Даже не переодевшись, хотя его начало знобить, он быстро пошел туда. Бросился в глаза измочаленный флюгер — полосатая «кишка», уныло повисшая на мачте. «Ну, если только в этом дело — не беда...»
Через несколько минут он вздохнул с облегчением, присел на влажную скамейку. Нет, есть все-таки справедливость на свете, ничего не поломано, флюгер можно новый сшить, посеяли они вовремя... Жизнь продолжается. И арык он сделает, и урожай соберут...
XVI
Вот и лето уже на переломе, но так никто и не едет к ним. Нет-нет да кто-нибудь и кинет взгляд на дорогу — и молча отвернется. Устали ждать... И тоска охватывает, когда подумаешь о том, каково сейчас внизу. Яблоки, абрикосы, дыни, арбузы... Да что там яблоки и абрикосы — хоть какая-нибудь самая примитивная зелень была бы... У Мурата давно уже кровоточили десны, шатались коренные зубы. У Гюлыпан и Изат такого как будто не было. Молодые... Чай и сахар кончились так давно, что и вкус их забыли. Заваривали эдельвейс.
Все надежды — на урожай ячменя. Сразу после посева
Мурат принялся за сооружение арыка. Почти каждый день с раннего утра он отправлялся на Кок-Джайык и возвращался лишь поздним вечером, а иногда и ночевал там. Исхудал до того, что Айше-апа становилось страшно за него. Она робко пыталась уговорить его:
— Не мучай себя, сынок... Смотри, все время дожди идут.
— Это пока,— вяло возражал Мурат.
— Не может быть здесь большой жары. И без арыка наш ячмень вырастет.
— Апа, я здесь уже не первый год и знаю — может быть и жара, и сушь. Нельзя рисковать.
— Тогда пусть хоть Гюлыпан и Изат помогают тебе. Что-то и они могут делать.
— А кто будет за станцией смотреть?
Умолкла Айша-апа... Но на самом-то деле не из-за станции отказывался Мурат от помощи Гюлыпан — в конце концов, данные вполне могла бы записывать и Изат. Слишком уж тяжелой была работа на арыке. Надорвется Гюлынан. Нет уж, достаточно и того, что случилось с Дарийкой и Сакинай...
Изат частенько просилась с ним, Мурат обычно отговаривался плохой погодой, и правда, поначалу нередко шли дожди, а дорога не близкая, да и на Кок-Джайыке укрыться особенно негде, шалаш протекает. Сам-то Мурат вроде бы ко всему привык и в дождь нередко продолжал работу, но за девочкой присмотреть надо... Да и забот с этим арыком оказалось куда больше, чем он думал. Не доводилось прежде таким делом заниматься. Приходилось всему на ходу учиться, «изобретать велосипед». Но, как известно, глаза боятся — руки делают. Пусть и не так быстро, как хотелось бы, но дело двигалось. А что уставал — так это даже неплохо. Меньше тяжелые мысли одолевают...
Но каждый раз, когда он оказывался в шалаше, Мурат не мог не вспоминать о Сакинай и Дарийке. Ведь, казалось, только вчера они были рядом — улыбающаяся Дарийка, насупившаяся Сакинай. Приходили и такие мгновения, когда ему казалось, что все случившееся только страшный сон и вот сейчас из-за кустов появятся они, живые, и он в испуге оглядывался... Он даже другой шалаш построил себе, рядом с арыком, хотя там было и не так удобно, ветер продувал. Но все лучше, чем терзать себя воспоминаниями...
Он замечал, что с каждым днем слабеет все больше, работает медленнее. Ничего удивительного, конечно, — джарма
и айран не самая подходящая еда для человека, с утра до вечера ворочающего камни, орудующего киркой и ломом. Порой от слабости у него темнело в глазах, ноги подламывались, он садился, отдыхал недолго и снова принимался за работу.
Однажды в погожий день Изат все-таки упросила его взять ее с собой и очень удивилась при виде сделанного Муратом:
— Дядя Мурат, это ты все один, да?
— Один,— кивнул Мурат и добавил с усмешкой: — Я, по крайней мере, никого тут больше не видел.
— А он не разрушится? — показала она на арык.
— Ну, с какой стати... Будет стоять.
Изат подумала и убежденно тряхнула головой:
— Ну конечно, не разрушится... Ведь это ты строил. Ты же наш кормилец-защитник.
Мурат внимательно посмотрел на нее:
— Как ты сказала?
— Кормилец-защитник. Так всегда апа говорит.
— Айша-апа, что ли?
— Конечно, а кто же еще? — Изат с удивлением взглянула на него.— Разве у нас есть другая апа? Когда тебя нет, она все время молит аллаха: «Боже, пожалей раба своего, помоги этому одинокому... Кто, если не он, может стать для нас кормильцем-защитником». Она это не только аллаху говорит, но и мне, и джене...
