.. Интересно, кто был тот бедняга, который до последней минуты своей жизни пытался защитить жену и ребенка?
Мурат почувствовал, как сдавило сердце, и приказал себе: не думать об этом, нельзя, иначе может случиться еще один приступ, а во второй раз уже вряд ли повезет. Надо идти дальше...
К своему дому он подходил в сумерках. Все встречали его. Айша-апа взяла чашку с водой, повертела ею над головой Мурата и выплеснула за ворота, чтобы все плохое осталось снаружи. Все молча смотрели на него. У Мурата отросла борода, губы потрескались, лоб наискось прочерчивала кровавая ссадина с подсохшими струпьями. Правая подошва на сапоге отвалилась и была привязана какой-то веревкой. Он тяжело дышал и едва держался на ногах.
Вопросов никаких не было.
— Воды, Сакинай! — прохрипел Мурат.
— Дай ему чая,— торопливо сказала Айша-апа.— Есть у тебя чай?
Сакинай бросилась в дом и принесла чай в деревянной чашке. Мурат дрожащими руками поднес ее ко рту — и застонал от боли в потрескавшихся губах. Но все-таки выпил всю чашку. Его под руки ввели в дом и уложили на постель. Все закружилось перед глазами, и на какое-то время он потерял сознание. А когда выплыл из темного беспамятства, то увидел столпившихся вокруг женщин.
— Я дома? — еле слышно спросил Мурат, все еще не веря, что дошел.
— Дома, родной, дома,— ласково сказала Айша-апа и, видя, что Мурат пытается подняться, тронула его за плечо.— Ты лежи, Муке, тебе нельзя вставать.
— Значит, я все-таки дошел...
— Да, сынок, ты дошел... Как там наши родные, живы- здоровы? — осмелилась спросить Айша-апа.
— Да, апа... Все... хорошо. Война кончилась. Мы победили. Солдаты... все... возвращаются... домой. Так мне сказали... внизу... Так... сказали...
И Мурат окончательно впал в беспамятство.
Только на седьмые сутки Мурат полностью пришел в себя. Всю эту неделю жешцины по очереди дежурили около него и лечили как могли. Сакинай предположила у него двустороннее воспаление легких, и вряд ли она ошибалась, хотя ее медицинские познания широтой не отличались. Он стонал и хрипел, температура к вечеру подскакивала до сорока, а лекарства в их аптечке годились разве что для лечения насморка. Есть он почти не мог. Они зарезали для него самого жирного барашка, но даже в редкие минуты просветления он не мог сам выпить шурпу, и его приходилось кормить с ложечки. Айша-апа делала настои из целебных трав, их она прихватила с собой из аила,— вот и все лечение. Дважды им казалось, что Мурат умирает. И все-таки он выжил. Пришел наконец день, когда он взглянул на них осмысленными глазами и больше не терял сознания. Но до чего же он был худ и слаб... Еще чуть ли не неделю он не мог подняться с постели, говорил с трудом, каждое движение требовало усилий, казалось, неимоверных, и лицо его тут же покрывалось крупными каплями пота.
В первый же день, как он пришел в себя, Мурат спросил о станции. Его успокоили: все в порядке, показали ему тетрадь с записями. И даже сказали, что были на леднике и сняли данные и оттуда. «Откуда вы знаете, как там снимать, я же вам не показывал?» — хотел спросить Мурат, но промолчал.
Теперь, когда необходимость в постоянных дежурствах отпала, много времени рядом с ним проводила Изат. Уроки с ней продолжала, Гюлыпан, но Изат была недовольна тем, как она учит ее, и часто, прихватив книжки, усаживалась у постели Мурата. Была бы ее воля. Изат вообще, наверно, не уходила отсюда. Но Айша-апа забирала ее, говоря, что Мурату надо отдохнуть.
Мурат иногда просил Изат почитать вслух. Книг было совсем немного — отдельные части «Манаса» и «Сказания о Коджоджаше». Читала Изат хорошо, многие места знала наизусть, память у нее оказалась отличная. Но еще больше Мурат любил просто поговорить с ней, порой удивляясь верности ее рассуждений.
Однажды Изат спросила:
— Дядя Мурат, что бы ты сделал, если бы был волшебником?
Она говорила ему то «вы», то «ты», в зависимости от обстоятельств. На уроках, например, только «вы».
— Ну откуда мне быть волшебником? — улыбнулся Мурат.
— Ну а если бы?
— А ты? — в свою очередь спросил он.— Что бы ты сделала, если бы была волшебницей?
— Я? — Изат зажмурила глаза и ответила почти не задумываясь: — Я бы превратилась в Алп Кара Куша. Посадила бы вас всех на спину и полетела в аил. Ведь Алп Кара Куш тоже вынес богатыря Тоштука из-под земли. А здесь мы ведь тоже живем как в зиндане.
— Это почему же как в зиндане? — озадаченно спросил Мурат.
