Возможно, этот твой дар и побудил Коллегию
дважды направлять тебя в Мариафельс. Однако не злоупотребляй
им, Иозеф, не стремись набивать себе цену. Когда тебе
действительно удастся завоевать отца Иакова, тогда и настанет
самая подходящая минута для оглашения твоей просьбы к Коллегии.
Сейчас для этого не время. Сообщи мне, когда ты отправляешься в
путь.
Молча внимал Иозеф словам Магистра, более прислушиваясь к
скрытому за ним доброжелательству, чем к звучавшему в них
выговору, и скоро после этого разговора отбыл в Мариафельс.
Там уверенность, какую порождает четко поставленная
задача, сказалась на нем весьма благотворно. К тому же важная и
почетная задача эта в одном отношении совпадала с сокровенным
желанием самого исполнителя: как можно ближе сойтись с отцом
Иаковом и завоевать его дружбу. То, что к миссии его относятся
серьезно, что и сам он как бы повышен в ранге, доказывало ему
изменившееся отношение монастырского начальства, особенно
настоятеля; оно было весьма любезно, как и до этого, и все же
на какую-то ощутимую долю уважительней. Теперь он уже был не
просто гостем без титула и ранга, которого жалуют ради места,
откуда он прибыл, и из благорасположения к нему лично, теперь
его принимали как высокое должностное лицо Касталии, примерно
как полномочного посла. Кнехт уже не был слеп к таким вещам и
сделал свои заключения.
Однако в манерах отца Иакова он не обнаружил перемен:
Иозефа глубоко тронули приветливость и радушие, с какими
встретил его ученый, без напоминаний заговоривший о совместных
занятиях. Соответственно этому распорядок дня Кнехта выглядел
несколько иначе, чем прежде. Теперь в его планах курс Игры
занимал далеко не первое место, а о его занятиях в музыкальном
Архиве, а также о товарищеском сотрудничестве с органистом
вообще более не заходила речь. Превыше всего теперь ставились
уроки отца Иакова, посвященные одновременно нескольким
дисциплинам исторической науки, ибо патер вводил своего любимца
не только в начальную историю ордена бенедиктинцев, но и в
источниковедение раннего средневековья, помимо того уделяя не
менее часа чтению старинных хронистов в оригинале. Должно быть,
ему пришлись по душе и настойчивые просьбы Кнехта разрешить
юному Антону участие вэтих совместных занятиях, но он без труда
убедил Иозефа в том, что даже самое доброжелательное третье
лицо обременит подобного рода частные уроки, и Антон, ничего не
подозревавший о заступничестве Кнехта, был приглашен только на
чтение хронистов, что исполнило его счастьем и благодарностью.
Несомненно, эти занятия доставили юному послушнику, о
дальнейшей судьбе которого нам ничего не известно, подлинное
наслаждение, являясь вместе с тем высоким отличием и стимулом:
два самых светлых и оригинальных ума своего времени удостоили
его чести принять участие в их трудах, присутствовать при их
беседах. В ответ на уроки святого отца Кнехт, сразу же после
занятий источниковедением и эпиграфикой, посвящал его в историю
и структуру Касталии и знакомил с основными идеями Игры, при
этом ученик превращался в учителя, а уважаемый педагог во
внимательного слушателя, чьи вопросы и суровая критика могли
кого угодно поставить в тупик. Недоверие отца Иакова ко всему
касталийскому никогда на затихало. Не видя в основе
касталийского духа подлинной религиозности, он вообще
сомневался в способности Касталии создать тип человека, который
можно было бы принять всерьез, хотя в лице Кнехта перед ним был
благородный образец именно подобного воспитания. После того,
как, благодаря их общим занятиям, с отцом Иаковом произошло
нечто похожее на обращение (если вообще о таком можно говорить)
и он давно уже решил способствовать сближению Касталии с Римом,
недоверие его все еще не исчезло полностью: заметки Кнехта,
сделанные сразу же после состоявшихся бесед, полны разительных
примеров тому. Приведем один из них:
Отец Иаков: "Вы, касталийцы, великие виртуозы по части
учености и эстетики, вы измеряете весомость гласных в старинном
стихотворении и соотносите ее формулу с орбитой какой-нибудь
планеты. Это восхитительно, но это - игра. Не что иное, как
игра есть и ваша тайна тайн, и ваш символ - Игра в бисер.