Мурат почувствовал, как запершило у него в горле. Слова Изат были тем бальзамом, которого давно уже жаждала его душа. Выходит, не зря он живет на свете, если три человека так ценят его, молят о нем. Защитник-кормилец... Значит, в него верят, на него надеются... А он-то иногда думал, что именно в нем они видят причины всех своих бед, особенно после смерти Дарийки и Сакинай... Их-то он не смог защитить... А сумеет ли защитить Айшу-апа, Изат, Гюлыпан? Кто знает, что приготовила им судьба? И правильно ли он делает, оставаясь здесь? Может быть, надо оставить все — он оглядел неровные всходы, недостроенный арык — и как можно скорее спуститься вниз, к людям? Но если уже поздно? Стара и слаба Айша-апа, выдержит ли она дорогу? На Алаяка надежда плохая, он хиреет прямо на глазах, хромает даже без груза... Как узнать, что сейчас лучше? А вдруг ячмень не уродится, вдруг что-нибудь случится с ним, как они без него будут? Защитник-кормилец... Господи, дай силы быть и защитником, и кормильцем... Только об этом прошу тебя...
Он принялся за работу. Изат рвалась помогать ему, но что она могла? Не камни же ворочать... Находится рядом, щебечет что-то — уже и хорошо, уже и помощь ему...
А день этот выдался каким-то необыкновенно длинным. Уже в обед ему показалось, что больше он не сможет поднять ни одного камня. А тут едва не случилась беда — предательская слабость застигла его на вершине каменной гряды, когда он расчищал место для оголовка арыка. Закружилась голова, Мурат пошатнулся и сорвался вниз.
— Дядя Мурат! — истошно взвизгнула Изат.
Вероятно, он на несколько секунд потерял сознание.
Когда Мурат открыл глаза, то увидел над собой плачущую Изат.
— Дядя Мурат, вам больно? Скажите, что мне делать?
— Прежде всего успокойся...
Он приподнялся на локте, осторожно подвигался. Кажется, ничего не сломано, только болит ушибленная рука и, наверно, щеку расцарапал. Что ж, могло быть и хуже... Он сел, положил руку на плечо Изат:
— Видишь, ничего страшного...
— У вас кровь на щеке.
— И это не страшно, малышка...— Он попытался пошутить: — Даже если останется шрам, под бородой не будет видно... Ну, идем к воде, умоемся, и все будет в полном порядке.
Он умылся, потрогал саднившую щеку, улыбнулся ей:
— Ну вот, сейчас отдохнем, поедим,— и можно дальше работать...
Но Изат, очень серьезно глядя на него, сказала умоляющим голосом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Через несколько минут он вздохнул с облегчением, присел на влажную скамейку. Нет, есть все-таки справедливость на свете, ничего не поломано, флюгер можно новый сшить, посеяли они вовремя... Жизнь продолжается. И арык он сделает, и урожай соберут...
XVI
Вот и лето уже на переломе, но так никто и не едет к ним. Нет-нет да кто-нибудь и кинет взгляд на дорогу — и молча отвернется. Устали ждать... И тоска охватывает, когда подумаешь о том, каково сейчас внизу. Яблоки, абрикосы, дыни, арбузы... Да что там яблоки и абрикосы — хоть какая-нибудь самая примитивная зелень была бы... У Мурата давно уже кровоточили десны, шатались коренные зубы. У Гюлыпан и Изат такого как будто не было. Молодые... Чай и сахар кончились так давно, что и вкус их забыли. Заваривали эдельвейс.
Все надежды — на урожай ячменя. Сразу после посева
Мурат принялся за сооружение арыка. Почти каждый день с раннего утра он отправлялся на Кок-Джайык и возвращался лишь поздним вечером, а иногда и ночевал там. Исхудал до того, что Айше-апа становилось страшно за него. Она робко пыталась уговорить его:
— Не мучай себя, сынок... Смотри, все время дожди идут.
— Это пока,— вяло возражал Мурат.
— Не может быть здесь большой жары. И без арыка наш ячмень вырастет.
— Апа, я здесь уже не первый год и знаю — может быть и жара, и сушь. Нельзя рисковать.
— Тогда пусть хоть Гюлыпан и Изат помогают тебе. Что-то и они могут делать.
— А кто будет за станцией смотреть?
Умолкла Айша-апа... Но на самом-то деле не из-за станции отказывался Мурат от помощи Гюлыпан — в конце концов, данные вполне могла бы записывать и Изат. Слишком уж тяжелой была работа на арыке. Надорвется Гюлынан. Нет уж, достаточно и того, что случилось с Дарийкой и Сакинай...
