Но по-прежнему ясен был ее ум, мудры и малословны речи — это Мурат отметил еще вчера.
На привалах Айша-апа помогала Мурату развьючивать лошадей, неторопливо рассказывала о дороге.
— Как я поняла, сынок, вы ездили через Тастар-Ату. Конечно, та дорога полегче, но здесь ближе перевал. Самое опасное место — Джаман-Кыя1, потом — Терме. Но, бог даст, одолеем и уже сегодня вечером будем на Джайык-Торе, там и заночуем.
1 Джаман-Кыя — страшный косогор.
Мурат последовал ее совету, и они остановились на ночлег у самого подножия перевала.
Джаман-Кыя вполне оправдывал свое название. Едва заметная тропа шла вначале по склону осыпи, потом круто уходила вверх к гребню горы. Не каждый всадник, даже и без поклажи, осмеливался проехать по нёй. Но Айша-апа уверенно направила коня по тропинке и опустила поводья, во всем доверившись ему. Мурату стало очень не по себе при виде такой крутизны, но ничего другого не оставалось, как тоже опустить поводья и двинуться вслед за Айшой-апа.
Как ни осторожно ступали лошади, но при каждом их шаге сыпучая галька и мелкие камни срывались из-под копыт и с длинным шорохом скатывались вниз, к ущелью, где бесновалась река. Лошади всхрапывали, прижимали уши, осторожно выдергивая ноги из вязкого щебня. Все трое ехали молча, стараясь не смотреть вниз. Время, казалось, остановилось. Господи, пронеси, пусть все это поскорее кончится...
И наконец-то кончилось. Лошади в каком-то едином порыве вынесли их на гребень, остановились на ровной поверхности скалы. Айша-апа слезла с коня и что-то молитвенно пробормотала. Лицо ее было бледным от только что пережитого страха. Мурат тоже спешился и ходил взад-вперед, пытаясь унять дрожь в коленях. Только Изат оставалась в седле, не в силах слезть с лошади. Кажется, лишь сейчас она поняла, какая опасность миновала. Говорят, что жизнь испытывает тысячу раз. А для Изат это было пока лишь первое из этой тысячи испытаний...
Кони вздрагивали, по их крупам перекатывались судорожные волны, они тяжело водили боками, забрызганными грязной пеной.
— Мурат, сынок, сними ее с седла,— негромко попросила Айша-апа.
Мурат молча помог Изат спешиться. И как только она коснулась ногами твердой земли, силы совсем оставили ее, она разрыдалась и кинулась к Айше-апа, забилась в истерике, та стала ласково успокаивать ее и указательным пальцем трижды подтолкнула кверху нёбо девочки1.
Они сняли поклажу с коней, и сели на громадный плоский камень и всё еще молчали — каждый по-своему переживал миновавшую опасность. Затем Мурат встал и снова принялся ходить. Он подумал, что зря, наверное, доверился во всем
1 Знахарский способ лечения от испуга.
Айше-апа, надо было ехать старой дорогой, пусть это и дальше, но зато надежнее и не так опасно. А тут... Что еще подбросит им Терме?
Но по сравнению с Джаман-Кыя Терме оказался не столь опасным. Не зря, наверно, перевал получил такое название. Здесь терялся след дороги, лишь груды острых камней торчали повсюду, нередко встречались уступы, отвесные обрывы. И хотя нет таких крутых подъемов и спусков, как на Джаман-Кыя, но для уставших, тяжело навьюченных лошадей дорога была не из легких, и Мурат снова пожалел, что послушался Айшу-апа.
К подножию перевала они подъехали в сумерках. Как обычно по вечерам, с высокогорных пастбищ дул резкий леденящий ветер, все больше усиливаясь с наступлением темноты. Все трое сильно замерзли и торопливо спрятались под большим камнем, козырьком нависшим над дорогой. Видимо, и прежде здесь кто-то останавливался, чернело кострище, валялись обглоданные кости горного козла. Развьючили лошадей. Мурат с Изат набрали несколько охапок засохшего можжевельника, разожгли костер. Вскипятили чай, принялись за ужин, ели с аппетитом, макая лепешки в сметану и масло. Уставшая Изат быстро уснула. Мурат расседлал коней и, обтерев их, пустил пастись.
На рассвете, кое-как перекусив, по некрутому склону направились к перевалу, к которому вела узкая тропа. Впереди по-прежнему ехала Айша-апа, за ней Изат. Подъехали к месту слияния двух рек, и тут Айша-апа задержалась, дожидаясь Мурата, и сказала с какой-то опаской, даже как будто в лице изменившись:
— Дальше тяжелее будет. Лучше перевалим здесь.
Мурат молча пожал плечами, соглашаясь. Здесь так здесь, раз уж доверился Айше-апа, надо и дальше следовать ее советам. Но что могло так напугать ее? А впрочем, старый человек, мало ли что могло прийти ей в голову...
