. Напиши в журнале: «Асранкулов...»
Мурат, сдерживая улыбку, серьезно кивнул.
VI
Рано пришла в этом году зима. Прежде они ходили на ледник до ноября, иногда даже в начале декабря. А теперь Мурату пришлось записать в журнале: «1941 год, 30 октября. В связи со сложными метеоусловиями наблюдения на леднике временно прекращены». Не пробраться сейчас на ледник, слишком много снега выпало в горах, замело все ущелья, и по склонам не пройти, можно и в лавину попасть.
Теперь одна забота — станция. Казалось бы, нудная, неинтересная работа — каждый день снимать показания приборов, заносить в журнал, в определенный день выходить на связь, диктовать цифры. Но Мурату такая работа нравится. Он непоколебимо убежден, что за каждой цифрой — целое явление, пусть и не всегда понятное ему самому, но сообщить эти цифры в центр просто необходимо. И ни в коем случае нельзя пропустить ни одного измерения — тогда прервется логическая цепь наблюдений. И пусть сейчас эти цифры осядут мертвым грузом в какой-нибудь архивной папке метеоцентра, но придет время, когда они обязательно понадобятся. Когда придут сюда люди, чтобы взять неисчислимые богатства,
спрятанные в горах, среди множества карт и документов в их планшетах наверняка будут и сведения, которые сейчас Мурат передает в центр... Так обязательно будет...
Мурат знал, что прежде в Киргизии специалистов- метеорологов не было. Все держалось на голом энтузиазме. И кого только не было среди первопроходцев: учителя, врачи, агрономы, военные. Первую метеостанцию на киргизской земле основал Северцев еще в 1856 году. Следы ее до сих пор сохранились в селе Ак-Суу на Иссык-Куле.
Но больше всего поражала Мурата подвижническая жизнь бывшего артиллериста Королькова. Местные жители называли его просто Ярослав-аба. По его инициативе в 1881 году в Караколе была построена метеостанция. Несмотря на глухоту и все более слабеющее зрение, Корольков до последних дней своей жизни «боролся» с погодой. Сводками и наблюдениями, оставленными им, пользуются до сих пор, хотя уже шестьдесят лет прошло. Кто знает, может быть, и в далеком 2001 году, когда Мурата и на свете не будет, людям пригодятся те измерения, которые он делает сейчас...
И каждый день у Мурата — занятия с Изат. «Школу» оборудовали в будке, поставили стол у окна. Когда Мурат, возвратившись со станции, завтракал, Изат уже нетерпеливо поджидала его. Шли к будке, усаживались рядом за столом, и начинался урок. Нелегко пришлось Мурату без учебников, не так-то просто было вспомнить, с чего начиналась учеба в первом классе. Сначала пришло в голову: «Ата, атка така как...»2 С этих «а», «т», и «к» все и пошло. Изат, склонив голову к плечу, старательно выводила буквы, иногда Мурат, взяв ее ручонку в свою, помогал ей. За два месяца Изат выучила пятнадцать букв, стала читать по складам. Но особенно нравилась ей арифметика. Она быстро научилась складывать и вычитать в уме, но Мурат заставлял ее писать. Все должно быть как в настоящей школе. Тетради, отметки, уроки, перемены... И когда проходило сорок пять минут, Мурат вставал из-за стола: «Пойдем на улицу, отдохнем». Но домой ее не пускал, хотя он и находился в двух шагах. Все должно быть по-настоящему, а не игрой. Ведь когда-нибудь Изат пойдет в настоящую школу, пусть сразу привыкает к порядку...
1 Каракол — старое название Пржевальска.
2 Ата, атка така как — букв.: «Отец, подкуй лошадь подковами».
Седьмого ноября собрались все вместе, решено было отметить праздник.
С самого начала своей отшельнической жизни на еде экономили. Специальных разговоров на этот счет не было — все и так понимали, что впереди долгая зима. Но к праздничному дню Мурат решил зарезать яловую козу. Пока он освежевал тушу, Гюлыпан и Сакинай вычистили внутренности, Дарийка подпалила голову и ножки козы. Душно, дымно в доме, тускло помаргивает лампа-«десятка». Открыть бы хоть ненадолго дверь в сени, но Айше-апа нездоровится, сидит она сгорбившись, смотрит на огонь, думает о чем-то.
Гюлыпан расстелила дастархан, наломала лепешек, поставила растопленное масло. Кто-нибудь нет-нет да и бросит быстрый взгляд на закопченный казан, оттуда тянет все крепчающим, почти забытым уже запахом мясного бульона. Дарийка, улыбаясь, обратилась к Гюлыпан:
— Хозяюшка, ты чего же это? Ведь какой праздник сегодня... Неужели на сухую отмечать будем? В заначке-то есть что-нибудь?
— Я сейчас,— поднялся Мурат.— У меня должно быть немного спирта.
