Было начало апреля. Мурат, по обыкновению, встал рано и вместе с Гюлыпан и Изат пошел на станцию. Он показал им, как снимать показания приборов, записывать данные, попросил не допускать перерывов, ежедневно четко и ясно записывать все в тетрадь, а уж потом, когда он вернется, сам перепишет в журнал.
На обратном пути Изат убежала вперед, а Гюлыпан остановилась, словно хотела что-то сказать, и повернулась к Мурату печальным лицом. Но что-то в этом прекрасном лице было еще, кроме печали... И нежность, и тревога... но за кого? Может быть, за него, Мурата, — ведь он отправляется один в тяжелый и небезопасный путь, мало ли что может случиться в горах. Мурат почувствовал, как сильными толчками забилось его сердце, застучала кровь в висках. «Что она хочет мне сказать? Может быть, и у нее... есть что-то ко мне? Боже...»
Он уже не думал о Тургунбеке, об их дружбе. Еще мгновение — и он прижал бы Гюлыпан к своей груди, рассказал обо всем, что грезилось наяву, снилось ночами, о том прекрасном будущем, что создало его воображение...
Но он не успел этого сделать. То ли Гюлыпан по его лицу догадалась, что сейчас может произойти, то ли испугалась, что их могут увидеть снизу, но она отступила.
— Муке... Не знаю... Я вас... Вы очень хороший, Муке. Я верю вам, как себе самой...— Она замолчала, достала сложенную бумажку и протянула Мурату: — Очень прошу вас. Узнайте в военкомате, куда отправили Тургунбека, и пошлите это письмо ему.
Гюлыпан резко повернулась и побежала вниз. Мурат долго смотрел ей вслед.
На прощанье все собрались за чаем. Айша-апа благословила в путь. Мешки с зерном, связанные вместе, навьючили на Торкашку. Узел с теплой одеждой приторочили сзади на Алаяка, еду на дорогу подвесили к луке седла.
— В добрый путь, родимый,— вновь благословила Айша-
апа.— Пусть бог тебе поможет. Возвращайся поскорее. Пусть счастлив будет твой путь. О боже, будь добр к нему. Аминь!
Сакинай почему-то стояла в стороне, тихая и пугливая, с глазами, полными слез. Рядом с ней печальная Гюлыпан. Только Дарийка улыбалась и казалась беззаботной, словно Мурату предстоял не тяжкий путь, а прогулка до ледника. Но и ее голос дрогнул, когда она на прощанье крепко пожимала руку:
— Счастливого пути, Муке. Возвращайся поскорее.
Последней подбежала Изат:
— Дядя Мурат, когда ты вернешься? Привезешь мне книги? А то мне совсем нечего читать.
— Конечно! — Мурат склонился с седла, подхватил Изат на руки и поцеловал...— Конечно, привезу. А ты продолжай заниматься. Если будет трудно, Гюлынан-джене тебе поможет. Договорились?
Мурат не огладывался до самого поворота и только там придержал коня, взглянув назад. Все продолжали стоять, провожая его взглядами. Только Изат, видимо, еще долго бежала за ним. Мурат снял шапку, замахал ею:
— Иза-ат! До свидания! Я скоро вернусь!
При виде маленькой темной фигурки Изат ему показалось, что оставляет он здесь самого дорогого для него человека... Он отвернулся, стегнул камчой Алаяка и скрылся за поворотом.
Подъем — дело нелегкое, но еще труднее спускаться с горы, особенно если лошади тяжело нагружены. Даже для Алаяка дорога вниз оказалась непростой, а бедняга Тор- кашка совсем измучился, пока добрались до ущелья. Если бы еще земля была сухая, а то грязи невпроворот, солнце сюда по-настоящему еще не добиралось.
В распадке земля была еще схвачена морозцем, и ехать стало легче.
Было еще довольно рано. Успеть бы сегодня до Кийикты, переночевать там, а завтра, глядишь, и на перевале будем. Открыт ли он? Неужели до сих пор там лежит глубокий снег? А впрочем, была бы погода хорошая, как-нибудь и снег одолели бы. Самая главная опасность впереди — Джаман- Кыя. Прошлый раз осенью и без снега-то кое-как одолели его, а что ждет сейчас? А, что толку думать заранее, приедем — видно будет...
Пусто в ущелье. Только сбоку, словно сопровождая всадника, лениво течет река.
Мурат ехал, предвкушая, как завтра,— нет, завтра не
успеет, а послезавтра уж точно! — будет среди людей. Он даже глаза зажмурил, представляя эту встречу, толпы радостных людей, развевающиеся красные флаги. «Мы победили! Конец войне!» И чтобы были там Тургунбек и Дубаш, живые, здоровые, с орденами на груди. И легко бы объяснилось, почему они до сих пор не приехали в горы. «Все зима проклятая, никак нельзя было...» Если бы только так было...
Одно только нехорошо... Как бы он посмотрел в глаза Дубашу? «Я не виноват, это Дарийка сама?» Хорошо еще, что в тот раз, когда Дарийка обняла его, он сдержался, не поддался порыву. А ведь могло быть... Все могло быть. И хорошо еще — мысли Мурата перекинулись на жену,— что Сакинай ничего не подозревает. Она все больше Гюлыпан опасается. Впрямую ничего не говорит, но по ней же все видно. И все время следит за ними, старается не оставлять их наедине. Такие случаи хоть и нечасты, но бывают, куда денешься, их так мало... Да и сам Мурат дает пищу для таких подозрений. При случае в разговорах он частенько упоминает имя Гюлыпан: вот, мол, какой должна быть женщина — и следит за собой, и дело у нее спорится, в общем, с какой стороны ни возьми, все в ней прекрасно. Это получалось как бы само собой, он вовсе не хотел уязвить Сакинай: мол, Гюлыпан не чета тебе. Но, наверно, она-то воспринимает эти разговоры именно так. Но если ко всем разговорам с такой меркой подходить, тогда всем им надо в глухонемых превратиться. Даже слепоглухонемых — ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю. О ком же тогда говорить Мурату? Только о Сакинай? Вот уж... тема для разговоров...
Время от времени давая коням передохнуть, Мурат добрался наконец до Кийикты. Здесь и остановился на ночлег, пожалев о том, что не захватил берданку. Зверье сейчас голодное, а человечий и конский запахи далеко разносятся.
Он покормил коней, завернулся в шубу и, прислонившись к мешкам, задремал. А когда чуть засинел рассвет, снова пустился в путь.
На солнечных склонах снег уже почти сошел, но холод держался лютый. Небо было ясное, и Мурат с удовлетворением подумал: «Продержалась бы такая погода, пока хребет не перевалим, то-то хорошо было...»
Чем выше поднималось солнце, тем оживленнее становилось вокруг. Пробудившиеся от спячки сурки деловито перебегали из одной норы в другую. Те, что были в отдалении,
застывали словно истуканы, подставляя бока солнцу. Тянулась вдаль пустынная тропа, время от времени попадались по сторонам черепа горных козлов с огромными рогами.
Наконец Мурат добрался к подножию первого перевала, того самого, где прошлой осенью они ехали с Айшой-апа и Изат. Снега здесь было еще много. И погода стала портиться. Ниже был еще один перевал, не такой высокий, и Мурат решил проехать там.
Солнца уже не было видно, и Мурат прикинул, что, должно быть, далеко за полдень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78