Что происходит? Третий месяц идет война, а мы не только не гоним врага, но и оставляем все новые и новые города и множество сел и деревень, а сколько людей гибнет при этом... И смотрят они на Мурата: расскажи, объясни, ты же мужчина, джигит... А что может сказать им Мурат? Как объяснить то, чего он и сам не понимает? Объяснение только одно, выученное наизусть, затверженное как молитва: «Враг будет разбит, победа будет за нами».
И Мурат верит, что так и будет. Когда, он не знает, но обязательно будет. Человека делает человеком надежда, она ведет его вперед. Надежда, вера в себя, в свое будущее, вера в народ... Стоит только потерять эту веру — все, конец, человек превратится в животное, цель которого — только бы выжить, любой ценой, презрев все человеческие законы. «Победа будет за нами!» Вот его вера. Этим он живет, дышит. Он опасается слишком часто повторять эти слова вслух, но в разговорах с женщинами старается быть твердым, уверенным в себе, они не должны видеть его слабым и испуганным. А верят ли они? Как будто да. Если кого и грызет червячок сомнения, никто не показывает этого. Кто не ведает никаких сомнений, так это Изат. Но это скорее вера в Мурата, в его веру. С первых же дней Изат будто прилепилась к Мурату, всегда старается быть рядом с ним — и спрашивает, спрашивает без конца: как работают приборы и рация, почему снег белый, вода жидкая, а лед твердый?.. Мурат терпеливо отвечает, хотя иногда голова идет кругом от вопросов. Ну как
объяснить, что такое радиоволны, антенна, микрофон? Можно, конечно, отговориться: «Ты еще маленькая, вырастешь, выучишься, сама поймешь», но Мурат старается так не говорить, хотя иногда и приходится, конечно. Хорошо ему с Изат. Вот только сердится она, когда он ее девочкой называет. Брови насупит, глянет исподлобья: «Я не девочка, я джигит! Я не хочу быть девочкой!» И чуть ли не в слезы, но сдерживается — настоящий джигит не должен плакать. Мурат спохватывается — и идет разговор «мужской». А среди женщин он нередко чувствует себя как жук, попавший в молоко. И не раз вспоминал благодатные времена, когда рядом были Тургунбек и Дубаш. Вот уж джигиты так джигиты, особенно Тургунбек. Как встряхнет буйными смолянистыми волосами, затянет песню... Когда Мурат учился в городе, слышал передачу об одном иностранном певце, Карузо его звали. И стал он звать Тургунбека Карузо. Тот охотно отзывался — Карузо так Карузо, тем более что ничего о нем не знал. А если б и знал, что с того? Человек он веселый, открытый. Петь очень любил, и все больше о любви. Была у него такая песня:
Собака лает на ложбину...
Душа скучает по тебе.
Собака лает на ложбину...
Горит душа. Твои объятья где?!
Казалось бы, что тут особенного? А все, кто слушал, замирали. Ну и голос, конечно,— высокий, бархатный, сильный — тоже на каждого действовал, брал за душу. А бывало и так, что Тургунбек начинал петь песни забористые, «с перцем», женщины принимались руками махать: «А ну тебя, бесстыдник!» — лица платками закрывали, изображая смущение, но все-таки не уходили, слушали. А Тургунбек только посмеивался...
Мурат замечал, что думает о Тургунбеке в прошедшем времени, словно того и в живых нет, и одергивал себя. Эх, джигит, джигит, и где ты сейчас? Лишь бы живой вернулся...
Вот и получалось, что для Мурата единственный способ отдохнуть от женщин — побыть с Изат, поговорить с ней, ответить на ее вопросы. На станции она с первого дня по пятам за ним ходила, потом он стал ее и на ледник брать. И тут вопросы, вопросы: что, почему, как? Мурат по мере возможностей объяснял, а когда видел, что Изат все-таки не понимает его, говорил:
— Не огорчайся, маленькая. Вот вырастешь, выучишься, можешь и синоптиком стать или геологом, горным инженером. Может быть, и сюда вернешься. Тут знаешь сколько работы? Ничего еще почти не известно, все только начинается. Лишь бы война поскорее кончилась...
И видел он в мечтах, как маленькая Изат станет взрослой женщиной и действительно приедет сюда, а он, может быть, все еще будет работать здесь... И как-то пошутил:
— Вот выучишься, станешь начальником и будешь мной командовать: сделай то, сделай другое...
Изат звонко рассмеялась, явно не поверив, что когда-нибудь сможет приказывать любимому Мурату-аба.
А мысль об учебе Изат запала Мурату в голову и всплыла неожиданно через неделю.
Утром, возвращаясь со станции, он зашел к Айше-апа. Ей уже несколько дней нездоровилось. Да и вообще она выглядела хуже, чем в аиле, и Мурат с тревогой думал о том, не зря ли он перевез ее сюда, в горы, где не каждый и здоровый-то человек может прижиться. Но как было не исполнить просьбу Тургунбека?
