Он
просил также дать вам понять, что в самое ближайшее время и как
можно скорее он хотел бы видеть вас у себя. Он приглашает вас
или, во всяком случае, хотел бы, чтобы вы посетили его в самое
ближайшее время, разумеется, если вы сможете это соединить со
служебной поездкой и вас это не слишком затруднит. Таково,
примерно, его поручение.
Кнехт испытующе взглянул на молодого человека. Да,
вероятно, он один из подопечных старца.
- Как долго намерен ты задержаться в нашем Архиве,
studiose{2_7_03}? - осторожно спросил он.
- Ровно столько, досточтимый, - услышал он в ответ, -
сколько вам понадобится для подготовки вашей поездки в Монпор,
Кнехт задумался.
- Хорошо, - заметил он наконец, - но скажи, почему то,
что ты мне передал от имени старого Магистра, ты передал своими
словами, а не дословно, как того следовало ожидать?
Петр не отвел глаз, медленно, тщательно подбирая слова,
как будто говоря на чужом языке, он ответил:
- Поручения мне не давали, Досточтимый, а потому я не мог
передать его дословно. Вы знаете моего глубокоуважаемого
наставника, и вам должно быть известно, что он человек
чрезвычайно скромный; в Монпоре о нем говорят, будто в
молодости, когда он был еще репетитором, но среди элиты уже
слыл будущим Магистром музыки, студенты прозвали его "Великим
смиренником". И вот эта его скромность, сочетающаяся с
готовностью к служению, деликатностью и терпением, после
достижения преклонных лет и особенно после того, как он ушел в
отставку, еще более возросла, вы это, конечно, знаете не хуже
меня. Подобная скромность никогда бы не позволила ему просить
вас о визите, сколь горячо ни было бы его желание. Вот почему,
domine, я не удостоился чести передать такое поручение и все же
поступил так, как будто мне это было поручено. Если это ошибка,
то в вашей власти рассматривать несуществовавшее приглашение
как несуществующее. Кнехт чуть улыбнулся.
- Ну, а твои занятия в Архиве Игры, любезнейший? Или это
был только предлог?
- О нет! Мне необходимо законспектировать несколько
ходов, так что в самом ближайшем времени мне все равно пришлось
бы воспользоваться вашим гостеприимством. Но мне показалось
правильным несколько ускорить это маленькое путешествие.
- Отлично, - согласился Магистр, снова став очень
серьезным. - Дозволено ли спросить о причине подобной
поспешности?
На мгновение юноша закрыл глаза, наморщив лоб, словно
вопрос причинил ему боль. Затем, вновь обратив свой пытливый и
юношески-критический взгляд на Магистра, сказал:
- На этот вопрос нет ответа, разве что вы решитесь
поставить его еще точнее.
- Поспешу это, сделать. Значит, состояние старого
Магистра худо? Оно вызывает опасения?
Несмотря на величайшую сдержанность интонаций Кнехта,
студент заметил любовную заботу последнего о старом Магистре, и
именно тогда, впервые за все время, в его мрачном взгляде
блеснуло что-то похожее на доброжелательность, голос его
зазвучал чуть приветлив ей, более непринужденно, и он наконец
высказал открыто, что было у него на душе.
- Господин Магистр, - сказал он Кнехту, - вы можете
быть спокойны, состояние Досточтимого отнюдь не худо, он всегда
отличался превосходным здоровьем, здоров он и сейчас, хотя
старость весьма его ослабила. Не то чтобы внешний вид его
сильно изменился или силы стали стремительно убывать: он
совершает небольшие прогулки, каждый день немного музицирует и
до самого недавнего времени давал уроки игры на органе двум
ученикам, совсем еще новичкам, - ведь он всегда любил видеть
вокруг себя детей. Однако то, что и от этих двух последних
учеников за несколько недель тому назад отказался, есть все же
некий симптом, заставивший меня насторожиться; с тех пор я стал
внимательней следить за Досточтимым, и не раз увиденное мною
заставляло меня задумываться. Такова причина моего приезда.