Готов признать, что вы пытаетесь превратить эту милую Игру в
некое подобие таинства или хотя бы в средство духовного
возвышения. Однако ж таинства не возникают из та"йх усилий, и
Игра остается игрой".
Иозеф: "Вы полагаете, святой отец, что нам недостает
теологической основы?"
Отец Иаков: "Да что там, о теологии мы уж лучше помолчим,
вы далеки отнес. Неплохо было бы вам обзавестись фундаментом
попроще, антропологическим, например, - жизненным учением и
жизненными знаниями о человеке. Нет, не знаете вы человека, не
знаете ни в его скотстве, ни в его богоподобии. Вы знаете
только касталийца, особый вид, искусственно выведенный опытный
экземпляр".
Для Кнехта это был, разумеется, счастливый случай:
совместные занятия давали ему самые широкие возможности
привлечь отца Иакова на сторону Касталии и убедить его в
ценности союзничества. Более того, создалась обстановка,
настолько соответствовавшая самым заветным его желаниям, что
очень скоро в нем заговорила совесть. Ему стало казаться
постыдным и недостойным, что этот столь уважаемый человек
сидит, доверившись ему, сидит тут рядом, гуляет взад и вперед
по галерее, ничего и не подозревая о том, что сделался объектом
и целью тайных политических планов и действий. Кнехт уже не мог
более мириться с подобным положением и только было принялся
придумывать форму, в которую он облечет свое признание, как
старик, к его величайшему удивлению, опередил его.
- Дорогой друг, - сказал он однажды, как бы невзначай,
- поистине мы с вами придумали себе в высшей степени приятный
и, я надеюсь, плодотворный вид общения. Оба рода деятельности,
которые на протяжении всей моей жизни были самыми любимыми для
меня - учиться и учить, - превосходно сочетаются в наших
совместных занятиях, и для меня они оказались совсем кстати,
ибо я начинаю стареть и не мог бы придумать себе более
целительной и бодрящей терапии, нежели наши занятия. Итак, что
касается меня, то я при этом обмене, во всяком случае, остаюсь
в выигрыше. Но я вовсе не уверен, что и вы, мой друг, вернее,
те, кто послал вас сюда и на службе у кого вы состоите,
извлекут из происходящего те выгоды, какие они, быть может,
надеются извлечь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
дважды направлять тебя в Мариафельс. Однако не злоупотребляй
им, Иозеф, не стремись набивать себе цену. Когда тебе
действительно удастся завоевать отца Иакова, тогда и настанет
самая подходящая минута для оглашения твоей просьбы к Коллегии.
Сейчас для этого не время. Сообщи мне, когда ты отправляешься в
путь.
Молча внимал Иозеф словам Магистра, более прислушиваясь к
скрытому за ним доброжелательству, чем к звучавшему в них
выговору, и скоро после этого разговора отбыл в Мариафельс.
Там уверенность, какую порождает четко поставленная
задача, сказалась на нем весьма благотворно. К тому же важная и
почетная задача эта в одном отношении совпадала с сокровенным
желанием самого исполнителя: как можно ближе сойтись с отцом
Иаковом и завоевать его дружбу. То, что к миссии его относятся
серьезно, что и сам он как бы повышен в ранге, доказывало ему
изменившееся отношение монастырского начальства, особенно
настоятеля; оно было весьма любезно, как и до этого, и все же
на какую-то ощутимую долю уважительней. Теперь он уже был не
просто гостем без титула и ранга, которого жалуют ради места,
откуда он прибыл, и из благорасположения к нему лично, теперь
его принимали как высокое должностное лицо Касталии, примерно
как полномочного посла. Кнехт уже не был слеп к таким вещам и
сделал свои заключения.
Однако в манерах отца Иакова он не обнаружил перемен:
Иозефа глубоко тронули приветливость и радушие, с какими
встретил его ученый, без напоминаний заговоривший о совместных
занятиях. Соответственно этому распорядок дня Кнехта выглядел
несколько иначе, чем прежде. Теперь в его планах курс Игры
занимал далеко не первое место, а о его занятиях в музыкальном
Архиве, а также о товарищеском сотрудничестве с органистом
вообще более не заходила речь. Превыше всего теперь ставились
уроки отца Иакова, посвященные одновременно нескольким
дисциплинам исторической науки, ибо патер вводил своего любимца
не только в начальную историю ордена бенедиктинцев, но и в
источниковедение раннего средневековья, помимо того уделяя не
менее часа чтению старинных хронистов в оригинале. Должно быть,
ему пришлись по душе и настойчивые просьбы Кнехта разрешить
юному Антону участие вэтих совместных занятиях, но он без труда
убедил Иозефа в том, что даже самое доброжелательное третье
лицо обременит подобного рода частные уроки, и Антон, ничего не
подозревавший о заступничестве Кнехта, был приглашен только на
чтение хронистов, что исполнило его счастьем и благодарностью.
