Он пытался осмыслить случившееся. Видимо, стадо яков затерялось в горах, их действительно преследовали волки, отбили этого молодого быка, и он бросился под защиту человека, к такому привычному для него огню. А его жуткий эпилептический вопль, вероятно, отогнал волков.
Мурат оглядел себя. Ноги босые, но холода он почему-то не чувствовал. Наполовину сгоревшие портянки еще едко чадили у костра. Бог с ними, с портянками, хорошо, сам не сгорел. А если бы рухнул в костер? Видно, какие-то остатки сознания увели его тело от огня. Выходит, повезло... И с яком, если разобраться, тоже. Он покачал головой. Если уж быть логичным, надо волкам «спасибо» сказать, что пригнали сюда этого быка. Мясо. Столько мяса, сколько он сможет унести. А сколько сможет? Сейчас-то кажется — нисколько. Такая боль и слабость во всем теле — какое там мясо, самому бы добраться до дома.
Но Мурат знал — это сейчас. Так всегда бывает после приступа. Но с каждой минутой силы будут прибывать, и он встанет, разделает яка, отберет самые лучшие куски и вернется с ними домой. А остальное спрячет и потом снова придет сюда. Может быть, напрасно — остатки яка растащат звери и птицы,— но вернется, как только сможет идти.
Он внимательно оглядел свои ноги, пошевелил пальцами. Нет, не отморозил, костер спас. Жаль, портянки сгорели, без них он тут же ноги собьет. Надо рубашкой обмотать.
Рубашка была такая ветхая, что легко развалилась надвое, как только он потянул ее. Это была последняя рубашка. Что ж, с невеселой усмешкой подумал Мурат, достойный аккорд к их пещерной жизни. Осталось напялить на себя шкуру —
хотя бы вот этого убитого яка, — взять в руки дубинку с привязанным на конце камнем — патронов-то больше дет — и вместо человеческих слов издавать нечленораздельное мычание... А впрочем, говорить он и без того уже почти разучился... Смейся, джигит, смейся... Говорят, чувство юмора может спасти в самых безвыходных положениях. Хотя какой ты, к черту, джигит? Чуть не умер от страха ночью, принял яка за какое-то неизвестное науке чудовище... Интересно, а пещерным людям свойственно было чувство юмора? Умели ли они вообще смеяться, тем более над собой? И какова была участь первого «юмориста»? Может быть, ему просто-напросто размозжили голову дубинкой или зажарили на костре, а потом съели, приплясывая вокруг огня, издавая воинственные кличи,— в назидание другим, чтобы не смели больше смеяться? А может быть, все наоборот — человек потому и стал человеком, что научился смеяться над собой, над своими неудачами и ошибками? Интересно, как ученые объясняют происхождение чувства юмора? Ведь животные-то не умеют смеяться... Жаль, что ему так мало пришлось учиться... Ладно, юморист, вставай, пора приниматься за работу.
Мурат осторожно натянул сапоги, нетвердо зашагал к поверженному яку. Кружилась голова, больно было глазам, Мурату казалось, что он вот-вот рухнет наземь от пронизывающей боли в суставах, но он твердо решил сделать это не раньше, чем добредет до яка. А разделывать его можно и сидя.
Это была долгая и трудная работа. Он никак не мог остановиться, вырезая кусок за куском, сгибался от раздиравшего легкие кашля и несколько раз говорил себе: «Хватит!» — но тут же его взгляд натыкался на то, что просто необходимо было взять с собой, и он снова тянулся с ножом к обезображенной туше яка. И только когда нож сорвался с какой-то кости и рассек ему ладонь, Мурат понял: и в самом деле хватит. Заплечный мешок, пропитавшийся кровью, показался ему неподъемным. «Ничего,— беззвучно шевелил губами Мурат,— подниму. Ползком, на карачках, но донесу. А остальное надо где-нибудь спрятать...»
Но прятать было некуда. Попробовав оттащить тушу, он понял, что не удастся одолеть и десятка метров. А до намеченного им углубления на склоне горы было не меньше сотни. Оставалось одно — завалить тушу камнями и присыпать снегом.
Его давно уже мутило от бьющего в ноздри запаха крови и свежего мяса, и он отполз подальше — подняться на ноги не было сил,— привалился к камню и взглянул на небо. Что ж, видно, полоса везения продолжалась. Не верилось, что еще
вчера вечером грозно клубились черные тучи, сыпал снег и завывал ветер,— теперь же синее спокойное небо, и невидимое яркое солнце, отраженное белизной снегов, ударило в его больные глаза. Он смежил веки, вновь ощутил все свое раз битое припадком тело, усилием воли заставил себя рассла биться. Надо немного отдохнуть... Совсем немного... И идти домой. Ведь там его ждут...
И только теперь он вспомнил, что не знает, куда идти. Вчерашний план — взобраться на ближайшую вершину и попытаться сориентироваться — теперь представлялся решительно невозможным. Ему просто не удастся сделать это — не только с тяжелым мешком за плечами, но даже и налегке.
Оставалось одно — идти по берегу этой неизвестной речушки.
Теперь он даже не пытался поднять мешок, да и зачем? Можно ведь и лежа на боку вдеть руки в лямки, встать на четвереньки и опереться на ружье. И вот он уже стоял, и был сделан первый, неуверенный еще шаг, и еще десять,— и тогда он подумал, что наверняка сделает и все оставшиеся шаги, сколько бы их ни было.
Вскоре речка круто повернула на восток, и Мурат понял, что она наверняка уведет его в сторону от дома. Пришлось перевалить невысокий отрог и еще один, и наконец он вышел еще к одной речке, петлявшей в ущелье, но неуклонно стремившейся на юго-запад. Значит, она должна в конце концов привести его к дому или к Кок-Джайыку. Или влиться в другую речку, а там он уж будет думать, что делать дальше. Все реки в конце концов впадают куда-нибудь... Так его учили на уроках географии в школе.
Но эта река никуда не впадала. Она в буквальном смысле слова проваливалась сквозь землю, и Мурат понял это, лишь подойдя вплотную к черному каменному зеву, в который с грохотом скатывалась вода. «Вот так»,— спокойно, обреченно подумал он, разглядывая серую морщинистую стену, отвесно уходящую в поднебесную высь. Эта стена уже давно маячила перед ним, но Мурат был уверен, что где-нибудь сбоку наверняка есть проход, ведь речушка продолжала течь так же спокойно и неторопливо, как и прежде, а там, где есть путь для воды, наверняка найдется дорога и для него. И вот оказалось, что — нет. Река обманула его. Точно так же, наверно, давным-давно, много тысяч лет назад, реку обманули горы, преградив ей путь, и воды скапливались здесь, в каменном мешке, до тех пор, пока под их тяжестью не прорвалась эта узкая труба...
Он поднял голову, медленным взглядом обвел края котлована. Слишком высоко, слишком круто, чтобы взобраться наверх. Значит, идти назад... Куда?
И вдруг он засмеялся радостным, клекочущим смехом, тут же закашлялся и, согнувшись, сел на камень. Господи, как все просто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78