Оправданием подобных мыслей и последующих шагов может служить
то, что когда-то и я был учеником старого Магистра музыки, его
любимым учеником, смею сказать, и преемник его вот уже год как
приставил меня к старцу в качестве фамулуса или компаньона,
поручив мне заботу о его здоровье. Поручение это отрадно для
меня, ибо нет.викого, к кому я питал бы такое чувство
привязанности и почтения, как к моему старому учителю и
покровителю. Это он открыл мне тайну музыки, научил меня
служить ей, и если я, сверх того, в какой-то мере проник в
смысл и предназначение нашего Ордена, обрел нечто, похожее на
зрелость и внутреннюю упорядоченность, то все это исходит от
него и составляет его заслугу. Вот уже год, как я совсем
переселился к нему. Правда, я еще занят некоторыми
исследованиями, посещаю курсы, но я всегда в его распоряжении,
я его сотрапезник, спутник во время прогулок и партнер при
музицировании, а ночью - сплю через стенку от него. При столь
близком соприкосновении я могу весьма точно наблюдать, так
сказать, ступени его старения, его физического угасания, и
кое-кто из моих товарищей порой сочувственно, а то и язвительно
отзывается по поводу странной должности, определившей столь
юного человека, как я, в слуги и спутники древнего старца. Но
они не знают и, пожалуй, никто не знает чак хорошо, как я, что
за старость дарована этому Магистру, как он постепенно слабеет
и дряхлеет телом, все меньше принимает пищи, все больше
утомляется после своих маленьких прогулок, не будучи,
собственно, больным, и в тишине своей старческой поры все более
претворяется в самое духовность, в благоговение, достоинство и
простоту. И если в моей роли фамулуса или сиделки и есть
какие-нибудь трудности, то состоят они только в том, что
Досточтимый не желает быть предметом услуг и забот, что он
по-прежнему хочет только давать и никогда не брать.
- Благодарю тебя, - произнес Кнехт, - меня радует, что
при Досточтимом находится такой преданный и благородный ученик.
А теперь скажи мне, наконец, коль скоро ты говоришь не по
поручению твоего учителя, почему мой приезд в Монпор
представляется тебе столь необходимым?
- Вы только что с тревогой спрашивали о здоровье старого
Магистра музыки, - ответил студент, - должно быть, мой приезд
вызвал у вас опасение, уж не болен ли он, уж не следует ли
поспешить, чтобы успеть проститься с ним? Я и на самом деле
думаю, что следует. Не могу сказать, что конец его близок, но
ведь Досточтимый прощается с жизнью по-своему. Вот уже
несколько месяцев, как он совсем отвык говорить, и если он
всегда предпочитал краткость многословию, то теперь он стал так
уж краток и тих, что я невольно начинаю тревожиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
просил также дать вам понять, что в самое ближайшее время и как
можно скорее он хотел бы видеть вас у себя. Он приглашает вас
или, во всяком случае, хотел бы, чтобы вы посетили его в самое
ближайшее время, разумеется, если вы сможете это соединить со
служебной поездкой и вас это не слишком затруднит. Таково,
примерно, его поручение.
Кнехт испытующе взглянул на молодого человека. Да,
вероятно, он один из подопечных старца.
- Как долго намерен ты задержаться в нашем Архиве,
studiose{2_7_03}? - осторожно спросил он.
- Ровно столько, досточтимый, - услышал он в ответ, -
сколько вам понадобится для подготовки вашей поездки в Монпор,
Кнехт задумался.
- Хорошо, - заметил он наконец, - но скажи, почему то,
что ты мне передал от имени старого Магистра, ты передал своими
словами, а не дословно, как того следовало ожидать?
Петр не отвел глаз, медленно, тщательно подбирая слова,
как будто говоря на чужом языке, он ответил:
- Поручения мне не давали, Досточтимый, а потому я не мог
передать его дословно. Вы знаете моего глубокоуважаемого
наставника, и вам должно быть известно, что он человек
чрезвычайно скромный; в Монпоре о нем говорят, будто в
молодости, когда он был еще репетитором, но среди элиты уже
слыл будущим Магистром музыки, студенты прозвали его "Великим
смиренником". И вот эта его скромность, сочетающаяся с
готовностью к служению, деликатностью и терпением, после
достижения преклонных лет и особенно после того, как он ушел в
отставку, еще более возросла, вы это, конечно, знаете не хуже
меня. Подобная скромность никогда бы не позволила ему просить
вас о визите, сколь горячо ни было бы его желание. Вот почему,
domine, я не удостоился чести передать такое поручение и все же
поступил так, как будто мне это было поручено. Если это ошибка,
то в вашей власти рассматривать несуществовавшее приглашение
как несуществующее. Кнехт чуть улыбнулся.
- Ну, а твои занятия в Архиве Игры, любезнейший? Или это
был только предлог?
- О нет! Мне необходимо законспектировать несколько
ходов, так что в самом ближайшем времени мне все равно пришлось
бы воспользоваться вашим гостеприимством. Но мне показалось
правильным несколько ускорить это маленькое путешествие.