— Да, в зиндане,—упрямо стояла на своем Изат.— Смотрите, со всех сторон у нас горы...
— Ну да, горы. А горы — это не зиндан, это — возвышенность.
— А вот смотрите: чем выше горы, тем глубже ущелье между ними. А мы ведь живем в ущелье. Вот и получается — все равно что в зиндане.
«А ведь она права,— подумал Мурат, любуясь девочкой.— Мы в самом деле живем как в зиндане...» Он спросил:
— Ну а что бы ты еще сделала, если бы была волшебницей?
— А потом я отвезла бы вас к большому доктору в очках, и он бы тебя быстро вылечил. А потом я бы снова вас посадила на спину и полетела навстречу дяде Тургун- беку... Вот тогда было бы здорово, правда?
— А с чего ты взяла, что дядя Тургунбек возвращается? Ведь война еще не кончилась.
Изат удивленно раскрыла глаза.
— Как это не кончилась? Вы же сами сказали, что война кончилась, мы победили и все солдаты возвращаются домой. Вы же говорили так, я сама слышала!
— Да-да,— пробормотал Мурат, отводя взгляд,— я так говорил... У меня что-то голова закружилась, сам не знаю, что говорю... Ты иди домой, маленькая, мне надо отдохнуть...
Изат ушла, а Мурат задумался, глядя в потолок. Что же такое получается? Вероятно, он в бреду сказал, что война кончилась, и все, конечно, поверили. Вот почему у них такие спокойные, просветленные лица, не то что зимой... Как же так могло произойти?
Он стал вспоминать. Да, всю дорогу его мучил вопрос: что сказать женщинам? Что не дошел до райцентра, вернулся с полдороги? Но ведь они так ждали хороших вестей... Наверно, уже перед самым домом, когда он был почти в беспамятстве, и засела в голове мысль — сказать, что война кончилась. Пока суть да дело, глядишь, война и в самом деле кончится... А может быть, она действительно закончилась, они же не могут знать... Как же теперь быть? Сказать, что обманул их? И снова увидеть их печальные лица и горестные глаза? Снова мучиться неизвестностью? А если ничего не говорить? Пусть живут надеждой на скорую встречу с родными... Но как тогда объяснить, почему он не привез батареи для рации и хотя бы одну книжку для Изат? И что вообще рассказывать им о поездке? Пока они ни о чем не расспрашивают, видят, как он слаб, но ведь он выздоровеет, и тогда неизбежно посыплются вопросы: где был, кого видел, когда война кончилась, скоро ли вернутся солдаты домой, когда приедут к ним?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Мурат почувствовал, как сдавило сердце, и приказал себе: не думать об этом, нельзя, иначе может случиться еще один приступ, а во второй раз уже вряд ли повезет. Надо идти дальше...
К своему дому он подходил в сумерках. Все встречали его. Айша-апа взяла чашку с водой, повертела ею над головой Мурата и выплеснула за ворота, чтобы все плохое осталось снаружи. Все молча смотрели на него. У Мурата отросла борода, губы потрескались, лоб наискось прочерчивала кровавая ссадина с подсохшими струпьями. Правая подошва на сапоге отвалилась и была привязана какой-то веревкой. Он тяжело дышал и едва держался на ногах.
Вопросов никаких не было.
— Воды, Сакинай! — прохрипел Мурат.
— Дай ему чая,— торопливо сказала Айша-апа.— Есть у тебя чай?
Сакинай бросилась в дом и принесла чай в деревянной чашке. Мурат дрожащими руками поднес ее ко рту — и застонал от боли в потрескавшихся губах. Но все-таки выпил всю чашку. Его под руки ввели в дом и уложили на постель. Все закружилось перед глазами, и на какое-то время он потерял сознание. А когда выплыл из темного беспамятства, то увидел столпившихся вокруг женщин.
— Я дома? — еле слышно спросил Мурат, все еще не веря, что дошел.
— Дома, родной, дома,— ласково сказала Айша-апа и, видя, что Мурат пытается подняться, тронула его за плечо.— Ты лежи, Муке, тебе нельзя вставать.
— Значит, я все-таки дошел...
— Да, сынок, ты дошел... Как там наши родные, живы- здоровы? — осмелилась спросить Айша-апа.
— Да, апа... Все... хорошо. Война кончилась. Мы победили. Солдаты... все... возвращаются... домой. Так мне сказали... внизу... Так... сказали...
И Мурат окончательно впал в беспамятство.
