И с ее соавторством тоже. Но и этот замысел стал ее тайной, к тому же со свадьбой нельзя было торопить — молодым негде было бы жить. Дом на участке, купленном свекром, все еще строился.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Четвертый день подряд Агзам-ата не приходил домой к Аброру — ночевал прямо на участке, под открытым небом. А шел уже сентябрь, ночи стали прохладными. Обеспокоенный Аброр после работы поехал на новый отцовский участок.
За лето многое там изменилось. В тени урюкового дерева уютно устроилась супа. Вокруг этого благословенного места Агзам-ата высадил душистую траву. Дальше в строгом порядке изо всех сил тянулись вверх саженцы айвы, инжира, кусты граната. С трех сторон участка шли в рост пирамидальные тополя. С высокого берега Бурджара видно далеко вокруг — дома большого города словно в гости двигаются сюда.
Буджар — это одно из разветвлений Бозсу. И арычок, что тихо журчит в середине участка,— тоже маленькая веточка от ствола Бозсу.
Может быть, арычок-то и примирил отца с утратой старого дома. Так думал Аброр, чувствуя, что отец полюбил участок, что оц решил во что бы то ни стало сделать так, чтоб на новом дворике было не хуже, а то и лучше, чем на прежнем.
Аброр привез отцу любимый его нарын. По пути сюда завернул на базар, купил винограду и теплых, свежих лепешек. Суп-шурпу Агзам-ата варил вечером сам...
Агзам-ата сразу стал расспрашивать Аброра о здоровье. Он знал, что у сына три кардиограммы подряд выходили плохими, что врачи строго запретили сыну курить.
— Как сердце? Что доктор в последний раз сказал?
— Да о болях в сердце я уже начал забывать, отец. Дел много. Проект — помните, я рассказывал? — скоро надо сдавать. Юбилей республики ведь совсем близко.
— Больше не куришь?
Аброр рассмеялся, помотал головой.
— А курить хочется? — допытывался отец.
— Еще как! Сегодня ночью приснилось: жадно затягиваюсь сигаретой. Неужто, думаю, снова начал курить? Испугался и проснулся.
— Хороший сон ты видел, сынок. Если так сильно хочешь курить, значит, выздоровел. По себе знаю: баловался насваем1, а заболел — в рот его не хотелось брать. Выздоровел — опять потянуло.
Помолчали. Оглядели двор.
Агзам-ата уже все кирпичи заготовил. Но нужно — и очень много — досок, оконных рам, щитовых дверей, косяков дверных. Да мало ли еще чего! А откуда взять столько денег? Он, Агзам-ата, думал-думал и решил подработать — устроиться ночным сторожем.
— Тут близко стройка. Там и ночевать буду.
Аброр встревожился: если отец не будет знать отдыха ни днем ни ночью, замучает себя. Пенсию получает, на житье хватает, а остальное — на стройматериалы... Есть же у него сыновья!
— Твой груз не легок, сынок. А я... коли к пенсии каждый месяц
1 На свай — особо приготовленный табак, его кладут под язык.
буду получать еще восемьдесят рублей, дело, глядишь, и пойдет, вот тебе и дверь, вот тебе и окно... Я же не кетменем иду махать. Сиди-посиживай да поглядывай. Буду ночевать не здесь, а там. Всего и разницы.
Конечно, бодрился отец для виду, перед сыном. Щеки у старика ввалились, борода совсем побелела. Ханифа-хола всего на три года моложе мужа, а выглядела крепкой, сильной женщиной, черные волосы почти скрывали седину.
— Отец, вы беретесь еще за одну работу, а кто же тогда за вами присматривать будет, еду хотя бы готовить? Мать у нас в квартире от безделья томится, сама так говорит. Может, привезти ее сюда, как вы думаете?
Белобородый Агзам-ата медленно обвел взглядом свою стройку:
— Ей здесь пока жить негде. Несподручно женщине возиться в глине. Оставьте мать у себя.
Да, отец Аброра никогда не позволял жене слишком тяжелое носить, таскать воду, колоть дрова. Как и в юности был степенен мард, так и остался им в старости: неторопливый, со строгой осанкой аксакал всегда был ко всем внимателен и добр.
Аброр ощутил прилив горячей привязанности к отцу.
— В воскресенье придешь? — спросил вдруг Агзам-ата.
— А что, есть работа?
— Хочу созвать друзей Шакира — строителей — на хашар... Баран один остался. Зарежем его. Вот тогда пусть твоя мать и Вазира приедут приготовят угощенье для тех, кто нам поможет. Привези и детей. Для них хашар как праздник будет.
— Хорошо, отец. А сколько парней вместе с Шакиром придут?
— Шакир сказал, что человек пятнадцать.
— О! Можно тогда горы своротить! И встретить их надо как следует, конечно. Я куплю на базаре все, что нужно. Вазира дома сварит годжу1...
