Он его вырастил специально — особо его холил.
— А вы хотите этого... крушения? — спросил Аброр. Алибек посмотрел на свой ноготь, подул на него.
— Почча! Сегодня вы здорово помогли моей матери. Спасибо, сенкью... А в мои личные дела вам нет смысла вмешиваться. Управлять своей лодкой — семейной, я имею в виду,— предоставьте уж мне самому.
— Ваша лодка сидит на мели. Если ее экипаж не спасти, он погибнет. Мать, жена... все трое вы разойдетесь в разные стороны. Я еще раз спрашиваю: неужто вы этого хотите?
Алибек бросил быстрый взгляд на мать:
— Мама от меня никуда не уйдет.
— Почему? Ей надо лечь в больницу: так нам сказали сегодня на консультации. Сначала на исследование, а потом на операцию... А после операции надо окрепнуть. На все это потребуется самое малое месяца три...
Зумрад Садыковна прервала Аброра:
— Ты подумай, Алик! Если будешь продолжать жить все так же, мне этого не пережить, ты можешь остаться один...
Аброр положил ладонь на ее локоть:
— Не горячитесь, мама. Давайте побеседуем спокойно. По душам всегда беседуют спокойно, только спокойно... Ну, Алибек, на минуту представь себя в моей шкуре.— Аброр говорил намеренно медленно.— Сложная у меня сейчас полоса в жизни. И на работе. И дома: то вот с Зафаром... то у Малики непорядки. Сегодня вон с утра мы уже в школе побывали. А потом, сам знаешь, по всему городу мотались — дважды в поликлинике, в глазной больнице, потом я к своему отцу поехал, у него тоже хлопот полон рот... Когда посмотрел на спидометр, то, поверишь, за день набралось около двухсот километров!.. Как, по-твоему, Алибек, ради чего все это я делаю?
— Ну ясно же,— съехидничал, хотя и осторожно, Алибек.— Чтоб добрые люди о почче хорошо говорили и чтоб мы благодарны ему были...
Аброр ответил ему в тон:
— Конечно, ты бы, Алибек, не снизошел до этой сентиментальности. По-твоему, это несовременно. Но это ведь ты — человек без предрассудков и без пережитков. А я простой смертный. Я многое делаю инстинктивно, по привычке. Если б я сегодня не сделал того, что сделал, точил бы себя, не был бы, уж извини за хорошие, но старомодные слова, порядочным человеком... Впрочем, я верю, что в каждом из нас — в каждом! — есть тяга к высокому. Только кто-то карабкается туда сознательно, кого-то совесть толкает, даже если он сопротивляется ей...— Аброр незаметно для себя увлекся и вышел за пределы своих педагогических намерений.— Хочется чувствовать себя честным, порядочным специалистом на работе, достойным отцом и мужем, добрым сыном для родителей. И еще хочется чувствовать себя,— Аброр усмехнулся,— твоим старшим братом. Ты пойми меня правильно...
Я стараюсь. Продолжайте.
Ташкент наш в сейсмически опасной зоне. Поэтому в домах предусмотрены соответствующие антисейсмические пояса: это такие гибкие стальные полосы, ленты, помогающие несущим конструкциям выстоять. Их не видно, они остаются под облицовкой. Но во время землетрясения, когда у многих домов штукатурка осыпалась и эти пояса обнажились, видно стало, как крепко они держали стены даже в старых домах. И хорошие семьи держатся, по-моему, чем-то таким, что напоминает эти защитные пояса. В нравственном, конечно, смысле. Прости, может, скажу выспренно, но... я вот убежден: все чистое, доброе, прекрасное, что мы перенимаем у родителей, наследуем у народа, все наши лучшие традиции, благородные инстинкты и привычки как раз и входят в состав этого — я назову его так — алмазного пояса.
Алибек нарочито беззаботно спросил:
— Дорогой почча, вы хотите сказать, что у нас в семье тоже должен быть такой... алмазный пояс?
— В идеале — да! Именно это я хочу сказать.
— Но алмазы... они такие дорогие. Они мне не по карману. Я бедняк...
— Бедность не порок. Но быть бедным душой, нищим духом — это страшно! Алмазы, о которых я тебе говорил,— их не купить. Их добывать по крупицам надо, всю жизнь.
— Это не для меня! Понятно вам или нет? — Алибек отбросил свою мнимую невозмутимость, повысил голос.
— Понятно! Но что ты понимаешь, если говоришь, если смеешь говорить, что не сделал ничего плохого ни Насибе, ни родной матери! — Аброр тоже почти закричал.
— Ну, а что же я сделал плохого? Маме, например?
— А что хорошего ты сделал для своей матери?! Отпустил бороду? Отрастил ноготь... я вижу, ты все время заботишься о чистоте своих длинных ногтей...
Вскинулась Вазира:
— Я вчера говорила, убеждала тебя: давай переведем маму в эту комнату, где ей спокойнее жить. Сегодня прихожу, вижу — ты не желаешь уступить тихую комнату. Это разве не доказательство, что ты больше заботишься о своих отполированных ногтях, чем о матери!