Только на седьмые сутки Мурат полностью пришел в себя. Всю эту неделю жешцины по очереди дежурили около него и лечили как могли. Сакинай предположила у него двустороннее воспаление легких, и вряд ли она ошибалась, хотя ее медицинские познания широтой не отличались. Он стонал и хрипел, температура к вечеру подскакивала до сорока, а лекарства в их аптечке годились разве что для лечения насморка. Есть он почти не мог. Они зарезали для него самого жирного барашка, но даже в редкие минуты просветления он не мог сам выпить шурпу, и его приходилось кормить с ложечки. Айша-апа делала настои из целебных трав, их она прихватила с собой из аила,— вот и все лечение. Дважды им казалось, что Мурат умирает. И все-таки он выжил. Пришел наконец день, когда он взглянул на них осмысленными глазами и больше не терял сознания. Но до чего же он был худ и слаб... Еще чуть ли не неделю он не мог подняться с постели, говорил с трудом, каждое движение требовало усилий, казалось, неимоверных, и лицо его тут же покрывалось крупными каплями пота.
В первый же день, как он пришел в себя, Мурат спросил о станции. Его успокоили: все в порядке, показали ему тетрадь с записями. И даже сказали, что были на леднике и сняли данные и оттуда. «Откуда вы знаете, как там снимать, я же вам не показывал?» — хотел спросить Мурат, но промолчал.
Теперь, когда необходимость в постоянных дежурствах отпала, много времени рядом с ним проводила Изат. Уроки с ней продолжала, Гюлыпан, но Изат была недовольна тем, как она учит ее, и часто, прихватив книжки, усаживалась у постели Мурата. Была бы ее воля. Изат вообще, наверно, не уходила отсюда. Но Айша-апа забирала ее, говоря, что Мурату надо отдохнуть.
Мурат иногда просил Изат почитать вслух. Книг было совсем немного — отдельные части «Манаса» и «Сказания о Коджоджаше». Читала Изат хорошо, многие места знала наизусть, память у нее оказалась отличная. Но еще больше Мурат любил просто поговорить с ней, порой удивляясь верности ее рассуждений.
Однажды Изат спросила:
— Дядя Мурат, что бы ты сделал, если бы был волшебником?
Она говорила ему то «вы», то «ты», в зависимости от обстоятельств. На уроках, например, только «вы».
— Ну откуда мне быть волшебником? — улыбнулся Мурат.
— Ну а если бы?
— А ты? — в свою очередь спросил он.— Что бы ты сделала, если бы была волшебницей?
— Я? — Изат зажмурила глаза и ответила почти не задумываясь: — Я бы превратилась в Алп Кара Куша. Посадила бы вас всех на спину и полетела в аил. Ведь Алп Кара Куш тоже вынес богатыря Тоштука из-под земли. А здесь мы ведь тоже живем как в зиндане.
— Это почему же как в зиндане? — озадаченно спросил Мурат.
— Да, в зиндане,—упрямо стояла на своем Изат.— Смотрите, со всех сторон у нас горы...
— Ну да, горы. А горы — это не зиндан, это — возвышенность.
— А вот смотрите: чем выше горы, тем глубже ущелье между ними. А мы ведь живем в ущелье. Вот и получается — все равно что в зиндане.
«А ведь она права,— подумал Мурат, любуясь девочкой.— Мы в самом деле живем как в зиндане...» Он спросил:
— Ну а что бы ты еще сделала, если бы была волшебницей?
— А потом я отвезла бы вас к большому доктору в очках, и он бы тебя быстро вылечил. А потом я бы снова вас посадила на спину и полетела навстречу дяде Тургун- беку... Вот тогда было бы здорово, правда?
— А с чего ты взяла, что дядя Тургунбек возвращается? Ведь война еще не кончилась.
Изат удивленно раскрыла глаза.
— Как это не кончилась? Вы же сами сказали, что война кончилась, мы победили и все солдаты возвращаются домой. Вы же говорили так, я сама слышала!
— Да-да,— пробормотал Мурат, отводя взгляд,— я так говорил... У меня что-то голова закружилась, сам не знаю, что говорю... Ты иди домой, маленькая, мне надо отдохнуть...
Изат ушла, а Мурат задумался, глядя в потолок. Что же такое получается? Вероятно, он в бреду сказал, что война кончилась, и все, конечно, поверили. Вот почему у них такие спокойные, просветленные лица, не то что зимой... Как же так могло произойти?
Он стал вспоминать. Да, всю дорогу его мучил вопрос: что сказать женщинам? Что не дошел до райцентра, вернулся с полдороги? Но ведь они так ждали хороших вестей... Наверно, уже перед самым домом, когда он был почти в беспамятстве, и засела в голове мысль — сказать, что война кончилась. Пока суть да дело, глядишь, война и в самом деле кончится... А может быть, она действительно закончилась, они же не могут знать... Как же теперь быть? Сказать, что обманул их? И снова увидеть их печальные лица и горестные глаза? Снова мучиться неизвестностью? А если ничего не говорить? Пусть живут надеждой на скорую встречу с родными... Но как тогда объяснить, почему он не привез батареи для рации и хотя бы одну книжку для Изат? И что вообще рассказывать им о поездке? Пока они ни о чем не расспрашивают, видят, как он слаб, но ведь он выздоровеет, и тогда неизбежно посыплются вопросы: где был, кого видел, когда война кончилась, скоро ли вернутся солдаты домой, когда приедут к ним?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78