Дом стоял на самом берегу Бозсу, но шума воды во дворе не слышно. В широком русле вода бежала быстро, но бесшумно, только тихо плескалась у берега; и веяло от воды влагой, освежающей прохладой.
И когда Аброр вдохнул этого воздуха, этого ветра, настоянного на свежей, чистой воде и цветущей лозе, бодрость и вместе с ней умиротворенность овладели душой, волнами разлились по телу.
После обычных расспросов о житье-бытье, о здоровье Агзам-ата глянул на жену и сказал негромко:
— Позови Шакйра.
Ханифа-хола пошла за младшим братом Аброра — Шакиром, который сидел в комнате у телевизора. Агзам-ата примолк, видно обдумывая что-то, пощипывая кончик короткой седой бородки.
Каждый раз, когда они приезжали сюда, Зафар играл то с кошкой, то с курами, то с овцами: мальчик очень любил животных. Бросился он и сейчас искать кошку, но ее нигде не было. А куры давно уже спали в сарайчике на насесте.
— Бабушка, а где кошка? — остановил он Ханифу-хола.
Та не ответила, наверное не расслышав вопроса. Зафар пересек двор, заглянул под навес. Два барашка повернули к нему головы, тряхнув веревками, которыми их привязали. Оказывается, корм кончился, и Зафар пошел к кучке сена, собранного в глубине загона, и принес две охапки. «Хрупайте, барашки, хрупайте, вы такие хорошие».
Зафар гладил то одного, то другого. Барашки были недавно острижены, вон еще следы ножниц видны.
Шакир вышел, поздоровался с братом и подсел на край помоста, вытянув и скрестив ноги. Длинные черные волосы закрывали парню шею. «Словно у девицы какой-нибудь»,— подумал Аброр. А вот усики явно шли брату. Плечи у Шакйра широкие, в поясе он тонок и гибок. И рубаха по моде приталена. Подумать только, Шакиру уже двадцать пять, осенью Агзам-ата собирался женить своего младшего. Барашки, с которыми забавлялся под навесом Зафар, к свадьбе, видно, и предназначались, заранее откармливались. Аброр уже давно ждал, когда отец пригласит его на семейный совет по поводу предстоящей женитьбы брата.
— Ох, мулла Аброр, мулла Аброр,— глухо заговорил наконец отец, чуть в насмешку величая сына почтительным «мулла», как обычно обращаются к высокообразованному человеку.— Нет, не суждено нам дожить свои дни в этом дворе.
Аброр давно уже сказал родителям, что частные домики, расположенные на берегу Бозсу, будут сноситься.
— Не зря, оказывается, ты говорил, сынок, не зря... Приходили сегодня, постановление исполкома нам читали.
Сегодняшний разговор в кабинете Сайфуллы Рахмановича и вот тут разговор — предмет-то один, да две точки зрения.
— Но здесь-то, кажется, еще не будет строительства? — спросил Аброр у Шакйра, который работал на стройке.
— Вроде бы мост собираются неподалеку возводить,— ответил брат, отводя глаза.— Разве Вазира-апа ничего не говорила.
Агзам-ата слушал сыновей, потом с новой надеждой спросил у Аброра:
— Может, сынок, ошибка какая вышла? Ты уж постарайся нам помочь. Зачем зря дворы сносить?
— Этим дворам все равно здесь не быть,— сказал Шакир.
— Но коль мост здесь строить не будут, какая нужда нас сносить? — не сдавался Агзам-ата.
— Да здесь не об одном только мосте речь — строительство целое,— пояснил Шакир.
— А приостановить строительство нельзя? Шакир уже не смог сдержать раздражения:
— Что значит приостановить, отец? Ведь и Аброр сколько уже раз выступал с призывами: «Превратим берега Бозсу в благоустроенную юну отдыха для населения!» Проекты разрабатывают. А чтобы взяться за их осуществление, надо расчистить ее берега...
— Это и впрямь так? —Агзам-ата пристально посмотрел на старшего сына.
Хоть и скрытый, но укор: «Значит, из-за твоей работы разрушат этот двор, снесут этот дом, где ты сам родился и вырос?!» Аброр хотел было объяснить отцу, что проект, о котором говорит Шакир, разработали специалисты из другого института. Проектных организаций в республике много, и они не докладывают друг другу о том, что собираются делать. Аброр сам впервые от младшего брата услыхал про мост через Бозсу. Но утверди соответствующие инстанции не этот проект, а его собственный, старые строения на берегу Бозсу подлежали бы сносу тоже.
Аброр тяжело вздохнул:
— Выхода и впрямь нет, отец, так или иначе, но берега будут перестроены.
Подошла к мужчинам Ханифа, принесла и поставила на хантахту чайник со свежезаваренным чаем. Никто на него внимания не обратил.
