.. А чай поставила?
— Ой, забыла! Сейчас-сейчас!
Голова у Аброра гудела, да и эти домашние заботы... ну, куда делся этот проклятый консервный нож? Он дергал один за другим ящики кухонного стола, ворошил в них какие-то пробки, защепки, крышки для банок — консервного ножа не было.
— Да вот же он! —Малика достала открывалку из того самого ящика, который Аброр собирался уже задвинуть.
Несколько ложек зеленого горошка, а сверху кусочек сливочного масла... две-три сосиски—объедение, да и только! Аброр поспешно вскочил с табуретки.
— Машина-то на улице осталась!
«Жигули» были тоже вроде члена семьи. Да еще такого, что доставляет больше, чем другие, забот и тревог. В прошлом году он вот гак же вечером оставил машину на улице и на минуту поднялся к приятелю. Пока ужинали, говорили о делах, красивые подфарники и маленькие лампочки-указатели поворота исчезли с его «Жигулей». А без них по улице не поедешь, на первом перекрестке автоинспектор остановит. Где пешком, где на такси Аброр тогда весь город из конца в конец прочесал: одно пришлось покупать в магазине, другое втридорога с рук у слесарей из ремонтных мастерских. С тех пор раз и навсегда проученный, Аброр стал осторожным и осмотрительным. Сегодня, например, он ведь недаром поставил машину у большого уличного фонаря так, чтобы ее можно было видеть с балкона. А вот посмотреть на машину забыл... Держа вилку в руке, Аброр выскочил из кухни.
Сверху машина напоминала распластанную на асфальте черепаху... Вроде все в порядке... Еще нужно поставить ее в гараж, откуда километра полтора пешком домой топать... Да, но сначала-то съездить отца повидать. Что же там стряслось? Почему он вздыхал, как сказала Малика?
Аброр торопливо доел сосиски, взял пустой бумажный пакет и положил в него четыре сдобных лепешки. Он никогда не появлялся у родителей с пустыми руками. Открыл холодильник, достал припасенную Вазирой баранину, отделил от нее добрый, килограмма в два, кусок, завернул в целлофан. Хотел было черешни немного отсыпать, но раздумал. Всего-то килограмм купил. Вон и дети с нее глаз не сводят, тоже торопясь расправиться с сосисками.
— Ладно, пусть черешня останется вам. Возьми, Малика, вымой половину.
Между тем закипела вода, зафырчал зеленый эмалированный чайник, задребезжала подбрасываемая паром крышка. Малика насыпала в глубокую миску — касу—черешню, промыла ягоды струей воды из-под крана. Аброр взял несколько темно-красных, влажно-упругих ягод, стоя съел их одну за другой.
— Чай, доченька, сама попьешь. А мне что-то расхотелось. Съезжу я побыстрее к дедушке и бабушке, ладно? А ну, Зафар, пошли!
Зафар на ходу запустил руку в касу — захватить с собой побольше черешни. Свободною руку протянул к бумажному пакету:
— Давай, папа, я понесу.
— Только держи крепче.
Аброр заглянул в гостиную, потом двинулся в прихожую. Квартира ему показалась странно опустелой. Свет из прихожей падал в спальню, высвечивая через проем полуоткрытой двери кровать с белеющей из-под откинутого одеяла простыней и с брошенным поперек постели халатиком. Утром в предотъездной спешке Вазира не успела прибраться... Без нее, без Вазиры, квартира стала сразу пустой и сиротливой.
Аброр остановился, обернулся в коридорчик, что вел на кухню.
— Малика, мама не звонила?
— Нет,— донесся голос дочери.
Аброр поднял к глазам левую руку. Посмотрел на часы — десять минут десятого В Москве еще, значит, только шесть часов.
— Если позвонит, запиши номер ее гостиничного телефона в Москве. Может быть, я потом сам позвоню... Поняла?
— Поняла... Передайте бабушке привет.
Вдвоем спустились во двор. Свет, падавший из окон, изжелтил деревянный забор. Снова вспомнился Шерзод Бахрамов.
Аброр поспешил побыстрей пересечь развороченный двор. Постарался выбросить Шерзода из головы: и без Шерзода хватает забот и волнений.
...Вот когда городские улицы становятся посвободней: между предвечерними часами возвращения людей с работы домой и вечером поздним, послетеатральным.
Аброр включил подфарники, настроил радиоприемник на нужную волну — приятной вечерней музыки — и спокойно поехал по яркой магистрали. Промелькнули улица Усмана Юсупова, Рабочий городок, потом осталась позади последняя асфальтированная улица. Машина задрожала, затрепыхалась на ухабах и выбоинах. И ночь стала вроде темнее. Старые улочки, будто нарочно, прятали свои колдобины, и Аброр никак не успевал вовремя разглядеть их: то одно, то другое колесо машины проваливалось невесть куда, весь корпус «Жигулей» немилосердно раскачивало и трясло.