— Нет-нет,— быстро сказала Гюлыпан,— здесь тоже должно быть. Когда провожали Тургунбека и Дубаша...— Она запнулась, взглянув на Мурата, и он понял почему: ведь тогда провожали и его тоже, сидели тут же, все вместе, только Айши-апа и Изат не было.— Я сейчас посмотрю,— быстро сказала Гюлыпан и, мягко вскочив на ноги, стала ворошить сложенные в темному углу вещи, достала две бутылки.— Вот, я же говорила... По-моему, тут еще одна должна быть.
Нашлась и третья бутылка. Гюлыпан вытерла их, поставила на край дастархана, подала стаканы, взглянула на Мурата, молчаливо предлагая ему открыть. Мурат взялся за бутылку с вином. Единственную бутылку водки он отставил в сторону. Женщины водку вряд ли будут, а сам он и вино-то пил не чаще трех раз в году. Дело тут не только в болезни — не было у него никакой тяги к выпивке, даже в самые невеселые минуты. Так, в праздники выпьет стаканчик вина за компанию — вот и вся его «гульба».
Он разлил вино, поднял свой стакан:
— Ну что ж, дорогие мои... Давайте выпьем. За наш славный праздник. Двадцать четыре года нашей Советской власти. Как будто и не так уж много. Только, можно сказать, жизнь наладилась, стали есть досыта, и вот — беда, Гитлер проклятый объявился на нашу голову... Всем сейчас тяжело, а
особенно нашим братьям, которые воюют. Выпьем за них, за нашу победу...— Мурат помолчал и добавил, обращаясь к Айше-апа: — А еще выпьем за нашу Изат. Вчера я выставил ей оценки за первую четверть. По всем предметам только «хорошо» и «отлично»!
Изат, смутившись, прислонилась к коленям Айши-апа. А та все больше молчала, поглядывала на сидящих. Жалко ей было всех. Ведь такие еще молодые, самое время повеселиться как следует, да какое уж тут веселье... Улыбаются, пытаются шутить, а глаза у всех невеселые... Да и у самой Айши-апа нелегко на душе. Просто вспомнилось, как прежде гуляли в аиле на праздниках... И музыка, и пляски, и джолджош сурамай, и джоолук таштамай...1 Господи, да не надо бы всего этого, лишь бы были рядом Тургунбек с Дубашем... Тогда совсем по-другому бы сидели и Дарийка с Гюлыпан, и в доме наверняка уже все ходуном ходило... Айша-апа встряхнула головой, отгоняя невеселые мысли, поцеловала Изат в затылок:
— Не спишь еще?
— Не-ет!
Детская душа не приемлет большого горя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Мурат, сдерживая улыбку, серьезно кивнул.
VI
Рано пришла в этом году зима. Прежде они ходили на ледник до ноября, иногда даже в начале декабря. А теперь Мурату пришлось записать в журнале: «1941 год, 30 октября. В связи со сложными метеоусловиями наблюдения на леднике временно прекращены». Не пробраться сейчас на ледник, слишком много снега выпало в горах, замело все ущелья, и по склонам не пройти, можно и в лавину попасть.
Теперь одна забота — станция. Казалось бы, нудная, неинтересная работа — каждый день снимать показания приборов, заносить в журнал, в определенный день выходить на связь, диктовать цифры. Но Мурату такая работа нравится. Он непоколебимо убежден, что за каждой цифрой — целое явление, пусть и не всегда понятное ему самому, но сообщить эти цифры в центр просто необходимо. И ни в коем случае нельзя пропустить ни одного измерения — тогда прервется логическая цепь наблюдений. И пусть сейчас эти цифры осядут мертвым грузом в какой-нибудь архивной папке метеоцентра, но придет время, когда они обязательно понадобятся. Когда придут сюда люди, чтобы взять неисчислимые богатства,
спрятанные в горах, среди множества карт и документов в их планшетах наверняка будут и сведения, которые сейчас Мурат передает в центр... Так обязательно будет...
Мурат знал, что прежде в Киргизии специалистов- метеорологов не было. Все держалось на голом энтузиазме. И кого только не было среди первопроходцев: учителя, врачи, агрономы, военные. Первую метеостанцию на киргизской земле основал Северцев еще в 1856 году. Следы ее до сих пор сохранились в селе Ак-Суу на Иссык-Куле.
Но больше всего поражала Мурата подвижническая жизнь бывшего артиллериста Королькова. Местные жители называли его просто Ярослав-аба. По его инициативе в 1881 году в Караколе была построена метеостанция. Несмотря на глухоту и все более слабеющее зрение, Корольков до последних дней своей жизни «боролся» с погодой. Сводками и наблюдениями, оставленными им, пользуются до сих пор, хотя уже шестьдесят лет прошло. Кто знает, может быть, и в далеком 2001 году, когда Мурата и на свете не будет, людям пригодятся те измерения, которые он делает сейчас...
