Здесь, повинуясь предчувствию или наитию, он
не только пережил и познал нечто решающее, но и нашел для себя
единственное в своем роде окружение и необыкновенного человека,
так называемого "Старшего Брата", создателя и жителя китайского
эрмитажа - Бамбуковой рощи. Нам представляется уместным
несколько подробнее остановиться на описании этого
примечательного эпизода студенческих лет Кнехта.
К изучению китайского языка и классиков Кнехт приступил в
знаменитом Восточноазиатском институте, испокон веку
находившемся в селении классической филологии Сан-Урбане. Там
он быстро преуспел в чтении и письме, познакомился с
несколькими китайцами и уже выучил наизусть несколько песен из
"Ши-цзин"{2_3_010}, когда на второй год обучения
заинтересовался "И-цэйн", "Книгой перемен". В ответ на его
настояния китайцы, правда, давали ему всевозможные справки, но
никто не брался прочитать ему вводный курс, ибо учителя для
это-то в Восточноазиатском институте не было. Лишь после того,
как Кнехт уже в который раз явился с просьбой выделить ему
учителя для основательных занятий "Книгой перемен", ему
рассказали о Старшем Брате и его отшельничестве. Кнехт давно
уже обратил внимание на то, что, заинтересовавшись этой книгой,
он натолкнулся на область, от которой в Восточноазиатском
институте всячески открещивались. Тогда он стал осторожнее в
своих расспросах и, пытаясь побольше разузнать о Старшем Брате,
выяснил, что сей отшельник хотя и пользуется некоторым
уважением и даже славой, однако это скорее слава чудаковатого
одиночки, нежели ученого. В конце концов, решив, что ему не на
кого рассчитывать, кроме как на самого себя, Кнехт поспешно
закончил очередную семинарскую работу и отбыл. Пешком он
отправился в ту местность, где таинственный Старший Брат
некогда заложил свою бамбуковую рощу, прослыв не то мудрецом и
учителем, не то шутом. Узнал Кнехт о нем примерно следующее:
двадцать пять лет назад это был один из подающих самые большие
надежды студентов китайского отделения. Казалось, сама природа
предопределила его к этому факультету, и скоро он превзошел
лучших учителей, даже природных китайцев как в технике письма
кисточкой, так и в расшифровке старинных свитков. Однако он
несколько озадачивал всех тем, что всякими способами стремился
и внешне походить на китайца. Например, ко всем учителям, от
руководителя семинара до Магистра, он упорно обращался не так,
как это делали все студенты - по титулу и на "вы", а называя
каждого "мой старший брат" (насмешливое прозвище это пристало к
нему навсегда). Особое внимание Старший Брат уделял оракульской
игре "И-дзин", в которую мастерски играл при помощи
традиционных стеблей тысячелистника. Наряду со старинными
комментариями к книге оракулов, любимым его чтением была книга
Чжуан Цзы{2_3_011}. Очевидно, строго рационалистический
конфуцианский дух, царивший на китайском отделении
Восточноазиатского института (с этим позднее столкнулся и
Кнехт), ощущался и тогда, ибо Старший Брат неожиданно докинул
институт, который весьма охотно сохранил бы его как
преподавателя специальной дисциплины, и пустился в странствия,
прихватив лишь кисточку, черепок для туши и две-три книги. Он
побывал на юге страны, навестил братьев по Ордену, должно быть,
все чего-то искал, и в конце концов нашел место для своего
схимничества; с большой настойчивостью письменно и устно он
добивался и добился от светских властей и Ордена разрешения
поселиться здесь и засадить это место. С тех пор он жил
идиллической жизнью в древнекитайском стиле, в мире с собой и
окружающим, стяжая то насмешки, как чудак, то почет и уважение,
как своего рода жрец, и поскольку у пего оставалось время от
ухода за бамбуковой рощей, которая защищала аккуратно разбитый
китайский садик от северных ветров, коротал свои дни в
медитации и переписке старинных свитков.