Одноэтажные, крытые шифером домишки, глинобитные заборы, могучие старые тополя, чго спустились чуть ли не к самой воде арыков,— все здесь напоминало кишлак. Впрочем, нет, в кишлаке просторней, а тут дворы лепятся друг к другу, тут теснота, говорящая, что въехали вы в один из кварталов Старого города.
Вскоре он остановил машину у знакомого ряда пирамидальных тополей, перед выкрашенными в голубой цвет двустворчатыми воротами. Они с Зафаром вышли из машины, открыли калитку, ступили во двор, и тут же на дорожке у дома показалась Ханифа-хола1, высокая, в белом кисейном платке и черной бархатной безрукавке поверх простенького ситцевого платья.
— Вай, это ты, Аброр? Что ж стариков навестить времени не выберешь? Пока отец к тебе сам не заявится, ты и ухом не ведешь...
Зафар вежливо поздоровался с бабушкой, протянул ей бумажный пакет:
— Это вам!
— Ах ты, радость моя, радость бабушкина! — растрогалась Ханифа-хола, прижала Зафара к себе, поцеловала в лоб.
Агзам-ата в задумчивости сидел на чорпое, положив на хантахту сомкнутые в замок руки. Увидев сына и внука, старик выпрямился, привстал на курпаче. Аброр поспешил к отцу, за руку поздоровался с ним, придержал, показывая, что не надо сходить с помоста. Пусть отдыхает Агзам-ата, за семьдесят ему.
Двор у родителей просторный. По двум его сторонам тянутся крытые навесы, а в глубине дом с верандой и пристройками. С веранды в сад льется свет, зажигая на яблонях и урючинах желтые плоды среди темной листвы. Сплошным ковром до самой крыши устилают дом виноградные лозы. Красиво, уютно. И от жизни тут не отстают. Кон под карнизом протянулась газовая коммуникация — труба для плиты. А во дворе—водопроводная колонка.
Аброр взобрался на помост, сел на расстеленные курпачи; ветер донес до него приятный запах — так пахнет добрый табак, но это не ыбак, это знакомый с детства запах поздней весны, когда цветет виноград. В темноте виноград ниспадал с крыши дома темно-зеленым водопадом, но Аброр знал, что все лозы сейчас в цвету.
1 X о л а буквально: тетя (со стороны матери), тетушка. Так часто зовут и вообще пожилых уважаемых женщин.
С противоположной от ворот стороны не было забора, лишь проволочная сетка, за которой протекала река.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Ой, забыла! Сейчас-сейчас!
Голова у Аброра гудела, да и эти домашние заботы... ну, куда делся этот проклятый консервный нож? Он дергал один за другим ящики кухонного стола, ворошил в них какие-то пробки, защепки, крышки для банок — консервного ножа не было.
— Да вот же он! —Малика достала открывалку из того самого ящика, который Аброр собирался уже задвинуть.
Несколько ложек зеленого горошка, а сверху кусочек сливочного масла... две-три сосиски—объедение, да и только! Аброр поспешно вскочил с табуретки.
— Машина-то на улице осталась!
«Жигули» были тоже вроде члена семьи. Да еще такого, что доставляет больше, чем другие, забот и тревог. В прошлом году он вот гак же вечером оставил машину на улице и на минуту поднялся к приятелю. Пока ужинали, говорили о делах, красивые подфарники и маленькие лампочки-указатели поворота исчезли с его «Жигулей». А без них по улице не поедешь, на первом перекрестке автоинспектор остановит. Где пешком, где на такси Аброр тогда весь город из конца в конец прочесал: одно пришлось покупать в магазине, другое втридорога с рук у слесарей из ремонтных мастерских. С тех пор раз и навсегда проученный, Аброр стал осторожным и осмотрительным. Сегодня, например, он ведь недаром поставил машину у большого уличного фонаря так, чтобы ее можно было видеть с балкона. А вот посмотреть на машину забыл... Держа вилку в руке, Аброр выскочил из кухни.
Сверху машина напоминала распластанную на асфальте черепаху... Вроде все в порядке... Еще нужно поставить ее в гараж, откуда километра полтора пешком домой топать... Да, но сначала-то съездить отца повидать. Что же там стряслось? Почему он вздыхал, как сказала Малика?
Аброр торопливо доел сосиски, взял пустой бумажный пакет и положил в него четыре сдобных лепешки. Он никогда не появлялся у родителей с пустыми руками. Открыл холодильник, достал припасенную Вазирой баранину, отделил от нее добрый, килограмма в два, кусок, завернул в целлофан. Хотел было черешни немного отсыпать, но раздумал. Всего-то килограмм купил. Вон и дети с нее глаз не сводят, тоже торопясь расправиться с сосисками.
— Ладно, пусть черешня останется вам. Возьми, Малика, вымой половину.
