— Ладно, — сказал Мурат,— давайте завтракать.
— Дядя Мурат, не страшно ночью было? — спросила Изат.
— Ну а чего бояться-то?
— Кабаны не приходили?
— Нет,— чуть помедлив, спокойно сказал Мурат.— Все животные боятся человека... Ну, что на станции? — обратился он к Гюлыпан.
— Все в порядке.
— Давление не падает?
— Нет.
— Как Айша-апа?
— Как всегда...— Гюлыпан слегка улыбнулась.— Молится, с веретеном возится... Жалуется, что шерсти мало
осталось, нечего будет делать, когда она кончится. Привыкла работать.
Задолго до захода солнца Мурат отправил их домой:
— Идите, делать тут нечего. Обо мне не беспокойтесь, раньше чем через неделю не приходите.
— Дядя Мурат...— Изат робко тронула его за руку,— но ведь кабаны ночью не приходили... Может быть, вы вместе с нами пойдете?
— Нет, маленькая.— Мурат покачал головой.— Кабаны не приходили, но ведь это потому, что я был здесь. А они издалека чуют человека... Но если я уйду, они снова придут. Нельзя рисковать...
XVII
Все лето пробыл Мурат на Кок-Джайыке. Кабаны больше не появлялись, и Мурат решил, что они совсем ушли отсюда, но однажды вечером он услышал отчетливое хрюканье и заранее пристроился в скрадке. Возможно, это было другое стадо. К полю они не подошли, но, наверно, только потому что издали учуяли его. А Мурат еще больше укрепился в своем решении не оставлять поле без присмотра даже на один день. Да не очень-то и тянуло его домой. Только и название осталось, что дом... Раз в неделю навещали его Гюлыпан и Изат, приносили еду. Мурат так привык к своему одиночеству, что даже в эти их посещения говорить с ними ему было как будто и не о чем. Айв самом деле, какие у него могли быть новости? Или там, дома?
Он накосил сена, заготовил дров, но не спешил отвозить. Пусть похолодает, тогда будет полная уверенность, что кабаны ушли.
А холода не заставили себя ждать. Все чаще клубились над горами черные тучи, и дожди шли холодные, почти уже осенние. Мурат с тревогой обходил поле, срывал колоски, растирал их в ладони, жевал. Рано было жать, зерна еще мягкие и легкие. Видно, поздний сорт оказался...
А вытоптанные кабанами колосья большей частью не оправились, разве что один из четырех поднялся. Но все же не зря они тогда поработали...
На несколько дней зарядила беспросветная непогодь — дожди, ветер, раз даже крупа с неба посыпалась. Мурат начал кашлять. Хотя шалаш он соорудил основательный, но по ночам все же было холодно, да и днем отогреваться не удавалось. И Мурат решил, что кабанов опасаться уже нечего. Надо пока
отвезти сено и дрова, а там уже решать, что делать с ячменем.
Алаяк как будто чуть выправился, хромал меньше/ хотя опухоль на ноге не спадала. С сеном и дровами Мурат управился довольно быстро. Да и то сказать — против прошлогоднего сена оказалось намного меньше, что удалось накосить на косогорах да на вскопанном клочке Кок-Джайыка. Но ведь и живности осталось раз, два — и обчелся... К тому же и ячменная солома еще будет...
И однажды вечером Мурат спросил:
— Что будем делать, апа?
— Тебе виднее, сынок,— не сразу ответила она, поняв, что он имеет в виду.— Я ведь твоего поля не видела.
— Знать бы, что погода хотя бы еще неделю постоит, можно и подождать с уборкой. А если нет?
— На погоду особенно не надейся,— предупредила Айша- апа.— По всему видать, зима ранняя будет.
— Так что, начнем убирать?
— Да,— помедлив, решительно сказала Айша-апа.
Оживились Гюлыпан и Изат, как будто предстояла не
тяжелая работа, а легкая прогулка. Изат подбежала к Мурату:
— А я тоже буду жать?
— Конечно, — улыбнулся Мурат.— Всем работы хватит... Апа, я вот что хочу сказать... Надо, чтобы первый сноп был сжат вашими руками. Вы же знаете, таков обычай.
— Ох, Муке,— озабоченно сказала Айша-апа, но было видно, как она довольна словами Мурата.— Таков обычай, это верно, но не знаю, как я доберусь до Кок-Джайыка...
— Посадим вас на Алаяка, и прекрасно доедете.
— Поедемте с нами, апа,— поддержала Мурата Гюль- шан.— Дорога совсем не трудная. И вам на пользу будет, а то вы все время дома сидите...
Изат стала целовать руки Айши-апа, упрашивать:
— Поедемте, апа! Вы же не видели поля, вот и посмотрите. А какой замечательный арык построил дядя Мурат, наш защитник-кормилец!
— Ласковая ты моя...— Айша-апа готова была заплакать от умиления.— Конечно, поеду, думаете, мне хочется оставаться одной в такой день? Сколько мы ждали этого урожая... Доберусь как-нибудь, аллах не оставит меня, даст силы...
Увидев поле, Айша-апа спешилась и, сделав два шага, согнулась в низком поклоне:
— Здравствуй, земля моя родная. Преклоняюсь перед тобой, мой Кок-Джайык...
Мурату показалось, что она и в самом деле готова упасть
на колени, и встал рядом, готовый поддержать ее. Айша-апа подняла на него светлые старческие глаза:
— Муке, я благодарю аллаха за эту землю, за наш урожай, но я всегда помню, чьими руками возделывал ось это поле... Благодарю тебя, сынок, мой Муке...
И она поцеловала его руку.
— Ну что вы, апа...— смутился Мурат.— Идемте...
Айша-апа первой подошла к кромке поля, погладила
колосья, прежде чем сорвать один. Шелушила зерна, положила их в рот, стала медленно, благоговейно жевать, затем опустилась на землю, вытянула руки вперед, ладонями вверх, проникновенно сказала:
— О аллах, всему причиной только ты! Дай нам обильного урожая! Чтобы нашему току было тесно от хлеба! Аминь!
Она с трудом поднялась, Мурат подал ей серп, и Айша-апа слабой, неверной рукой срезала первые колосья...
Не могло быть тесно у них на току от хлеба, хотя бы потому, что не было никакого тока... Да и ячменя, жалкими горстками слетавшего с косы Мурата — он старался брать повыше, чтобы меньше было работы Алаяку,— много набраться тоже не могло... Изат подбирала за ним колосья, а Гюлынан жала серпом. И как только колосьев набралось на два неполных мешка, Мурат отправил с ними Айшу-апа на Алаяке. Он видел, как устала она. Алаяк довольно бодро застучал по камням поджившими за лето копытами, мешки были нетяжелыми, да и Айша-апа, и смолоду не отличавшаяся могучим сложением, к старости высохла и весила теперь, наверно, разве что чуть больше Изат.
Повезло им с погодой — вновь установились солнечные, хотя уже и по-осеннему прохладные дни. Мурат занимался уборкой один, у Гюлынан и Изат едва хватало времени на то, чтобы отвезти мешки. Он лишь однажды выбрался домой, сходил на станцию, проверил записи и с огорчением увидел несколько пропусков. Хотя мог бы и сам раньше сообразить — не могли ни Гюлыпан, ни Изат сделать записи, так как возили зерно.
Он позвал Гюлыпан и молча показал на пропуски. Она покраснела, опустила глаза и стала оправдываться:
— Я не успела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78