С подъемом ущелье суживалось, уже становилась и река на его дне, по берегам ее не было почти никакой растительности,— все ощутимее сказывалось высокогорье. Только скудная трава едва пробивалась среди камней. И все живое словно исчезло куда-то, лишь далеко из скал слышен голос улара да порхают маленькие пестрокрылые водяные птички.
К полудню добрались до хребта. Чем ближе надвигался он, тем тревожнее становилось на душе Мурата. Как будто и немало гор и перевалов повидал он, не раз приходилось проходить их, но Кара-Кыр выглядел как-то необычно. Это
был невысокий хребет, бычьим седлом лежащий на фоне черных гор, на которых не задерживается снег. Он с облегчением вздохнул, увидев, что лишь узкий склон с теневой стороны покрыт льдом, а по другую сторону шла бесснежная тропа, полого спускавшаяся вниз.
И наконец-то раскинулась перед ними, словно переливаясь оттенками рыжеватой шкуры рыси, прославленная долина Сырта, окаймленная горными грядами. Головокружительная голубизна безмерно высокого неба и ощущение какой-то неестественной, нечеловеческой тишины, которая бывает только в горах, хотя тишины в обычном смысле слова нет — длинными, тягучими волнами перекатывается чтоб, не похожее ни на голос, ни на мелодию... и ни на что другое не похожее, только на то, что бывает в горах и с чем хорошо знакомы люди, живущие здесь. Язык человеческий бессилен назвать по имени то, что чувствуют жители гор, и что вошло в их души, во все их естество, и что вряд ли дано понять человеку равнины...
И тревожит, возбуждает дух гор человека, впервые попавшего сюда... Раскраснелась Изат, мигом позабывшая недавние страхи от встречи с горами. Теперь ей кажется, что нет ничего прекраснее гор.
— Бывает же такое, а? Смотри, апа, сколько гор!
Ей кажется, что она среди волшебных гор Койкап из сказки, которую рассказывала ей Айша-апа.
— Там Иссык-Куль, да? — нетерпеливо спрашивает она у Айши-апа, показывая рукой, и та кивает головой.— А здесь долина, да? — И снова Айша-апа кивает, ей понятно и близко волнение Изат, ведь когда-то, очень давно, она и сама испытала такое.
— Ой-ууй?1 — бессловесно восклицает Изат, ей кажется, что весь мир, вся красота его — в этих горах, она еще не знает, что не один год ей придется прожить здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
На привалах Айша-апа помогала Мурату развьючивать лошадей, неторопливо рассказывала о дороге.
— Как я поняла, сынок, вы ездили через Тастар-Ату. Конечно, та дорога полегче, но здесь ближе перевал. Самое опасное место — Джаман-Кыя1, потом — Терме. Но, бог даст, одолеем и уже сегодня вечером будем на Джайык-Торе, там и заночуем.
1 Джаман-Кыя — страшный косогор.
Мурат последовал ее совету, и они остановились на ночлег у самого подножия перевала.
Джаман-Кыя вполне оправдывал свое название. Едва заметная тропа шла вначале по склону осыпи, потом круто уходила вверх к гребню горы. Не каждый всадник, даже и без поклажи, осмеливался проехать по нёй. Но Айша-апа уверенно направила коня по тропинке и опустила поводья, во всем доверившись ему. Мурату стало очень не по себе при виде такой крутизны, но ничего другого не оставалось, как тоже опустить поводья и двинуться вслед за Айшой-апа.
Как ни осторожно ступали лошади, но при каждом их шаге сыпучая галька и мелкие камни срывались из-под копыт и с длинным шорохом скатывались вниз, к ущелью, где бесновалась река. Лошади всхрапывали, прижимали уши, осторожно выдергивая ноги из вязкого щебня. Все трое ехали молча, стараясь не смотреть вниз. Время, казалось, остановилось. Господи, пронеси, пусть все это поскорее кончится...
И наконец-то кончилось. Лошади в каком-то едином порыве вынесли их на гребень, остановились на ровной поверхности скалы. Айша-апа слезла с коня и что-то молитвенно пробормотала. Лицо ее было бледным от только что пережитого страха. Мурат тоже спешился и ходил взад-вперед, пытаясь унять дрожь в коленях. Только Изат оставалась в седле, не в силах слезть с лошади. Кажется, лишь сейчас она поняла, какая опасность миновала. Говорят, что жизнь испытывает тысячу раз. А для Изат это было пока лишь первое из этой тысячи испытаний...
Кони вздрагивали, по их крупам перекатывались судорожные волны, они тяжело водили боками, забрызганными грязной пеной.
— Мурат, сынок, сними ее с седла,— негромко попросила Айша-апа.