Алибек вскочил с места:
— Вы все против меня! Хватит! Мне надоело! Я ухожу! — И выбежал из комнаты.
Аброр развел руками. У Зумрад Садыковны задергалось лицо, пошло вдруг пятнами. Вазира растерянно кусала губы, не зная, что теперь делать.
Медленно привстала Насиба.
— Раз не действуют слова,— глухо проговорила она,— давайте... будем действовать. В этой квартире я тоже прописана. По закону одна из этих трех комнат принадлежит мне. Маму, Зумрад Сады-ковну, я беру сюда, в эту комнату. Шумная пусть будет в резерве.
— Все правильно! — воскликнула Вазира.— Вот эта комната, где мы сейчас сидим, пусть и останется за Насибой. Сейчас же мы переведем мать сюда! —И тут же встала из-за стола.
— Думаю, решили правильно,— поднялся и Аброр.
Алибек, сидевший в соседней комнате, слышал все. Он вынул из кармана новую пачку жвачки, разорвал целлофановую обертку и начал яростно жевать.
— Как бы хуже не стало! — робко сказала Зумрад Садыковна.
— Раз большинство пришли к такому решению... Хватит уже колебаться, мама! — сказала, словно отрезала, Вазира.
Они быстро отодвинули диван в угол, внесли в комнату кровать Зумрад Садыковны.
Алибек громко расхаживал по спальне. Вазира обратилась к нему через приоткрытую дверь:
— Эй, свободный человек! Магнитофон сам заберешь или занести? Алибек подошел к двери и начал кричать:
— Почему вы тут хозяйничаете?! Идите к себе домой и там наводите порядок!
Аброр ответил настойчиво-громко, будто вколачивал гвозди:
— Мы не хозяйничаем. Мы помогаем Зумрад Садыковне и Насибе. Мы защищаем закон. А он защищает справедливость... Севшую на мель лодку надо с нее стащить!
— Тогда я уйду отсюда! Найдутся девушки! Даже с квартирами!
— Циник, дрянь! — крикнула Вазира.— Если тебе не стыдно продаваться за квартиру, убирайся!
Алибек ворвался к ним, пробежал по комнате, ногой распахнул дверь, миновал коридорчик, открыл наружную дверь. Потом с силой хлопнул ею и исчез.
— Вай, Вазира-джан, зачем мне нужен этот скандал? Лучше жить спокойно впроголодь, чем со скандалами сытым...
— Будьте тверже, мама!
— А если твой брат что-нибудь сделает над собой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— А вы хотите этого... крушения? — спросил Аброр. Алибек посмотрел на свой ноготь, подул на него.
— Почча! Сегодня вы здорово помогли моей матери. Спасибо, сенкью... А в мои личные дела вам нет смысла вмешиваться. Управлять своей лодкой — семейной, я имею в виду,— предоставьте уж мне самому.
— Ваша лодка сидит на мели. Если ее экипаж не спасти, он погибнет. Мать, жена... все трое вы разойдетесь в разные стороны. Я еще раз спрашиваю: неужто вы этого хотите?
Алибек бросил быстрый взгляд на мать:
— Мама от меня никуда не уйдет.
— Почему? Ей надо лечь в больницу: так нам сказали сегодня на консультации. Сначала на исследование, а потом на операцию... А после операции надо окрепнуть. На все это потребуется самое малое месяца три...
Зумрад Садыковна прервала Аброра:
— Ты подумай, Алик! Если будешь продолжать жить все так же, мне этого не пережить, ты можешь остаться один...
Аброр положил ладонь на ее локоть:
— Не горячитесь, мама. Давайте побеседуем спокойно. По душам всегда беседуют спокойно, только спокойно... Ну, Алибек, на минуту представь себя в моей шкуре.— Аброр говорил намеренно медленно.— Сложная у меня сейчас полоса в жизни. И на работе. И дома: то вот с Зафаром... то у Малики непорядки. Сегодня вон с утра мы уже в школе побывали. А потом, сам знаешь, по всему городу мотались — дважды в поликлинике, в глазной больнице, потом я к своему отцу поехал, у него тоже хлопот полон рот... Когда посмотрел на спидометр, то, поверишь, за день набралось около двухсот километров!.. Как, по-твоему, Алибек, ради чего все это я делаю?
— Ну ясно же,— съехидничал, хотя и осторожно, Алибек.— Чтоб добрые люди о почче хорошо говорили и чтоб мы благодарны ему были...
Аброр ответил ему в тон:
— Конечно, ты бы, Алибек, не снизошел до этой сентиментальности. По-твоему, это несовременно. Но это ведь ты — человек без предрассудков и без пережитков. А я простой смертный. Я многое делаю инстинктивно, по привычке. Если б я сегодня не сделал того, что сделал, точил бы себя, не был бы, уж извини за хорошие, но старомодные слова, порядочным человеком... Впрочем, я верю, что в каждом из нас — в каждом! — есть тяга к высокому. Только кто-то карабкается туда сознательно, кого-то совесть толкает, даже если он сопротивляется ей...— Аброр незаметно для себя увлекся и вышел за пределы своих педагогических намерений.— Хочется чувствовать себя честным, порядочным специалистом на работе, достойным отцом и мужем, добрым сыном для родителей. И еще хочется чувствовать себя,— Аброр усмехнулся,— твоим старшим братом. Ты пойми меня правильно...