Несомненно, эти занятия доставили юному послушнику, о
дальнейшей судьбе которого нам ничего не известно, подлинное
наслаждение, являясь вместе с тем высоким отличием и стимулом:
два самых светлых и оригинальных ума своего времени удостоили
его чести принять участие в их трудах, присутствовать при их
беседах. В ответ на уроки святого отца Кнехт, сразу же после
занятий источниковедением и эпиграфикой, посвящал его в историю
и структуру Касталии и знакомил с основными идеями Игры, при
этом ученик превращался в учителя, а уважаемый педагог во
внимательного слушателя, чьи вопросы и суровая критика могли
кого угодно поставить в тупик. Недоверие отца Иакова ко всему
касталийскому никогда на затихало. Не видя в основе
касталийского духа подлинной религиозности, он вообще
сомневался в способности Касталии создать тип человека, который
можно было бы принять всерьез, хотя в лице Кнехта перед ним был
благородный образец именно подобного воспитания. После того,
как, благодаря их общим занятиям, с отцом Иаковом произошло
нечто похожее на обращение (если вообще о таком можно говорить)
и он давно уже решил способствовать сближению Касталии с Римом,
недоверие его все еще не исчезло полностью: заметки Кнехта,
сделанные сразу же после состоявшихся бесед, полны разительных
примеров тому. Приведем один из них:
Отец Иаков: "Вы, касталийцы, великие виртуозы по части
учености и эстетики, вы измеряете весомость гласных в старинном
стихотворении и соотносите ее формулу с орбитой какой-нибудь
планеты. Это восхитительно, но это - игра. Не что иное, как
игра есть и ваша тайна тайн, и ваш символ - Игра в бисер.
Готов признать, что вы пытаетесь превратить эту милую Игру в
некое подобие таинства или хотя бы в средство духовного
возвышения. Однако ж таинства не возникают из та"йх усилий, и
Игра остается игрой".
Иозеф: "Вы полагаете, святой отец, что нам недостает
теологической основы?"
Отец Иаков: "Да что там, о теологии мы уж лучше помолчим,
вы далеки отнес. Неплохо было бы вам обзавестись фундаментом
попроще, антропологическим, например, - жизненным учением и
жизненными знаниями о человеке. Нет, не знаете вы человека, не
знаете ни в его скотстве, ни в его богоподобии. Вы знаете
только касталийца, особый вид, искусственно выведенный опытный
экземпляр".
Для Кнехта это был, разумеется, счастливый случай:
совместные занятия давали ему самые широкие возможности
привлечь отца Иакова на сторону Касталии и убедить его в
ценности союзничества. Более того, создалась обстановка,
настолько соответствовавшая самым заветным его желаниям, что
очень скоро в нем заговорила совесть. Ему стало казаться
постыдным и недостойным, что этот столь уважаемый человек
сидит, доверившись ему, сидит тут рядом, гуляет взад и вперед
по галерее, ничего и не подозревая о том, что сделался объектом
и целью тайных политических планов и действий. Кнехт уже не мог
более мириться с подобным положением и только было принялся
придумывать форму, в которую он облечет свое признание, как
старик, к его величайшему удивлению, опередил его.
- Дорогой друг, - сказал он однажды, как бы невзначай,
- поистине мы с вами придумали себе в высшей степени приятный
и, я надеюсь, плодотворный вид общения. Оба рода деятельности,
которые на протяжении всей моей жизни были самыми любимыми для
меня - учиться и учить, - превосходно сочетаются в наших
совместных занятиях, и для меня они оказались совсем кстати,
ибо я начинаю стареть и не мог бы придумать себе более
целительной и бодрящей терапии, нежели наши занятия. Итак, что
касается меня, то я при этом обмене, во всяком случае, остаюсь
в выигрыше. Но я вовсе не уверен, что и вы, мой друг, вернее,
те, кто послал вас сюда и на службе у кого вы состоите,
извлекут из происходящего те выгоды, какие они, быть может,
надеются извлечь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181