— Это уж точно, — усмехнулась Дарийка и взялась за лопату.
Тридцатого апреля, когда солнце уже клонилось к вечеру, Мурат, оглядев оставшийся вскопанным клочок земли, с размаху вонзил лопату в землю и решительно сказал:
— Все, хватит!
— Все? — не поверила Гюлыпан, выпрямляясь.
— Да! Должен же быть и у нас какой-то праздник... Ничего, хватит и того, что сделали. Давайте-ка отметим окончание работ. Самое главное мы сделали, дальше уже легче будет.
Праздник начался с того, что они с полчаса неподвижно «сжали на земле, и не верилось, что не надо больше вставать для того, чтобы снова браться за лопату... Мурату очень хотелось вскопать и оставшуюся землю, но он видел, что женщины совсем выбились из сил, потому и сказал «хватит». Что ж, бог даст — этого и в самом деле хватит. Он боялся му мать о том, что если зерна на Конул-Джаре нет, вся их
работа пойдет насмарку. Как он тогда посмотрит им в глаза?
Первой поднялась Дарийка, и как будто прежняя задорная улыбка появилась на ее лице.
— Ну что, пировать будем? Все-таки и в самом деле праздник, даже двойной — и работу закончили, и Первое мая завтра...
Скудным был этот пир... Немного джармы, несколько лепешек и прозрачная горная вода в чойчеках вместо вина... Но все веселее пела Дарийка, все подтягивали, и даже Сакинай улыбалась. Только Гюлыпан сидела молчаливая, вся ушедшая в себя.
— Гюлыпан! — окликнул ее Мурат.
— Да?
Она будто очнулась и увидела, что Мурат с улыбкой протягивает ей «ыр аяк»1, до краев наполненный водой.
— Спой и ты. Ведь ты очень хорошо поешь, я же слышал.
И Гюлыпан улыбнулась ему в ответ, встала, с поклоном взяла «ыр аяк» и стала танцевать, напевая негромкую мелодию, слышанную еще в детстве. В самом деле, о чем печалиться? Они живы-здоровы, позади долгая зима, греет ласковое солнце, они сделали большую работу, почему не радоваться?
И Гюлыпан развеселилась, улыбка не сходила с ее лица, ни капли не пролилось из полного «ыр аяка», который она держала на горевшей огнем ладони, забинтованной грязной тряпицей. Мурат откровенно залюбовался ею. Словно лебедь белая с Иссык-Куля... Лебедь белая в старом, до дыр заношенном платье, в тяжелых разбитых ботинках... Гюлыпан плавно повернулась, наклонилась к Мурату, протягивая ему «ыр аяк», спрашивая безмолвно черными ласковыми глазами: «Ну что, ты доволен? Все я сделала, как ты хотел?»
Мурат привстал, решив, что Гюлыпан приглашает его танцевать.
И тут вскочила Сакинай, резким ударом выбила чашку из рук Гюлыпан — вода выплеснулась ей в лицо — и закричала:
— Ах ты подлая тварь! Мало того, что ты за моей спиной делаешь, так ты еще и при мне решила! Да я тебя...
Она протянула руку, явно собираясь вцепиться Гюлыпан в волосы, но вскочившая Дарийка встала между ними:
1 Ыр а я к — застольная круговая чаша.
-г- Ты что, Сакинай, с ума сошла? В чем Гюлынан провинилась перед тобой?
— В чем? — Сакинай повернулась к ней искаженным от злобы лицом.— Будто ты не знаешь? Или думаешь, что я ни о чем не узнаю? Да я этой бесстыжей все глаза выцарапаю!
И Сакинай снова бросилась на Гюлыпан. Дарийка, хотя и была значительно сильнее ее, с трудом удержала ее. Бледная Гюлыпан растерянно отступила назад. Она никак не могла понять, что нашло на Сакинай. В чем ее вина? Протянула Мурату «ыр аяк»? Но ведь таков застольный обычай...