— Как вы чувствуете себя, апа? Вам лучше? — спросил Мурат, присаживаясь у входа.
— Хорошо, сынок. Проходи.
— Да я здесь посижу.
Гюлыпан гладила белье, иногда размахивая тяжелым утюгом. Когда она расстелила маленькое красное платье* Изат сказала:
— Джене, зачем ты его гладишь? Я его все равно не надену!
— Как это не наденешь? — недовольно нахмурила брови Гюлыпан.— Скоро восемь лет исполнится, а ты все, как мальчишка, в штанах бегаешь.
— Все равно не надену! — упрямо наклонила голову Изат.— Не хочу!
— Ну что ты,— укоризненно сказала Айша-апа.— Джене нрава. Не маленькая уже, пора одеваться, как девочке положено.
Мурат с удивлением слушал их.
— Ей уже скоро восемь? А я думал, еще и семи нет...— Он задумался.— Но если так, ей учиться пора.
— До этого ли теперь? — Айша-апа вздохнула.— Если бы были в аиле, отвела бы в школу... Что теперь говорить...
— Нет, апа! — Мурат решительно встал с места.— Будем учить! Первый же класс нетрудный... Что же мы, столько взррослых людей — и оставим девочку неграмотной? Я сам буду ее учить!
— В самом деле? — с надеждой посмотрела на него Айша- апа.— Это было бы хорошо.
— Хорошо и будет! — уверенно сказал Мурат.— Жалко, конечно, что букваря нет, но обойдемся как-нибудь, Да, сегодня же как раз первое сентября,— вспомнил он.— Значит, открываем учебный год! Заниматься будем у меня в будке. Гюлыпан, зови Дарийку и Сакинай. Серьезно, организуем торжественное открытие учебного года. А? — Мурат весело взглянула на Изат.— Я журнал сделаю. На обложке напишу: 1«а» класс начальной школе «Улуу-Тоо». На первой странице напишу расписание уроков, а на второй, под номером один: «Асранкулова Изат.» Красиво напишу, печатными буквами. Ну как, решено?
Изат от радости и слова вымолвить не могла. Молча улыбалась Гюлыпан, слезы благодарности навернулись на глаза Айше-апа. Мурат положил руку на плечо Изат:
— Ну, пошли. Сперва передадим сводки, послушаем новости, а потом и за учебу возьмемся.
На улице Изат взяла Мурата за руку, осторожно потянула на себя и тихо попросила:
— Дядя Мурат..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
И Мурат верит, что так и будет. Когда, он не знает, но обязательно будет. Человека делает человеком надежда, она ведет его вперед. Надежда, вера в себя, в свое будущее, вера в народ... Стоит только потерять эту веру — все, конец, человек превратится в животное, цель которого — только бы выжить, любой ценой, презрев все человеческие законы. «Победа будет за нами!» Вот его вера. Этим он живет, дышит. Он опасается слишком часто повторять эти слова вслух, но в разговорах с женщинами старается быть твердым, уверенным в себе, они не должны видеть его слабым и испуганным. А верят ли они? Как будто да. Если кого и грызет червячок сомнения, никто не показывает этого. Кто не ведает никаких сомнений, так это Изат. Но это скорее вера в Мурата, в его веру. С первых же дней Изат будто прилепилась к Мурату, всегда старается быть рядом с ним — и спрашивает, спрашивает без конца: как работают приборы и рация, почему снег белый, вода жидкая, а лед твердый?.. Мурат терпеливо отвечает, хотя иногда голова идет кругом от вопросов. Ну как
объяснить, что такое радиоволны, антенна, микрофон? Можно, конечно, отговориться: «Ты еще маленькая, вырастешь, выучишься, сама поймешь», но Мурат старается так не говорить, хотя иногда и приходится, конечно. Хорошо ему с Изат. Вот только сердится она, когда он ее девочкой называет. Брови насупит, глянет исподлобья: «Я не девочка, я джигит! Я не хочу быть девочкой!» И чуть ли не в слезы, но сдерживается — настоящий джигит не должен плакать. Мурат спохватывается — и идет разговор «мужской». А среди женщин он нередко чувствует себя как жук, попавший в молоко. И не раз вспоминал благодатные времена, когда рядом были Тургунбек и Дубаш. Вот уж джигиты так джигиты, особенно Тургунбек. Как встряхнет буйными смолянистыми волосами, затянет песню... Когда Мурат учился в городе, слышал передачу об одном иностранном певце, Карузо его звали. И стал он звать Тургунбека Карузо. Тот охотно отзывался — Карузо так Карузо, тем более что ничего о нем не знал. А если б и знал, что с того? Человек он веселый, открытый. Петь очень любил, и все больше о любви. Была у него такая песня:
Собака лает на ложбину...