— Да, в жаркий день годжа будет кстати.
...Вазира еще в субботу вечером привезла моркови для плова, потом в большой, литров на тридцать, эмалированной кастрюле сварила годжу. А в воскресенье всей семьей встали чуть свет. Машину заполнили до отказа, по пути завернули на базар, а потом в магазин — за разными бутылками.
Когда приехали на участок, увидели друзей Шакира: пятнадцать молодых парней одевались в рабочую одежду — в спецовки. Не парни богатыри!
Агзам-ата собрал их в круг, за веревку вытянул в центр круга откормленного барана, огляделся, подождал тишины, сказал:
Джигиты, дорогие мои, вы знаете, у нас принято в честь добрых гостей резать лучшего барана. Вот его,— Агзам-ата дернул веревку, баран чуть ворохнулся, прижатый к ноге хозяина,— мы хотим зарезать в вашу честь. Вы пришли к нам на хашар, чтоб вместе поработать — возвести стены нового дома. Так дайте мне фатиху!
1 Годжа — легкий суп из кукурузы.
По обычаю, люди, пришедшие на хашар, должны были дать ее хозяину фатиху — разрешение на то, чтобы в их честь животное лишили жизни. Парень постарше, знающий, видно, толк в таких делах, раскрыл ладони, сблизил их, поднял к лицу.
— Омин, яхшиллика буюрсин! — произнес он нужные слова, и все остальные тоже раскрыли ладони, провели ими по лицам своим.
И Вазира, и Малика, а Зафар особенно смотрели на все совершающееся как на диковину. Потом, когда Агзам-ата, завязав ноги барану, свалил'его наземь, обнажил острый нож, Аброр по знаку Вазиры отвел Зафара в сторону — поди, испугается современный городской ребенок при виде крови, хлещущей из перерезанного горла барана.
Работа началась—и дружно. Один босиком месил глину, другие подтаскивали кирпичи, каменщики занялись кладкой, умело командуя помощниками, среди которых оказался и Шакир.
Аброр наполнял ведро раствором и подавал тем, кто воздвигал стены дома.
Зафар не мог, конечно, усидеть на месте и тоже начал подтаскивать кирпичи, те, что полегче.
Архитектору Аброру доверена была еще одна работа — проверять правильность кладки. Для этого его снабдили сложнейшим из инструментов — бечевкой, к которой был привязан камешек. Архитектору не пришлось поправлять строителей: привыкшие делать кое-что и посложней этой работы, они безошибочно определяли места для окон и дверей, вели кладку ровно, будто по линейке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Четвертый день подряд Агзам-ата не приходил домой к Аброру — ночевал прямо на участке, под открытым небом. А шел уже сентябрь, ночи стали прохладными. Обеспокоенный Аброр после работы поехал на новый отцовский участок.
За лето многое там изменилось. В тени урюкового дерева уютно устроилась супа. Вокруг этого благословенного места Агзам-ата высадил душистую траву. Дальше в строгом порядке изо всех сил тянулись вверх саженцы айвы, инжира, кусты граната. С трех сторон участка шли в рост пирамидальные тополя. С высокого берега Бурджара видно далеко вокруг — дома большого города словно в гости двигаются сюда.
Буджар — это одно из разветвлений Бозсу. И арычок, что тихо журчит в середине участка,— тоже маленькая веточка от ствола Бозсу.
Может быть, арычок-то и примирил отца с утратой старого дома. Так думал Аброр, чувствуя, что отец полюбил участок, что оц решил во что бы то ни стало сделать так, чтоб на новом дворике было не хуже, а то и лучше, чем на прежнем.
Аброр привез отцу любимый его нарын. По пути сюда завернул на базар, купил винограду и теплых, свежих лепешек. Суп-шурпу Агзам-ата варил вечером сам...
Агзам-ата сразу стал расспрашивать Аброра о здоровье. Он знал, что у сына три кардиограммы подряд выходили плохими, что врачи строго запретили сыну курить.
— Как сердце? Что доктор в последний раз сказал?
— Да о болях в сердце я уже начал забывать, отец. Дел много. Проект — помните, я рассказывал? — скоро надо сдавать. Юбилей республики ведь совсем близко.
— Больше не куришь?
Аброр рассмеялся, помотал головой.
— А курить хочется? — допытывался отец.
— Еще как! Сегодня ночью приснилось: жадно затягиваюсь сигаретой. Неужто, думаю, снова начал курить? Испугался и проснулся.
— Хороший сон ты видел, сынок. Если так сильно хочешь курить, значит, выздоровел. По себе знаю: баловался насваем1, а заболел — в рот его не хотелось брать. Выздоровел — опять потянуло.
Помолчали. Оглядели двор.
Агзам-ата уже все кирпичи заготовил. Но нужно — и очень много — досок, оконных рам, щитовых дверей, косяков дверных. Да мало ли еще чего! А откуда взять столько денег? Он, Агзам-ата, думал-думал и решил подработать — устроиться ночным сторожем.