Мурат молча помог Изат спешиться. И как только она коснулась ногами твердой земли, силы совсем оставили ее, она разрыдалась и кинулась к Айше-апа, забилась в истерике, та стала ласково успокаивать ее и указательным пальцем трижды подтолкнула кверху нёбо девочки1.
Они сняли поклажу с коней, и сели на громадный плоский камень и всё еще молчали — каждый по-своему переживал миновавшую опасность. Затем Мурат встал и снова принялся ходить. Он подумал, что зря, наверное, доверился во всем
1 Знахарский способ лечения от испуга.
Айше-апа, надо было ехать старой дорогой, пусть это и дальше, но зато надежнее и не так опасно. А тут... Что еще подбросит им Терме?
Но по сравнению с Джаман-Кыя Терме оказался не столь опасным. Не зря, наверно, перевал получил такое название. Здесь терялся след дороги, лишь груды острых камней торчали повсюду, нередко встречались уступы, отвесные обрывы. И хотя нет таких крутых подъемов и спусков, как на Джаман-Кыя, но для уставших, тяжело навьюченных лошадей дорога была не из легких, и Мурат снова пожалел, что послушался Айшу-апа.
К подножию перевала они подъехали в сумерках. Как обычно по вечерам, с высокогорных пастбищ дул резкий леденящий ветер, все больше усиливаясь с наступлением темноты. Все трое сильно замерзли и торопливо спрятались под большим камнем, козырьком нависшим над дорогой. Видимо, и прежде здесь кто-то останавливался, чернело кострище, валялись обглоданные кости горного козла. Развьючили лошадей. Мурат с Изат набрали несколько охапок засохшего можжевельника, разожгли костер. Вскипятили чай, принялись за ужин, ели с аппетитом, макая лепешки в сметану и масло. Уставшая Изат быстро уснула. Мурат расседлал коней и, обтерев их, пустил пастись.
На рассвете, кое-как перекусив, по некрутому склону направились к перевалу, к которому вела узкая тропа. Впереди по-прежнему ехала Айша-апа, за ней Изат. Подъехали к месту слияния двух рек, и тут Айша-апа задержалась, дожидаясь Мурата, и сказала с какой-то опаской, даже как будто в лице изменившись:
— Дальше тяжелее будет. Лучше перевалим здесь.
Мурат молча пожал плечами, соглашаясь. Здесь так здесь, раз уж доверился Айше-апа, надо и дальше следовать ее советам. Но что могло так напугать ее? А впрочем, старый человек, мало ли что могло прийти ей в голову...
С подъемом ущелье суживалось, уже становилась и река на его дне, по берегам ее не было почти никакой растительности,— все ощутимее сказывалось высокогорье. Только скудная трава едва пробивалась среди камней. И все живое словно исчезло куда-то, лишь далеко из скал слышен голос улара да порхают маленькие пестрокрылые водяные птички.
К полудню добрались до хребта. Чем ближе надвигался он, тем тревожнее становилось на душе Мурата. Как будто и немало гор и перевалов повидал он, не раз приходилось проходить их, но Кара-Кыр выглядел как-то необычно. Это
был невысокий хребет, бычьим седлом лежащий на фоне черных гор, на которых не задерживается снег. Он с облегчением вздохнул, увидев, что лишь узкий склон с теневой стороны покрыт льдом, а по другую сторону шла бесснежная тропа, полого спускавшаяся вниз.
И наконец-то раскинулась перед ними, словно переливаясь оттенками рыжеватой шкуры рыси, прославленная долина Сырта, окаймленная горными грядами. Головокружительная голубизна безмерно высокого неба и ощущение какой-то неестественной, нечеловеческой тишины, которая бывает только в горах, хотя тишины в обычном смысле слова нет — длинными, тягучими волнами перекатывается чтоб, не похожее ни на голос, ни на мелодию... и ни на что другое не похожее, только на то, что бывает в горах и с чем хорошо знакомы люди, живущие здесь. Язык человеческий бессилен назвать по имени то, что чувствуют жители гор, и что вошло в их души, во все их естество, и что вряд ли дано понять человеку равнины...
И тревожит, возбуждает дух гор человека, впервые попавшего сюда... Раскраснелась Изат, мигом позабывшая недавние страхи от встречи с горами. Теперь ей кажется, что нет ничего прекраснее гор.
— Бывает же такое, а? Смотри, апа, сколько гор!
Ей кажется, что она среди волшебных гор Койкап из сказки, которую рассказывала ей Айша-апа.
— Там Иссык-Куль, да? — нетерпеливо спрашивает она у Айши-апа, показывая рукой, и та кивает головой.— А здесь долина, да? — И снова Айша-апа кивает, ей понятно и близко волнение Изат, ведь когда-то, очень давно, она и сама испытала такое.
— Ой-ууй?1 — бессловесно восклицает Изат, ей кажется, что весь мир, вся красота его — в этих горах, она еще не знает, что не один год ей придется прожить здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78