А Сакинай продолжала бесноваться, вырываясь из рук Дарийки. Мурат, наконец-то понявший, в чем дело, тоже вскочил и зло крикнул жене:
— Прекрати! Она ни в чем не виновата!
— А, и ты туда же...— Сакинай повернулась к нему, она была просто безобразна в сбившемся на плечи платке, с жидкими желтоватыми косичками, но особенно омерзительно было ее лицо, покрытое красными пятнами.— Решил заступиться за свою ненаглядную. Ну заступись, муженек, заступись, что я для тебя, всего-навсего жена, некрасивая, больная. А она вон какой цветочек, она ведь...
Мурат, не выдержав, размахнулся и ударил Сакинай так, что она отлетела в сторону.
— Не смей! — гневно выкрикнула Дарийка и бросилась к Сакинай, осторожно приподняла ее голову.
А Гюлынан совсем растерялась. Ей было мучительно стыдно, душили слезы. За что так на нее Сакинай? Разве было в ее отношении к Мурату что-то большее, чем уважение как к старшему брату? Но как оъяснить это Сакинай, да и можно ли объяснить? И жалко ее — вон как плачет, трясется вся, но ведь и так нельзя...
— Плохой вы человек,— негромко сказала Гюлыпан.— И мысли у вас дурные...
Вряд ли Сакинай услышала ее, она продолжала плакать навзрыд. Гюлыпан повернулась и пошла по вскопанной земле, роняя на нее беззвучные слезы.
Кончился праздник...
XIV
Через два дня Мурат, Дарийка и Сакинай отправились в путь.
Мурату совсем не хотелось брать женщин с собой —
хватит с него бабьих истерик, хоть несколько дней побыть одному,— но этому решительно воспротивилась Айша-апа, напомнив ему, каким он вернулся в прошлом году. И Мурату пришлось согласиться. Что делать, действительно ведь всякое может случиться в пути. Вдруг опять приступ? И он решил, что Дарийка должна поехать с ним. Но тут встала на дыбы Сакинай:
— Тогда и я поеду!
Мурат криво усмехнулся, исподлобья взглянув на нее:
— Ты опять за свое!
— Да, опять! — с вызовом сказала Сакинай.— Именно — за свое!
В эти два дня они почти не разговаривали — Сакинай не могла простить Мурату, что он так унизил ее перед Гюль- шан, а ему было просто противно смотреть на ее злое, какое-то крысиное лицо.
— А ты подумала своей глупой башкой, что мы будем делать, если ты заболеешь в дороге?!
— Не надо так, сынок,— остановила его Айша-апа.
— А как надо, апа? — с горечью спросил Мурат.— Тут только о том и думаешь, как бы лучше для всех сделать, а она... Ну хоть вы ей скажите!
— Сакинай, Мурат верно говорит,— сказала Айша-апа.— Дорога трудная, а ты болеешь...
— Если поедет Дарийка, 'го и я поеду,— упрямо сказала Сакинай, ни на кого не глядя.
Мурат, в бешенстве глядя на нее, молча вышел из комнаты.
Так втроем и ехали.
Да и не ехали — пешком шли. Женщины по очереди подсаживались на Алаяка, на котором была навьючена провизия и одеяло. Чем ниже спускались они, тем сильнее чувствовалась весна. Мурат повеселел, да и Сакинай заметно приободрилась. Вот только Дарийке было явно не по себе, и Мурат терялся в догадках: что с ней могло случиться? Может быть, он ее чем-то обидел? Как будто нет. Он хотел поговорить с ней, но не было подходящего случая — Сакинай как будто задалась целью не оставлять их вдвоем ни на минуту.
Он вспомнил, как прощалась Дарийка с Айшой-апа и Изат. Перед этим долго бродила по своему двору, делала что-то ненужное, о чем-то тихо разговаривала с Гюлыпан. Мурат начал уже сердиться, пора было ехать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78