В те края и отправился Иозеф Кнехт, часто давая себе
роздых и любуясь ландшафтом, который после перехода через
перевалы, открылся ему на юге лазурной дымкой, пленяя ароматом
залитых солнцем террасных виноградников, бурыми скалами со
шныряющими по ним ящерицами, шатрами могучих каштанов, всей
пряной прелестью южных гор. День уже клонился к вечеру, когда
Кнехт достиг бамбуковой рощи; он вошел в нее и, пораженный,
увидел посреди причудливого сада китайский домик; источник
стекал с деревянного желоба по выложенной камнем канавке к
бассейну, из трещин которого пробивалась буйная зелень; в тихой
прозрачной воде плавали золотые рыбки. Над крепкими стволами
мирно шелестели метелки бамбука, газон кое-где прерывался
каменными плитами, на которых можно было прочесть надписи в
классическом стиле. Склонившийся над клумбами тощий человек,
одетый в желто-серое полотняное платье, в очках, через которые
выжидающе смотрели голубые глаза, выпрямился и медленно зашагал
навстречу гостю, без всякой неприязни, но с какой-то неловкой
робостью, присущей замкнуто живущим людям. Он вопрошающе
взглянул на Кнехта и стал ждать, что тот ему скажет. Кнехт
произнес китайские слова, приготовленные им для этого случая:
- Юный ученик осмеливается засвидетельствовать свое
почтение Старшему Брату.
- Благовоспитанному гостю - добро пожаловать, -
ответствовал Старший Брат, - юного коллегу рад видеть за
чашкой чая и радушной беседой, а ежели он того пожелает, то для
него найдется и ночлег.
Кнехт сделал "котао" и поблагодарил. Затем его ввели в
китайский домик, попотчевали чаем, показали садик, каменные
плиты с надписями, бассейн с золотыми рыбками, назвав их
возраст. До вечерней трапезы хозяин и гость сидели под
шелестящей листвой бамбука, обменивались любезностями, стихами
и речениями из классических текстов, созерцали цветы и
услаждались розовым сиянием вечера, отцветавшего над цепью гор.
Потом они снова вернулись в домик. Старший Брат подал хлеб и
фрукты, испек на крохотном очаге отличные лепешки для себя и
для гостя, а когда трапеза закончилась, студенту был задан
вопрос о цели его путешествия и притом по-немецки, по-немецки
же тот отвечал, как добрался сюда, с чем пришел, то есть с
намерением остаться столько, сколько Старший Брат дозволит быть
его учеником.
- Об этом - завтра, - заметил отшельник и предложил
гостю ложе для ночлега.
Встав утром, Кнехт вышел в садик, присел на краю водоема и
залюбовался золотыми рыбками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
не только пережил и познал нечто решающее, но и нашел для себя
единственное в своем роде окружение и необыкновенного человека,
так называемого "Старшего Брата", создателя и жителя китайского
эрмитажа - Бамбуковой рощи. Нам представляется уместным
несколько подробнее остановиться на описании этого
примечательного эпизода студенческих лет Кнехта.
К изучению китайского языка и классиков Кнехт приступил в
знаменитом Восточноазиатском институте, испокон веку
находившемся в селении классической филологии Сан-Урбане. Там
он быстро преуспел в чтении и письме, познакомился с
несколькими китайцами и уже выучил наизусть несколько песен из
"Ши-цзин"{2_3_010}, когда на второй год обучения
заинтересовался "И-цэйн", "Книгой перемен". В ответ на его
настояния китайцы, правда, давали ему всевозможные справки, но
никто не брался прочитать ему вводный курс, ибо учителя для
это-то в Восточноазиатском институте не было. Лишь после того,
как Кнехт уже в который раз явился с просьбой выделить ему
учителя для основательных занятий "Книгой перемен", ему
рассказали о Старшем Брате и его отшельничестве. Кнехт давно
уже обратил внимание на то, что, заинтересовавшись этой книгой,
он натолкнулся на область, от которой в Восточноазиатском
институте всячески открещивались. Тогда он стал осторожнее в
своих расспросах и, пытаясь побольше разузнать о Старшем Брате,
выяснил, что сей отшельник хотя и пользуется некоторым
уважением и даже славой, однако это скорее слава чудаковатого
одиночки, нежели ученого. В конце концов, решив, что ему не на
кого рассчитывать, кроме как на самого себя, Кнехт поспешно
закончил очередную семинарскую работу и отбыл. Пешком он
отправился в ту местность, где таинственный Старший Брат
некогда заложил свою бамбуковую рощу, прослыв не то мудрецом и
учителем, не то шутом. Узнал Кнехт о нем примерно следующее:
двадцать пять лет назад это был один из подающих самые большие