Между тем закипела вода, зафырчал зеленый эмалированный чайник, задребезжала подбрасываемая паром крышка. Малика насыпала в глубокую миску — касу—черешню, промыла ягоды струей воды из-под крана. Аброр взял несколько темно-красных, влажно-упругих ягод, стоя съел их одну за другой.
— Чай, доченька, сама попьешь. А мне что-то расхотелось. Съезжу я побыстрее к дедушке и бабушке, ладно? А ну, Зафар, пошли!
Зафар на ходу запустил руку в касу — захватить с собой побольше черешни. Свободною руку протянул к бумажному пакету:
— Давай, папа, я понесу.
— Только держи крепче.
Аброр заглянул в гостиную, потом двинулся в прихожую. Квартира ему показалась странно опустелой. Свет из прихожей падал в спальню, высвечивая через проем полуоткрытой двери кровать с белеющей из-под откинутого одеяла простыней и с брошенным поперек постели халатиком. Утром в предотъездной спешке Вазира не успела прибраться... Без нее, без Вазиры, квартира стала сразу пустой и сиротливой.
Аброр остановился, обернулся в коридорчик, что вел на кухню.
— Малика, мама не звонила?
— Нет,— донесся голос дочери.
Аброр поднял к глазам левую руку. Посмотрел на часы — десять минут десятого В Москве еще, значит, только шесть часов.
— Если позвонит, запиши номер ее гостиничного телефона в Москве. Может быть, я потом сам позвоню... Поняла?
— Поняла... Передайте бабушке привет.
Вдвоем спустились во двор. Свет, падавший из окон, изжелтил деревянный забор. Снова вспомнился Шерзод Бахрамов.
Аброр поспешил побыстрей пересечь развороченный двор. Постарался выбросить Шерзода из головы: и без Шерзода хватает забот и волнений.
...Вот когда городские улицы становятся посвободней: между предвечерними часами возвращения людей с работы домой и вечером поздним, послетеатральным.
Аброр включил подфарники, настроил радиоприемник на нужную волну — приятной вечерней музыки — и спокойно поехал по яркой магистрали. Промелькнули улица Усмана Юсупова, Рабочий городок, потом осталась позади последняя асфальтированная улица. Машина задрожала, затрепыхалась на ухабах и выбоинах. И ночь стала вроде темнее. Старые улочки, будто нарочно, прятали свои колдобины, и Аброр никак не успевал вовремя разглядеть их: то одно, то другое колесо машины проваливалось невесть куда, весь корпус «Жигулей» немилосердно раскачивало и трясло.
Одноэтажные, крытые шифером домишки, глинобитные заборы, могучие старые тополя, чго спустились чуть ли не к самой воде арыков,— все здесь напоминало кишлак. Впрочем, нет, в кишлаке просторней, а тут дворы лепятся друг к другу, тут теснота, говорящая, что въехали вы в один из кварталов Старого города.
Вскоре он остановил машину у знакомого ряда пирамидальных тополей, перед выкрашенными в голубой цвет двустворчатыми воротами. Они с Зафаром вышли из машины, открыли калитку, ступили во двор, и тут же на дорожке у дома показалась Ханифа-хола1, высокая, в белом кисейном платке и черной бархатной безрукавке поверх простенького ситцевого платья.
— Вай, это ты, Аброр? Что ж стариков навестить времени не выберешь? Пока отец к тебе сам не заявится, ты и ухом не ведешь...
Зафар вежливо поздоровался с бабушкой, протянул ей бумажный пакет:
— Это вам!
— Ах ты, радость моя, радость бабушкина! — растрогалась Ханифа-хола, прижала Зафара к себе, поцеловала в лоб.
Агзам-ата в задумчивости сидел на чорпое, положив на хантахту сомкнутые в замок руки. Увидев сына и внука, старик выпрямился, привстал на курпаче. Аброр поспешил к отцу, за руку поздоровался с ним, придержал, показывая, что не надо сходить с помоста. Пусть отдыхает Агзам-ата, за семьдесят ему.
Двор у родителей просторный. По двум его сторонам тянутся крытые навесы, а в глубине дом с верандой и пристройками. С веранды в сад льется свет, зажигая на яблонях и урючинах желтые плоды среди темной листвы. Сплошным ковром до самой крыши устилают дом виноградные лозы. Красиво, уютно. И от жизни тут не отстают. Кон под карнизом протянулась газовая коммуникация — труба для плиты. А во дворе—водопроводная колонка.
Аброр взобрался на помост, сел на расстеленные курпачи; ветер донес до него приятный запах — так пахнет добрый табак, но это не ыбак, это знакомый с детства запах поздней весны, когда цветет виноград. В темноте виноград ниспадал с крыши дома темно-зеленым водопадом, но Аброр знал, что все лозы сейчас в цвету.
1 X о л а буквально: тетя (со стороны матери), тетушка. Так часто зовут и вообще пожилых уважаемых женщин.
С противоположной от ворот стороны не было забора, лишь проволочная сетка, за которой протекала река.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81