Душа скучает по тебе.
Собака лает на ложбину...
Горит душа. Твои объятья где?!
Казалось бы, что тут особенного? А все, кто слушал, замирали. Ну и голос, конечно,— высокий, бархатный, сильный — тоже на каждого действовал, брал за душу. А бывало и так, что Тургунбек начинал петь песни забористые, «с перцем», женщины принимались руками махать: «А ну тебя, бесстыдник!» — лица платками закрывали, изображая смущение, но все-таки не уходили, слушали. А Тургунбек только посмеивался...
Мурат замечал, что думает о Тургунбеке в прошедшем времени, словно того и в живых нет, и одергивал себя. Эх, джигит, джигит, и где ты сейчас? Лишь бы живой вернулся...
Вот и получалось, что для Мурата единственный способ отдохнуть от женщин — побыть с Изат, поговорить с ней, ответить на ее вопросы. На станции она с первого дня по пятам за ним ходила, потом он стал ее и на ледник брать. И тут вопросы, вопросы: что, почему, как? Мурат по мере возможностей объяснял, а когда видел, что Изат все-таки не понимает его, говорил:
— Не огорчайся, маленькая. Вот вырастешь, выучишься, можешь и синоптиком стать или геологом, горным инженером. Может быть, и сюда вернешься. Тут знаешь сколько работы? Ничего еще почти не известно, все только начинается. Лишь бы война поскорее кончилась...
И видел он в мечтах, как маленькая Изат станет взрослой женщиной и действительно приедет сюда, а он, может быть, все еще будет работать здесь... И как-то пошутил:
— Вот выучишься, станешь начальником и будешь мной командовать: сделай то, сделай другое...
Изат звонко рассмеялась, явно не поверив, что когда-нибудь сможет приказывать любимому Мурату-аба.
А мысль об учебе Изат запала Мурату в голову и всплыла неожиданно через неделю.
Утром, возвращаясь со станции, он зашел к Айше-апа. Ей уже несколько дней нездоровилось. Да и вообще она выглядела хуже, чем в аиле, и Мурат с тревогой думал о том, не зря ли он перевез ее сюда, в горы, где не каждый и здоровый-то человек может прижиться. Но как было не исполнить просьбу Тургунбека?
— Как вы чувствуете себя, апа? Вам лучше? — спросил Мурат, присаживаясь у входа.
— Хорошо, сынок. Проходи.
— Да я здесь посижу.
Гюлыпан гладила белье, иногда размахивая тяжелым утюгом. Когда она расстелила маленькое красное платье* Изат сказала:
— Джене, зачем ты его гладишь? Я его все равно не надену!
— Как это не наденешь? — недовольно нахмурила брови Гюлыпан.— Скоро восемь лет исполнится, а ты все, как мальчишка, в штанах бегаешь.
— Все равно не надену! — упрямо наклонила голову Изат.— Не хочу!
— Ну что ты,— укоризненно сказала Айша-апа.— Джене нрава. Не маленькая уже, пора одеваться, как девочке положено.
Мурат с удивлением слушал их.
— Ей уже скоро восемь? А я думал, еще и семи нет...— Он задумался.— Но если так, ей учиться пора.
— До этого ли теперь? — Айша-апа вздохнула.— Если бы были в аиле, отвела бы в школу... Что теперь говорить...
— Нет, апа! — Мурат решительно встал с места.— Будем учить! Первый же класс нетрудный... Что же мы, столько взррослых людей — и оставим девочку неграмотной? Я сам буду ее учить!
— В самом деле? — с надеждой посмотрела на него Айша- апа.— Это было бы хорошо.
— Хорошо и будет! — уверенно сказал Мурат.— Жалко, конечно, что букваря нет, но обойдемся как-нибудь, Да, сегодня же как раз первое сентября,— вспомнил он.— Значит, открываем учебный год! Заниматься будем у меня в будке. Гюлыпан, зови Дарийку и Сакинай. Серьезно, организуем торжественное открытие учебного года. А? — Мурат весело взглянула на Изат.— Я журнал сделаю. На обложке напишу: 1«а» класс начальной школе «Улуу-Тоо». На первой странице напишу расписание уроков, а на второй, под номером один: «Асранкулова Изат.» Красиво напишу, печатными буквами. Ну как, решено?
Изат от радости и слова вымолвить не могла. Молча улыбалась Гюлыпан, слезы благодарности навернулись на глаза Айше-апа. Мурат положил руку на плечо Изат:
— Ну, пошли. Сперва передадим сводки, послушаем новости, а потом и за учебу возьмемся.
На улице Изат взяла Мурата за руку, осторожно потянула на себя и тихо попросила:
— Дядя Мурат..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78