- Отлично, - согласился Магистр, снова став очень
серьезным. - Дозволено ли спросить о причине подобной
поспешности?
На мгновение юноша закрыл глаза, наморщив лоб, словно
вопрос причинил ему боль. Затем, вновь обратив свой пытливый и
юношески-критический взгляд на Магистра, сказал:
- На этот вопрос нет ответа, разве что вы решитесь
поставить его еще точнее.
- Поспешу это, сделать. Значит, состояние старого
Магистра худо? Оно вызывает опасения?
Несмотря на величайшую сдержанность интонаций Кнехта,
студент заметил любовную заботу последнего о старом Магистре, и
именно тогда, впервые за все время, в его мрачном взгляде
блеснуло что-то похожее на доброжелательность, голос его
зазвучал чуть приветлив ей, более непринужденно, и он наконец
высказал открыто, что было у него на душе.
- Господин Магистр, - сказал он Кнехту, - вы можете
быть спокойны, состояние Досточтимого отнюдь не худо, он всегда
отличался превосходным здоровьем, здоров он и сейчас, хотя
старость весьма его ослабила. Не то чтобы внешний вид его
сильно изменился или силы стали стремительно убывать: он
совершает небольшие прогулки, каждый день немного музицирует и
до самого недавнего времени давал уроки игры на органе двум
ученикам, совсем еще новичкам, - ведь он всегда любил видеть
вокруг себя детей. Однако то, что и от этих двух последних
учеников за несколько недель тому назад отказался, есть все же
некий симптом, заставивший меня насторожиться; с тех пор я стал
внимательней следить за Досточтимым, и не раз увиденное мною
заставляло меня задумываться. Такова причина моего приезда.
Оправданием подобных мыслей и последующих шагов может служить
то, что когда-то и я был учеником старого Магистра музыки, его
любимым учеником, смею сказать, и преемник его вот уже год как
приставил меня к старцу в качестве фамулуса или компаньона,
поручив мне заботу о его здоровье. Поручение это отрадно для
меня, ибо нет.викого, к кому я питал бы такое чувство
привязанности и почтения, как к моему старому учителю и
покровителю. Это он открыл мне тайну музыки, научил меня
служить ей, и если я, сверх того, в какой-то мере проник в
смысл и предназначение нашего Ордена, обрел нечто, похожее на
зрелость и внутреннюю упорядоченность, то все это исходит от
него и составляет его заслугу. Вот уже год, как я совсем
переселился к нему. Правда, я еще занят некоторыми
исследованиями, посещаю курсы, но я всегда в его распоряжении,
я его сотрапезник, спутник во время прогулок и партнер при
музицировании, а ночью - сплю через стенку от него. При столь
близком соприкосновении я могу весьма точно наблюдать, так
сказать, ступени его старения, его физического угасания, и
кое-кто из моих товарищей порой сочувственно, а то и язвительно
отзывается по поводу странной должности, определившей столь
юного человека, как я, в слуги и спутники древнего старца. Но
они не знают и, пожалуй, никто не знает чак хорошо, как я, что
за старость дарована этому Магистру, как он постепенно слабеет
и дряхлеет телом, все меньше принимает пищи, все больше
утомляется после своих маленьких прогулок, не будучи,
собственно, больным, и в тишине своей старческой поры все более
претворяется в самое духовность, в благоговение, достоинство и
простоту. И если в моей роли фамулуса или сиделки и есть
какие-нибудь трудности, то состоят они только в том, что
Досточтимый не желает быть предметом услуг и забот, что он
по-прежнему хочет только давать и никогда не брать.
- Благодарю тебя, - произнес Кнехт, - меня радует, что
при Досточтимом находится такой преданный и благородный ученик.
А теперь скажи мне, наконец, коль скоро ты говоришь не по
поручению твоего учителя, почему мой приезд в Монпор
представляется тебе столь необходимым?
- Вы только что с тревогой спрашивали о здоровье старого
Магистра музыки, - ответил студент, - должно быть, мой приезд
вызвал у вас опасение, уж не болен ли он, уж не следует ли
поспешить, чтобы успеть проститься с ним? Я и на самом деле
думаю, что следует. Не могу сказать, что конец его близок, но
ведь Досточтимый прощается с жизнью по-своему. Вот уже
несколько месяцев, как он совсем отвык говорить, и если он
всегда предпочитал краткость многословию, то теперь он стал так
уж краток и тих, что я невольно начинаю тревожиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181