— Такой большой пост занимаешь! — с укоризной бросила Ханифа старшему сыну.— Неужели ничего не можешь для родителей сделать?
— Раз принято постановление... Шакир, ты читал его? Когда там предусматривается переселение?
— В трехмесячный срок. Выплачивают денежную компенсацию, а пожелает, предоставляют равноценные квартиры.
Значит, успеем до переезда сыграть свадьбу? — спросил Аброр.
Как ты можешь думать о свадьбе! — с болью воскликнул Агзам-ата Мы без крова остаемся, без родного дома!
- Поймите, отец, мне этот дом тоже очень дорог. Как подумаю, его снесу г, сердце болью заходится. Но разве нас одних постановление касаемся? Сколько старых улиц исчезло после землетрясения, сколько людей в новые дома переселили!
- Что ж теперь, из-за этого землетрясения весь город вверх дном надо поставить? — совсем уже разгневалась мать; упершись руками в край помоста, сверлит Аброра взглядом.— Конец света наступает, что ли? Семь лет прошло, а оно, проклятое, все еще людям покоя не дает!
— Старые дома, старые улицы и без землетрясения снесли бы, мама,— сказал Аброр как можно спокойней.— Еще за десять лет до него по генеральному плану застройки Ташкента берега Бозсу предназначались для зоны отдыха.
Агзам-ата понимал правоту сына. Общую правоту. Но горько было сознавать старику, что его Аброр и его Вазира сами как раз из тех людей, чья работа, оказывается, делает неизбежным разрушение их милого дома, в котором прошла долгая, но ведь не кончающаяся сегодня-завтра жизнь. И потом, не вся правда за Аброром, не вся!
— Благоустраивать район — да, предусмотрено!.. А зачем арыки губить, нашими руками выкопанные? Я тридцать лет поливал и растил в Ташкенте деревья, а такие, как ты, умники взяли да и вырубили их одним махом... Столько арыков уничтожили! А что дали вместо них? Асфальт и бетон? Где ваши новые сады, где обещанные райские кущи?
Аброр понимал, мало того — разделял душевную боль, которая терзала старика. До землетрясения Агзам-ата был известным в Ташкенте мирабом1. Под его началом работали больше двадцати человек. Они следили за своевременным орошением деревьев и цветников. Агзам-ата умудрялся проводить воду и туда, где ее отродясь не бывало: глядишь, на голом, прожаренном знойным солнцем пустыре деревца начинали шуметь—робко, но внятно. Люди говорили: «Агзам-ата заговор знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
И когда Аброр вдохнул этого воздуха, этого ветра, настоянного на свежей, чистой воде и цветущей лозе, бодрость и вместе с ней умиротворенность овладели душой, волнами разлились по телу.
После обычных расспросов о житье-бытье, о здоровье Агзам-ата глянул на жену и сказал негромко:
— Позови Шакйра.
Ханифа-хола пошла за младшим братом Аброра — Шакиром, который сидел в комнате у телевизора. Агзам-ата примолк, видно обдумывая что-то, пощипывая кончик короткой седой бородки.
Каждый раз, когда они приезжали сюда, Зафар играл то с кошкой, то с курами, то с овцами: мальчик очень любил животных. Бросился он и сейчас искать кошку, но ее нигде не было. А куры давно уже спали в сарайчике на насесте.
— Бабушка, а где кошка? — остановил он Ханифу-хола.
Та не ответила, наверное не расслышав вопроса. Зафар пересек двор, заглянул под навес. Два барашка повернули к нему головы, тряхнув веревками, которыми их привязали. Оказывается, корм кончился, и Зафар пошел к кучке сена, собранного в глубине загона, и принес две охапки. «Хрупайте, барашки, хрупайте, вы такие хорошие».
Зафар гладил то одного, то другого. Барашки были недавно острижены, вон еще следы ножниц видны.
Шакир вышел, поздоровался с братом и подсел на край помоста, вытянув и скрестив ноги. Длинные черные волосы закрывали парню шею. «Словно у девицы какой-нибудь»,— подумал Аброр. А вот усики явно шли брату. Плечи у Шакйра широкие, в поясе он тонок и гибок. И рубаха по моде приталена. Подумать только, Шакиру уже двадцать пять, осенью Агзам-ата собирался женить своего младшего. Барашки, с которыми забавлялся под навесом Зафар, к свадьбе, видно, и предназначались, заранее откармливались. Аброр уже давно ждал, когда отец пригласит его на семейный совет по поводу предстоящей женитьбы брата.
— Ох, мулла Аброр, мулла Аброр,— глухо заговорил наконец отец, чуть в насмешку величая сына почтительным «мулла», как обычно обращаются к высокообразованному человеку.— Нет, не суждено нам дожить свои дни в этом дворе.