И каждый день у Мурата — занятия с Изат. «Школу» оборудовали в будке, поставили стол у окна. Когда Мурат, возвратившись со станции, завтракал, Изат уже нетерпеливо поджидала его. Шли к будке, усаживались рядом за столом, и начинался урок. Нелегко пришлось Мурату без учебников, не так-то просто было вспомнить, с чего начиналась учеба в первом классе. Сначала пришло в голову: «Ата, атка така как...»2 С этих «а», «т», и «к» все и пошло. Изат, склонив голову к плечу, старательно выводила буквы, иногда Мурат, взяв ее ручонку в свою, помогал ей. За два месяца Изат выучила пятнадцать букв, стала читать по складам. Но особенно нравилась ей арифметика. Она быстро научилась складывать и вычитать в уме, но Мурат заставлял ее писать. Все должно быть как в настоящей школе. Тетради, отметки, уроки, перемены... И когда проходило сорок пять минут, Мурат вставал из-за стола: «Пойдем на улицу, отдохнем». Но домой ее не пускал, хотя он и находился в двух шагах. Все должно быть по-настоящему, а не игрой. Ведь когда-нибудь Изат пойдет в настоящую школу, пусть сразу привыкает к порядку...
1 Каракол — старое название Пржевальска.
2 Ата, атка така как — букв.: «Отец, подкуй лошадь подковами».
Седьмого ноября собрались все вместе, решено было отметить праздник.
С самого начала своей отшельнической жизни на еде экономили. Специальных разговоров на этот счет не было — все и так понимали, что впереди долгая зима. Но к праздничному дню Мурат решил зарезать яловую козу. Пока он освежевал тушу, Гюлыпан и Сакинай вычистили внутренности, Дарийка подпалила голову и ножки козы. Душно, дымно в доме, тускло помаргивает лампа-«десятка». Открыть бы хоть ненадолго дверь в сени, но Айше-апа нездоровится, сидит она сгорбившись, смотрит на огонь, думает о чем-то.
Гюлыпан расстелила дастархан, наломала лепешек, поставила растопленное масло. Кто-нибудь нет-нет да и бросит быстрый взгляд на закопченный казан, оттуда тянет все крепчающим, почти забытым уже запахом мясного бульона. Дарийка, улыбаясь, обратилась к Гюлыпан:
— Хозяюшка, ты чего же это? Ведь какой праздник сегодня... Неужели на сухую отмечать будем? В заначке-то есть что-нибудь?
— Я сейчас,— поднялся Мурат.— У меня должно быть немного спирта.
— Нет-нет,— быстро сказала Гюлыпан,— здесь тоже должно быть. Когда провожали Тургунбека и Дубаша...— Она запнулась, взглянув на Мурата, и он понял почему: ведь тогда провожали и его тоже, сидели тут же, все вместе, только Айши-апа и Изат не было.— Я сейчас посмотрю,— быстро сказала Гюлыпан и, мягко вскочив на ноги, стала ворошить сложенные в темному углу вещи, достала две бутылки.— Вот, я же говорила... По-моему, тут еще одна должна быть.
Нашлась и третья бутылка. Гюлыпан вытерла их, поставила на край дастархана, подала стаканы, взглянула на Мурата, молчаливо предлагая ему открыть. Мурат взялся за бутылку с вином. Единственную бутылку водки он отставил в сторону. Женщины водку вряд ли будут, а сам он и вино-то пил не чаще трех раз в году. Дело тут не только в болезни — не было у него никакой тяги к выпивке, даже в самые невеселые минуты. Так, в праздники выпьет стаканчик вина за компанию — вот и вся его «гульба».
Он разлил вино, поднял свой стакан:
— Ну что ж, дорогие мои... Давайте выпьем. За наш славный праздник. Двадцать четыре года нашей Советской власти. Как будто и не так уж много. Только, можно сказать, жизнь наладилась, стали есть досыта, и вот — беда, Гитлер проклятый объявился на нашу голову... Всем сейчас тяжело, а
особенно нашим братьям, которые воюют. Выпьем за них, за нашу победу...— Мурат помолчал и добавил, обращаясь к Айше-апа: — А еще выпьем за нашу Изат. Вчера я выставил ей оценки за первую четверть. По всем предметам только «хорошо» и «отлично»!
Изат, смутившись, прислонилась к коленям Айши-апа. А та все больше молчала, поглядывала на сидящих. Жалко ей было всех. Ведь такие еще молодые, самое время повеселиться как следует, да какое уж тут веселье... Улыбаются, пытаются шутить, а глаза у всех невеселые... Да и у самой Айши-апа нелегко на душе. Просто вспомнилось, как прежде гуляли в аиле на праздниках... И музыка, и пляски, и джолджош сурамай, и джоолук таштамай...1 Господи, да не надо бы всего этого, лишь бы были рядом Тургунбек с Дубашем... Тогда совсем по-другому бы сидели и Дарийка с Гюлыпан, и в доме наверняка уже все ходуном ходило... Айша-апа встряхнула головой, отгоняя невеселые мысли, поцеловала Изат в затылок:
— Не спишь еще?
— Не-ет!
Детская душа не приемлет большого горя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78