— Тут близко стройка. Там и ночевать буду.
Аброр встревожился: если отец не будет знать отдыха ни днем ни ночью, замучает себя. Пенсию получает, на житье хватает, а остальное — на стройматериалы... Есть же у него сыновья!
— Твой груз не легок, сынок. А я... коли к пенсии каждый месяц
1 На свай — особо приготовленный табак, его кладут под язык.
буду получать еще восемьдесят рублей, дело, глядишь, и пойдет, вот тебе и дверь, вот тебе и окно... Я же не кетменем иду махать. Сиди-посиживай да поглядывай. Буду ночевать не здесь, а там. Всего и разницы.
Конечно, бодрился отец для виду, перед сыном. Щеки у старика ввалились, борода совсем побелела. Ханифа-хола всего на три года моложе мужа, а выглядела крепкой, сильной женщиной, черные волосы почти скрывали седину.
— Отец, вы беретесь еще за одну работу, а кто же тогда за вами присматривать будет, еду хотя бы готовить? Мать у нас в квартире от безделья томится, сама так говорит. Может, привезти ее сюда, как вы думаете?
Белобородый Агзам-ата медленно обвел взглядом свою стройку:
— Ей здесь пока жить негде. Несподручно женщине возиться в глине. Оставьте мать у себя.
Да, отец Аброра никогда не позволял жене слишком тяжелое носить, таскать воду, колоть дрова. Как и в юности был степенен мард, так и остался им в старости: неторопливый, со строгой осанкой аксакал всегда был ко всем внимателен и добр.
Аброр ощутил прилив горячей привязанности к отцу.
— В воскресенье придешь? — спросил вдруг Агзам-ата.
— А что, есть работа?
— Хочу созвать друзей Шакира — строителей — на хашар... Баран один остался. Зарежем его. Вот тогда пусть твоя мать и Вазира приедут приготовят угощенье для тех, кто нам поможет. Привези и детей. Для них хашар как праздник будет.
— Хорошо, отец. А сколько парней вместе с Шакиром придут?
— Шакир сказал, что человек пятнадцать.
— О! Можно тогда горы своротить! И встретить их надо как следует, конечно. Я куплю на базаре все, что нужно. Вазира дома сварит годжу1...
— Да, в жаркий день годжа будет кстати.
...Вазира еще в субботу вечером привезла моркови для плова, потом в большой, литров на тридцать, эмалированной кастрюле сварила годжу. А в воскресенье всей семьей встали чуть свет. Машину заполнили до отказа, по пути завернули на базар, а потом в магазин — за разными бутылками.
Когда приехали на участок, увидели друзей Шакира: пятнадцать молодых парней одевались в рабочую одежду — в спецовки. Не парни богатыри!
Агзам-ата собрал их в круг, за веревку вытянул в центр круга откормленного барана, огляделся, подождал тишины, сказал:
Джигиты, дорогие мои, вы знаете, у нас принято в честь добрых гостей резать лучшего барана. Вот его,— Агзам-ата дернул веревку, баран чуть ворохнулся, прижатый к ноге хозяина,— мы хотим зарезать в вашу честь. Вы пришли к нам на хашар, чтоб вместе поработать — возвести стены нового дома. Так дайте мне фатиху!
1 Годжа — легкий суп из кукурузы.
По обычаю, люди, пришедшие на хашар, должны были дать ее хозяину фатиху — разрешение на то, чтобы в их честь животное лишили жизни. Парень постарше, знающий, видно, толк в таких делах, раскрыл ладони, сблизил их, поднял к лицу.
— Омин, яхшиллика буюрсин! — произнес он нужные слова, и все остальные тоже раскрыли ладони, провели ими по лицам своим.
И Вазира, и Малика, а Зафар особенно смотрели на все совершающееся как на диковину. Потом, когда Агзам-ата, завязав ноги барану, свалил'его наземь, обнажил острый нож, Аброр по знаку Вазиры отвел Зафара в сторону — поди, испугается современный городской ребенок при виде крови, хлещущей из перерезанного горла барана.
Работа началась—и дружно. Один босиком месил глину, другие подтаскивали кирпичи, каменщики занялись кладкой, умело командуя помощниками, среди которых оказался и Шакир.
Аброр наполнял ведро раствором и подавал тем, кто воздвигал стены дома.
Зафар не мог, конечно, усидеть на месте и тоже начал подтаскивать кирпичи, те, что полегче.
Архитектору Аброру доверена была еще одна работа — проверять правильность кладки. Для этого его снабдили сложнейшим из инструментов — бечевкой, к которой был привязан камешек. Архитектору не пришлось поправлять строителей: привыкшие делать кое-что и посложней этой работы, они безошибочно определяли места для окон и дверей, вели кладку ровно, будто по линейке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81