Я стараюсь. Продолжайте.
Ташкент наш в сейсмически опасной зоне. Поэтому в домах предусмотрены соответствующие антисейсмические пояса: это такие гибкие стальные полосы, ленты, помогающие несущим конструкциям выстоять. Их не видно, они остаются под облицовкой. Но во время землетрясения, когда у многих домов штукатурка осыпалась и эти пояса обнажились, видно стало, как крепко они держали стены даже в старых домах. И хорошие семьи держатся, по-моему, чем-то таким, что напоминает эти защитные пояса. В нравственном, конечно, смысле. Прости, может, скажу выспренно, но... я вот убежден: все чистое, доброе, прекрасное, что мы перенимаем у родителей, наследуем у народа, все наши лучшие традиции, благородные инстинкты и привычки как раз и входят в состав этого — я назову его так — алмазного пояса.
Алибек нарочито беззаботно спросил:
— Дорогой почча, вы хотите сказать, что у нас в семье тоже должен быть такой... алмазный пояс?
— В идеале — да! Именно это я хочу сказать.
— Но алмазы... они такие дорогие. Они мне не по карману. Я бедняк...
— Бедность не порок. Но быть бедным душой, нищим духом — это страшно! Алмазы, о которых я тебе говорил,— их не купить. Их добывать по крупицам надо, всю жизнь.
— Это не для меня! Понятно вам или нет? — Алибек отбросил свою мнимую невозмутимость, повысил голос.
— Понятно! Но что ты понимаешь, если говоришь, если смеешь говорить, что не сделал ничего плохого ни Насибе, ни родной матери! — Аброр тоже почти закричал.
— Ну, а что же я сделал плохого? Маме, например?
— А что хорошего ты сделал для своей матери?! Отпустил бороду? Отрастил ноготь... я вижу, ты все время заботишься о чистоте своих длинных ногтей...
Вскинулась Вазира:
— Я вчера говорила, убеждала тебя: давай переведем маму в эту комнату, где ей спокойнее жить. Сегодня прихожу, вижу — ты не желаешь уступить тихую комнату. Это разве не доказательство, что ты больше заботишься о своих отполированных ногтях, чем о матери!
Алибек вскочил с места:
— Вы все против меня! Хватит! Мне надоело! Я ухожу! — И выбежал из комнаты.
Аброр развел руками. У Зумрад Садыковны задергалось лицо, пошло вдруг пятнами. Вазира растерянно кусала губы, не зная, что теперь делать.
Медленно привстала Насиба.
— Раз не действуют слова,— глухо проговорила она,— давайте... будем действовать. В этой квартире я тоже прописана. По закону одна из этих трех комнат принадлежит мне. Маму, Зумрад Сады-ковну, я беру сюда, в эту комнату. Шумная пусть будет в резерве.
— Все правильно! — воскликнула Вазира.— Вот эта комната, где мы сейчас сидим, пусть и останется за Насибой. Сейчас же мы переведем мать сюда! —И тут же встала из-за стола.
— Думаю, решили правильно,— поднялся и Аброр.
Алибек, сидевший в соседней комнате, слышал все. Он вынул из кармана новую пачку жвачки, разорвал целлофановую обертку и начал яростно жевать.
— Как бы хуже не стало! — робко сказала Зумрад Садыковна.
— Раз большинство пришли к такому решению... Хватит уже колебаться, мама! — сказала, словно отрезала, Вазира.
Они быстро отодвинули диван в угол, внесли в комнату кровать Зумрад Садыковны.
Алибек громко расхаживал по спальне. Вазира обратилась к нему через приоткрытую дверь:
— Эй, свободный человек! Магнитофон сам заберешь или занести? Алибек подошел к двери и начал кричать:
— Почему вы тут хозяйничаете?! Идите к себе домой и там наводите порядок!
Аброр ответил настойчиво-громко, будто вколачивал гвозди:
— Мы не хозяйничаем. Мы помогаем Зумрад Садыковне и Насибе. Мы защищаем закон. А он защищает справедливость... Севшую на мель лодку надо с нее стащить!
— Тогда я уйду отсюда! Найдутся девушки! Даже с квартирами!
— Циник, дрянь! — крикнула Вазира.— Если тебе не стыдно продаваться за квартиру, убирайся!
Алибек ворвался к ним, пробежал по комнате, ногой распахнул дверь, миновал коридорчик, открыл наружную дверь. Потом с силой хлопнул ею и исчез.
— Вай, Вазира-джан, зачем мне нужен этот скандал? Лучше жить спокойно впроголодь, чем со скандалами сытым...
— Будьте тверже, мама!
— А если твой брат что-нибудь сделает над собой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81