Аброр давно уже сказал родителям, что частные домики, расположенные на берегу Бозсу, будут сноситься.
— Не зря, оказывается, ты говорил, сынок, не зря... Приходили сегодня, постановление исполкома нам читали.
Сегодняшний разговор в кабинете Сайфуллы Рахмановича и вот тут разговор — предмет-то один, да две точки зрения.
— Но здесь-то, кажется, еще не будет строительства? — спросил Аброр у Шакйра, который работал на стройке.
— Вроде бы мост собираются неподалеку возводить,— ответил брат, отводя глаза.— Разве Вазира-апа ничего не говорила.
Агзам-ата слушал сыновей, потом с новой надеждой спросил у Аброра:
— Может, сынок, ошибка какая вышла? Ты уж постарайся нам помочь. Зачем зря дворы сносить?
— Этим дворам все равно здесь не быть,— сказал Шакир.
— Но коль мост здесь строить не будут, какая нужда нас сносить? — не сдавался Агзам-ата.
— Да здесь не об одном только мосте речь — строительство целое,— пояснил Шакир.
— А приостановить строительство нельзя? Шакир уже не смог сдержать раздражения:
— Что значит приостановить, отец? Ведь и Аброр сколько уже раз выступал с призывами: «Превратим берега Бозсу в благоустроенную юну отдыха для населения!» Проекты разрабатывают. А чтобы взяться за их осуществление, надо расчистить ее берега...
— Это и впрямь так? —Агзам-ата пристально посмотрел на старшего сына.
Хоть и скрытый, но укор: «Значит, из-за твоей работы разрушат этот двор, снесут этот дом, где ты сам родился и вырос?!» Аброр хотел было объяснить отцу, что проект, о котором говорит Шакир, разработали специалисты из другого института. Проектных организаций в республике много, и они не докладывают друг другу о том, что собираются делать. Аброр сам впервые от младшего брата услыхал про мост через Бозсу. Но утверди соответствующие инстанции не этот проект, а его собственный, старые строения на берегу Бозсу подлежали бы сносу тоже.
Аброр тяжело вздохнул:
— Выхода и впрямь нет, отец, так или иначе, но берега будут перестроены.
Подошла к мужчинам Ханифа, принесла и поставила на хантахту чайник со свежезаваренным чаем. Никто на него внимания не обратил.
— Такой большой пост занимаешь! — с укоризной бросила Ханифа старшему сыну.— Неужели ничего не можешь для родителей сделать?
— Раз принято постановление... Шакир, ты читал его? Когда там предусматривается переселение?
— В трехмесячный срок. Выплачивают денежную компенсацию, а пожелает, предоставляют равноценные квартиры.
Значит, успеем до переезда сыграть свадьбу? — спросил Аброр.
Как ты можешь думать о свадьбе! — с болью воскликнул Агзам-ата Мы без крова остаемся, без родного дома!
- Поймите, отец, мне этот дом тоже очень дорог. Как подумаю, его снесу г, сердце болью заходится. Но разве нас одних постановление касаемся? Сколько старых улиц исчезло после землетрясения, сколько людей в новые дома переселили!
- Что ж теперь, из-за этого землетрясения весь город вверх дном надо поставить? — совсем уже разгневалась мать; упершись руками в край помоста, сверлит Аброра взглядом.— Конец света наступает, что ли? Семь лет прошло, а оно, проклятое, все еще людям покоя не дает!
— Старые дома, старые улицы и без землетрясения снесли бы, мама,— сказал Аброр как можно спокойней.— Еще за десять лет до него по генеральному плану застройки Ташкента берега Бозсу предназначались для зоны отдыха.
Агзам-ата понимал правоту сына. Общую правоту. Но горько было сознавать старику, что его Аброр и его Вазира сами как раз из тех людей, чья работа, оказывается, делает неизбежным разрушение их милого дома, в котором прошла долгая, но ведь не кончающаяся сегодня-завтра жизнь. И потом, не вся правда за Аброром, не вся!
— Благоустраивать район — да, предусмотрено!.. А зачем арыки губить, нашими руками выкопанные? Я тридцать лет поливал и растил в Ташкенте деревья, а такие, как ты, умники взяли да и вырубили их одним махом... Столько арыков уничтожили! А что дали вместо них? Асфальт и бетон? Где ваши новые сады, где обещанные райские кущи?
Аброр понимал, мало того — разделял душевную боль, которая терзала старика. До землетрясения Агзам-ата был известным в Ташкенте мирабом1. Под его началом работали больше двадцати человек. Они следили за своевременным орошением деревьев и цветников. Агзам-ата умудрялся проводить воду и туда, где ее отродясь не бывало: глядишь, на голом, прожаренном знойным солнцем пустыре деревца начинали шуметь—робко, но внятно. Люди говорили: «Агзам-ата заговор знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81