Ему свойственно было тщеславие человека одаренного, но не
призванного. Он гнался за успехом, хвалился перед своими
сверстниками вновь обретенными познаниями и искусством - и это
могло быть ребячеством и с годами исчезнуть. Но он искал не
только успеха, он стремился к власти над другими и к выгоде:
когда учитель начал это замечать, он ужаснулся и постепенно
отвратил от него свое сердце. Уже после того, как юноша
несколько лет пробыл в обучении у Слуги, он два или три раза
был изобличен в тяжких провинностях. Поддавшись соблазну, он
самовольно, без ведома и разрешения учителя, брался за
вознаграждение то врачевать больного ребенка снадобьями, то
заклинаниями изгонять крыс из чьей-либо хижины, и поскольку
его, невзирая на все угрозы и обещания, не раз ловили на таких
проступках, мастер исключил его из числа своих учеников,
сообщил о происшедшем родоначальнице и постарался вычеркнуть
неблагодарного и недостойного молодого человека из памяти.
Впоследствии его вознаградили два других его ученика, в
особенности второй, его собственный сын Туру. Этого последнего
и самого юного из своих учеников он любил больше всех других,
по его мнению, из сына могло выйти нечто более значительное,
чем он сам, ибо в мальчика, совершенно очевидно, переселился
дух его деда. Слуга испытывал укреплявшую его дух радость
оттого, что ему удалось передать всю совокупность своего опыта
и веры будущему, и оттого, что с ним рядом находился человек,
бывший вдвойне его сыном, которому он мог в любой день передать
свою должность, когда ему самому она станет не под силу. Но
своего первого, неудавшегося ученика ему не удалось все же
окончательно изгнать из своей жизни и из своих мыслей, тот стал
в деревне если и не слишком почитаемым, то многими весьма
любимым и не лишенным влияния человеком, женился, забавлял
людей как своего рода фигляр и шут, стал даже главным
барабанщиком в хоре барабанщиков и оставался при этом тайным
недругом и завистником заклинателя дождя, нанося ему не раз
мелкие и даже крупные обиды. Слуга никогда не тяготел к
друзьям, к обществу людей, ему нужны были одиночество и
свобода, он никогда не старался заслужить уважение или любовь
кого-либо, разве что еще мальчиком - мастера Туру. Но теперь
он почувствовал, что значит иметь врага и ненавистника; не один
день его жизни был отравлен из-за этого.
Маро принадлежал к тому роду учеников, к тем очень
одаренным юношам, которые, при всей своей одаренности, во все
времена были крестом и мукой своих наставников, ибо талант у
них - не растущая из глубины, прочно укоренившаяся
органическая сила, не тонкое, облагораживающее напечатление
доброй натуры, хорошей крови и хорошего характера, но как бы
нечто наносное, случайное, прямо-таки узурпированное или
уворованное. Ученик, обладающий ничтожным характером, но
высоким умом или блестящей фантазией, неизбежно ставит учителя
в затруднительное положение: он должен передать этому ученику
унаследованные им знания и методы их изучения, приобщить его к
жизни духовной, а между тем чувствует, что его подлинный,
высший долг состоит именно в охране наук и искусств от
домогательств людей, не более чем одаренных; ибо не ученику
должен служить наставник, но оба они - духу. Вот причина,
почему учителя испытывают робость и страх перед некоторыми
ослепляющими талантами; каждый такой ученик искажает весь смысл
служения воспитателя. Выдвижение каждого ученика, способного
лишь блистать, но не служить, в сущности, наносит вред этому
служению, в какой-то степени является предательством по
отношению к духу. Мы знаем периоды в истории некоторых народов,
когда, при глубочайшем потрясении духовных основ, такие "не
более чем одаренные" бросаются на штурм руководящих постов в
общинах, школах, академиях, государствах, и хотя на всех постах
оказываются высокоталантливые люди, но все они хотят руководить
и никто не умеет служить. Распознать вовремя такого рода
таланты, еще до того, как они успели завладеть фундаментом
интеллектуальных профессий, заставить их со всей необходимой
твердостью свернуть на путь неинтеллектуальных занятий бывает,
конечно, порой очень трудно. Так и Слуга совершил ошибку; он
слишком долго терпел своего ученика Маро, он уже успел отчасти
посвятить легкомысленного честолюбца в некоторые тайны, и
сделал это напрасно. Последствия оказались для него лично более
пагубными, нежели он мог предвидеть.
Наступил год, - борода Слуги к тому времени уже изрядно
посеребрилась, - когда демоны необычайной силы и коварства
сместили и нарушили равновесие между небом и землей. Эти
нарушения начались осенью, страшные и величественные, потрясая
души до основания, сжимая их страхом, показывая невиданное
доселе зрелище неба, вскоре после осеннего солнцестояния,
которое заклинатель дождя всегда наблюдал и воспринимал с
некоторой торжественностью, благоговением и особым вниманием.
Опустился вечер, легкий, ветреный, довольно прохладный, небо
было прозрачно-льдистым, лишь несколько беспокойных тучек
скользили на огромной высоте, необычайно долго задерживая на
себе розовый отсвет закатившегося солнца: торопливые, косматые,
пенистые пучки света в холодной, бледной пустыне неба.
Слуга уже несколько дней наблюдал и ощущал нечто более
яркое и примечательное, чем все, что ему доводилось видеть
каждый год в эту пору, когда дни начинали становиться короче,
- брожение стихий в небесных просторах, тревогу, охватившую
землю, растения и животных, какое-то беспокойство, зыбкость,
ожидание, страх и предчувствие во всей природе, какое-то
смятение в воздухе; и эти долго и трепетно вспыхивающие в тот
вечерний час тучки, их неверное порхание, не совпадающее с
ветром, дующим на земле, их молящий о чем-то, долго и печально
борющийся с угасанием алый отблеск, его охлаждение и
исчезновение, после чего вдруг и тучки таяли во мгле. В селении
все было спокойно, гости и дети, слушавшие рассказы
родоначальницы возле ее хижины, давно разбрелись, лишь
несколько мальчишек еще возились и бегали, догоняя друг друга,
все остальные давно поужинали и сидели у своих очагов. Многие
уже спали, вряд ли кто-нибудь, кроме заклинателя дождя,
наблюдал закатные багряные облака. Слуга ходил взад и вперед по
небольшому садику позади своей хижины и размышлял о погоде,
взволнованный и неспокойный, время от времени присаживаясь на
минуту отдохнуть на чурбан, стоявший среди зарослей крапивы и
предназначенный для колки дров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181