Там, где еще вчера была привязана войлочная подушка, теперь ничего не было — полоснула по глазам неестественно тонкая обнажившаяся кость.
Мурат на тяжелых ватных ногах направился к воротам.
Алаяк с трудом поднял голову, взглянул на него мутными глазами и, всхрапнув, стал заваливаться на бок. Мурат пытался удержать его, ухватившись за гриву, но конь, несмотря на ужасающую худобу, был слишком тяжел для его слабых рук.
Мурат присел на корточки, откинул челку Алаяка — и вздрогнул, близко увидев его глаза.
Это не были глаза животного — сквозь предсмертную пелену легко угадывалась пронзительная человеческая боль, ясное понимание близкого конца.
Но разве Алаяк — просто животное? Разве вся его жизнь не прошла рядом с Муратом, разве не научился он понимать каждое его слово, каждый взгляд, самое легкое движение руки?
— Что делать, апа? — громким, хриплым голосом спросил Мурат, повернув голову к крыльцу.
Айша-апа не столько разглядела, сколько догадывалась о случившемся, услышав гулкий звук от падения Алаяка.
— Забей его, сынок,— чуть помедлив, ровным голосом сказала она.— Выпусти кровь, пусть он не мучается.
Мурат молча отвернулся. Как будто он сам не знал, что нужно сделать... Зачем же тогда спрашивал? Чтобы оттянуть эту страшную, непереносимую минуту? Забить Алаяка... Видеть его глаза — и поднять руку с ножом, ударить по вздувшиеся, тяжело пульсирующей вене на шее, увидеть, как густая черная кровь хлынет оттуда...
Мурат трясущимися руками вынул нож, зачем-то тщательно вытер его о полу чапана, попробовал пальцем лезвие. «Ты не будешь долго мучиться, мой верный друг, нож у меня острый... Только не смотри на меня так... Не смотри, прошу тебя... Я всего-навсего человек, и мне очень больно смотреть в твои глаза... Не смотри...»
Но Алаяк продолжал неотрывно смотреть на него, и от этого взгляда холодок пополз у Мурата по спине. «Он знает... Знает, что не просто умрет, но именно я, самый близкий для него человек, убью его...»
Мурат зашел сзади. Теперь глаз Алаяка не было видно. Но не поднимается вдруг налившаяся неимоверной тяжестью рука, нож сам собой выскальзывает из слабых пальцев. Есть же предел силам человеческим...
Мурат повернулся и, пошатываясь, побрел прочь.
Через три дня, выбрав минуту, когда Гюлыпан вышла из дома, Айша-апа подозвала Мурата:
— Подойди ко мне, сынок.
Мурат наклонился над ней.
— Вам что-нибудь нужно, апа?
— Да... Сядь.— Она слабым движением руки показала на край постели.— Надо поговорить, пока нет Гюлыпан.
— Да, я слушаю, апа.
Мурат присел на краешек постели, тревожно глядя в строгое, сосредоточенное лицо Айши-апа.
— Я скоро умру, Мурат,— тихо, спокойно сказала Айша- апа.
— Не надо так говорить, апа.— Мурат бережно взял ее руку.— Вы поправитесь.
— Нет... Ты мужчина, Мурат, выслушай меня внимательно и сделай все так, как я скажу...— Она помолчала, собираясь о силами.— Я знаю, теперь уже скоро. Не здесь бы мне хотелось умереть, но, видно, на все воля аллаха. Я надеялась, что Тургунбек бросит первую горсть земли в мою могилу, но и этого не суждено. Ты сделаешь это вместо него... Надеялась обнять перед смертью Изат...
Айша-апа прикрыла глаза. Две маленьких светлых слезинки скатились по дряблым щекам.
— Я прожила долгую жизнь... Не могу сказать, что умираю со спокойной душой. Но ведь все мы — только простые смертные, и никто не может сказать в свой последний час, что сделал в жизни все, что мог... А я...— Айша-апа глубоко вздохнула.— Ты знал меня только последние четыре года. Я старалась, как могла, помогать тебе...
— Вы очень помогли мне, апа, — с дрожью в голосе проговорил Мурат.— И еще поможете...
— Уже нет, Муке... Смерть приходит без стука, но я знаю, за мной она уже пришла. Не сегодня, но, может быть, уже завтра... Не мучай себя, когда я умру... Мое время пришло, а тебе еще долго жить. Береги Гюлыпан. Предайте меня земле... Обмывать меня не нужно, просто протрите лицо и руки... Коран читать ты не умеешь, просто повтори три раза «бисмиллах» — и довольно...
— Апа...— Мурат держал ее за руку и беспомощно повторял: — Апа... Не говорите так... Вы еще поправитесь... Как же нам жить без вас? Ведь вы — единственная опора для нас... Не умирайте, апа...
— Муке... Крепись, сынок. Я хотела бы еще пожить и увидеть людей, но сил уже не осталось. Ты давно стал мне как сын, как мой Тургунбек, и я хочу сказать тебе — мое материнское сердце довольно тобой, ты всегда вел себя как настоящий мужчина, и каждая мать могла бы гордиться таким сыном... Дай мне руку... Еще ближе.
Мурат протянул руку к ее лицу. Айша-апа поцеловала ее, прошептала едва слышно:
— Спасибо тебе за все, сынок...
Стукнула дверь, вошла Гюлыпан и, видимо, сразу поняла — происходит что-то не совсем обычное.
—Что с вами, апа?!
Айша-апа попыталась улыбнуться, но сил ее даже на это не хватило.
— Ничего, доченька... Устала. Отдохну немного... А вы посидите пока со мной...
Она впала в забытье и очнулась уже вечером, с последними закатными лучами солнца. Черты лица ее заметно заострились, подбородок выдавался вперед, и нос крупно торчал над провалившимися щеками. Она трудно повернула голову к солнечному оконному проему, думала недолго, словно припоминая что-то, тихо сказала:
— Солнце... Хорошо. И вы здесь, родные мои... Во сне Тургунбека видела. Все такой же веселый, громко смеется. Спросил, где Изат...
И снова как будто забылась, но всего лишь на минуту, и вдруг заговорила твердым, ясным голосом:
— Послушайте меня, дети мои... Ты, Гюлыпан, всегда была мне как родная дочь, а ты, Мурат, давно стал мне родным сыном, как мой Тургунбек. Дети мои...— Она помолчала.— Наверно, в последний раз говорю с вами. Говорят, гора с горой не сходятся, а люди всегда могут найти друг друга. Но горы — не люди, они никогда не разлучаются, если уж судьба свела их вместе, а два человека могут разойтись дальше самых далеких гор. Мой вам наказ, дети мои,— не покидайте друг друга. Как похороните меня, отправляйтесь в аил. Скажите моему Тургунбеку, когда вернется... я долго ждала его... Скажите, что я постоянно думала о нем и молилась, чтобы аллах сохранил ему жизнь, ска...
Из горла Айши-апа вырвался хрип, она широко раскрыла рот, пытаясь вдохнуть, ее маленькое иссохшее тело судорожно дернулось под одеялом — и все было кончено...
Айшу-апа похоронили на холме, выше террасы. Сделали все так, как просила она. Небо, вчера еще солнечное и бесконечно высокое, теперь плотно навалилось на притихшую землю толщей черных туч, в полуденных сумерках лежали внизу тихие мертвые дома, поблизости угрюмо чернела ограда станции. Мурат, подровняв могильный холмик, выпрямился, оперся на лопату и вместо обычного «Хороший был человек» негромко сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78