надежды студентов китайского отделения. Казалось, сама природа
предопределила его к этому факультету, и скоро он превзошел
лучших учителей, даже природных китайцев как в технике письма
кисточкой, так и в расшифровке старинных свитков. Однако он
несколько озадачивал всех тем, что всякими способами стремился
и внешне походить на китайца. Например, ко всем учителям, от
руководителя семинара до Магистра, он упорно обращался не так,
как это делали все студенты - по титулу и на "вы", а называя
каждого "мой старший брат" (насмешливое прозвище это пристало к
нему навсегда). Особое внимание Старший Брат уделял оракульской
игре "И-дзин", в которую мастерски играл при помощи
традиционных стеблей тысячелистника. Наряду со старинными
комментариями к книге оракулов, любимым его чтением была книга
Чжуан Цзы{2_3_011}. Очевидно, строго рационалистический
конфуцианский дух, царивший на китайском отделении
Восточноазиатского института (с этим позднее столкнулся и
Кнехт), ощущался и тогда, ибо Старший Брат неожиданно докинул
институт, который весьма охотно сохранил бы его как
преподавателя специальной дисциплины, и пустился в странствия,
прихватив лишь кисточку, черепок для туши и две-три книги. Он
побывал на юге страны, навестил братьев по Ордену, должно быть,
все чего-то искал, и в конце концов нашел место для своего
схимничества; с большой настойчивостью письменно и устно он
добивался и добился от светских властей и Ордена разрешения
поселиться здесь и засадить это место. С тех пор он жил
идиллической жизнью в древнекитайском стиле, в мире с собой и
окружающим, стяжая то насмешки, как чудак, то почет и уважение,
как своего рода жрец, и поскольку у пего оставалось время от
ухода за бамбуковой рощей, которая защищала аккуратно разбитый
китайский садик от северных ветров, коротал свои дни в
медитации и переписке старинных свитков.
В те края и отправился Иозеф Кнехт, часто давая себе
роздых и любуясь ландшафтом, который после перехода через
перевалы, открылся ему на юге лазурной дымкой, пленяя ароматом
залитых солнцем террасных виноградников, бурыми скалами со
шныряющими по ним ящерицами, шатрами могучих каштанов, всей
пряной прелестью южных гор. День уже клонился к вечеру, когда
Кнехт достиг бамбуковой рощи; он вошел в нее и, пораженный,
увидел посреди причудливого сада китайский домик; источник
стекал с деревянного желоба по выложенной камнем канавке к
бассейну, из трещин которого пробивалась буйная зелень; в тихой
прозрачной воде плавали золотые рыбки. Над крепкими стволами
мирно шелестели метелки бамбука, газон кое-где прерывался
каменными плитами, на которых можно было прочесть надписи в
классическом стиле. Склонившийся над клумбами тощий человек,
одетый в желто-серое полотняное платье, в очках, через которые
выжидающе смотрели голубые глаза, выпрямился и медленно зашагал
навстречу гостю, без всякой неприязни, но с какой-то неловкой
робостью, присущей замкнуто живущим людям. Он вопрошающе
взглянул на Кнехта и стал ждать, что тот ему скажет. Кнехт
произнес китайские слова, приготовленные им для этого случая:
- Юный ученик осмеливается засвидетельствовать свое
почтение Старшему Брату.
- Благовоспитанному гостю - добро пожаловать, -
ответствовал Старший Брат, - юного коллегу рад видеть за
чашкой чая и радушной беседой, а ежели он того пожелает, то для
него найдется и ночлег.
Кнехт сделал "котао" и поблагодарил. Затем его ввели в
китайский домик, попотчевали чаем, показали садик, каменные
плиты с надписями, бассейн с золотыми рыбками, назвав их
возраст. До вечерней трапезы хозяин и гость сидели под
шелестящей листвой бамбука, обменивались любезностями, стихами
и речениями из классических текстов, созерцали цветы и
услаждались розовым сиянием вечера, отцветавшего над цепью гор.
Потом они снова вернулись в домик. Старший Брат подал хлеб и
фрукты, испек на крохотном очаге отличные лепешки для себя и
для гостя, а когда трапеза закончилась, студенту был задан
вопрос о цели его путешествия и притом по-немецки, по-немецки
же тот отвечал, как добрался сюда, с чем пришел, то есть с
намерением остаться столько, сколько Старший Брат дозволит быть
его учеником.
- Об этом - завтра, - заметил отшельник и предложил
гостю ложе для ночлега.
Встав утром, Кнехт вышел в садик, присел на краю водоема и
залюбовался золотыми рыбками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181