
четкостью интонации и без всякой торжественности:
- Хорошо, завтра можешь больше не приходить, дела мы с
тобой пока закончили, однако через некоторое время я буду
вынужден снова просить тебя поработать со мной. Благодарю за
помощь, она была очень кстати. Полагаю, между прочим, что тебе
пора подать заявление о приеме в Орден; не думаю, чтобы там
возникли какие-нибудь препятствия, я уже говорил там о тебе.
Надеюсь, ты не против? - Поднявшись, он добавил: - Еще два
слова: скорей всего и ты, как большинство хороших адептов Игры
в свои молодые годы, склонен рассматривать нашу Игру как некий
инструмент для философствования. Одни мои предостережения не
отвадят тебя от этого, и все же я выскажу их. Философствуя,
следует прибегать к тем средствам, которые для этого годны, а
именно к средствам философии. Наша Игра - не философия и не
религия, она самостоятельная дисциплина и по характеру своему
ближе всего к искусству, она есть искусство sui
generis{2_3_01}. Ты добьешься большего, если сразу будешь
придерживаться этого, а не придешь к тому же итогу, потерпев
сотни неудач. Философ Кант - его теперь мало знают, но это
большой ум - говорил о теологическом философствовании как "о
волшебном фонаре призраков ума". Мы не имеем права превращать
нашу Игру в нечто подобное.
Для Иозефа все это было так неожиданно, что от едва
сдерживаемого волнения он чуть не пропустил мимо ушей последнее
предостережение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181