Изат частенько просилась с ним, Мурат обычно отговаривался плохой погодой, и правда, поначалу нередко шли дожди, а дорога не близкая, да и на Кок-Джайыке укрыться особенно негде, шалаш протекает. Сам-то Мурат вроде бы ко всему привык и в дождь нередко продолжал работу, но за девочкой присмотреть надо... Да и забот с этим арыком оказалось куда больше, чем он думал. Не доводилось прежде таким делом заниматься. Приходилось всему на ходу учиться, «изобретать велосипед». Но, как известно, глаза боятся — руки делают. Пусть и не так быстро, как хотелось бы, но дело двигалось. А что уставал — так это даже неплохо. Меньше тяжелые мысли одолевают...
Но каждый раз, когда он оказывался в шалаше, Мурат не мог не вспоминать о Сакинай и Дарийке. Ведь, казалось, только вчера они были рядом — улыбающаяся Дарийка, насупившаяся Сакинай. Приходили и такие мгновения, когда ему казалось, что все случившееся только страшный сон и вот сейчас из-за кустов появятся они, живые, и он в испуге оглядывался... Он даже другой шалаш построил себе, рядом с арыком, хотя там было и не так удобно, ветер продувал. Но все лучше, чем терзать себя воспоминаниями...
Он замечал, что с каждым днем слабеет все больше, работает медленнее. Ничего удивительного, конечно, — джарма
и айран не самая подходящая еда для человека, с утра до вечера ворочающего камни, орудующего киркой и ломом. Порой от слабости у него темнело в глазах, ноги подламывались, он садился, отдыхал недолго и снова принимался за работу.
Однажды в погожий день Изат все-таки упросила его взять ее с собой и очень удивилась при виде сделанного Муратом:
— Дядя Мурат, это ты все один, да?
— Один,— кивнул Мурат и добавил с усмешкой: — Я, по крайней мере, никого тут больше не видел.
— А он не разрушится? — показала она на арык.
— Ну, с какой стати... Будет стоять.
Изат подумала и убежденно тряхнула головой:
— Ну конечно, не разрушится... Ведь это ты строил. Ты же наш кормилец-защитник.
Мурат внимательно посмотрел на нее:
— Как ты сказала?
— Кормилец-защитник. Так всегда апа говорит.
— Айша-апа, что ли?
— Конечно, а кто же еще? — Изат с удивлением взглянула на него.— Разве у нас есть другая апа? Когда тебя нет, она все время молит аллаха: «Боже, пожалей раба своего, помоги этому одинокому... Кто, если не он, может стать для нас кормильцем-защитником». Она это не только аллаху говорит, но и мне, и джене...
Мурат почувствовал, как запершило у него в горле. Слова Изат были тем бальзамом, которого давно уже жаждала его душа. Выходит, не зря он живет на свете, если три человека так ценят его, молят о нем. Защитник-кормилец... Значит, в него верят, на него надеются... А он-то иногда думал, что именно в нем они видят причины всех своих бед, особенно после смерти Дарийки и Сакинай... Их-то он не смог защитить... А сумеет ли защитить Айшу-апа, Изат, Гюлыпан? Кто знает, что приготовила им судьба? И правильно ли он делает, оставаясь здесь? Может быть, надо оставить все — он оглядел неровные всходы, недостроенный арык — и как можно скорее спуститься вниз, к людям? Но если уже поздно? Стара и слаба Айша-апа, выдержит ли она дорогу? На Алаяка надежда плохая, он хиреет прямо на глазах, хромает даже без груза... Как узнать, что сейчас лучше? А вдруг ячмень не уродится, вдруг что-нибудь случится с ним, как они без него будут? Защитник-кормилец... Господи, дай силы быть и защитником, и кормильцем... Только об этом прошу тебя...
Он принялся за работу. Изат рвалась помогать ему, но что она могла? Не камни же ворочать... Находится рядом, щебечет что-то — уже и хорошо, уже и помощь ему...
А день этот выдался каким-то необыкновенно длинным. Уже в обед ему показалось, что больше он не сможет поднять ни одного камня. А тут едва не случилась беда — предательская слабость застигла его на вершине каменной гряды, когда он расчищал место для оголовка арыка. Закружилась голова, Мурат пошатнулся и сорвался вниз.
— Дядя Мурат! — истошно взвизгнула Изат.
Вероятно, он на несколько секунд потерял сознание.
Когда Мурат открыл глаза, то увидел над собой плачущую Изат.
— Дядя Мурат, вам больно? Скажите, что мне делать?
— Прежде всего успокойся...
Он приподнялся на локте, осторожно подвигался. Кажется, ничего не сломано, только болит ушибленная рука и, наверно, щеку расцарапал. Что ж, могло быть и хуже... Он сел, положил руку на плечо Изат:
— Видишь, ничего страшного...
— У вас кровь на щеке.
— И это не страшно, малышка...— Он попытался пошутить: — Даже если останется шрам, под бородой не будет видно... Ну, идем к воде, умоемся, и все будет в полном порядке.
Он умылся, потрогал саднившую щеку, улыбнулся ей:
— Ну вот, сейчас отдохнем, поедим,— и можно дальше работать...
Но Изат, очень серьезно глядя на него, сказала умоляющим голосом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78