Молча прошла с Алибеком в комнату, где жила мать.
— А ну-ка садись,— показала она брату на диван, сама присела на стул напротив.
Дверь, ведущая из комнаты на балкон, была распахнута, и грохот улицы беспрепятственно наполнял всю комнату. Вазира совсем не хотела срываться на крик, тогда она могла окончательно рассориться с Алибеком: ведь брат, конечно, встанет и уйдет, нужного разговора не получится.
Хоть жарко и душно было в комнате, Вазира прикрыла балконную дверь.
Из кухни, осторожно ступая, пришла Зумрад Садыковна. Еще одно усложняющее обстоятельство, но не предлагать же матери идти обратно.
— Мама, садитесь, посидите с нами.
Разговор с Алибеком пришлось повести издалека:
— Как дела? Все еще на заводе работаешь?
— Нет. Уже в институте работаю.
— Когда же успел?
— Дней двадцать назад перешел, а что?
— Но ты был инженером солидной фирмы — авторитетного завода текстильного машиностроения. Почему ушел? Зарабатывал мало?
— Да так, захотелось. Я свободный человек. Где хочу — там и работаю.
— Бездельничал, поди, как и дома, прогуливал...— не выдержала Вазира.— И кто же ты в институте, можно узнать?
Алибек, отрешенно пощипывая куцую бородку, будто не расслышал вопроса. Вазира повторила вопрос. Вместо Алибека ответила Зумрад Садыковна:
— Младшим лаборантом стал твой братишка!
— Вот это да! — ахнула Вазира.— Младшими лаборантами девчонки работают после десятого класса. А у тебя высшее образование. Семьдесят рублей! Разве тебе хватит? У тебя же семья!
Алибек вытянул ноги в бахромчатых своих джинсах, откинулся на спинку дивана. Потом выпрямился, принялся сосредоточенно рассматривать руки, чистить неимоверно длинные ногти на обоих мизинцах
Что он может тебе сказать, Вазира-джан? — подала голос Зумрад Садыковна.— Он последние деньги из моей сберкнижки вытягивает. По десять, по пять рублей, а то и по трешке. И пенсию мою всю до копейки спускает!
Снова жаловаться начала, да? — вдруг резко вскинулся Алибек Жалобы, жалобы, жалобы... Нет, все это, видать, прекратится, лишь ми да и уйду из дому совсем!
Алибек шал, что именно этого больше всего боялась мать. Без Алибека она бы дня прожить не смогла. Любила, привыкла, не могла помыслить себя вдали от сына. После окончания института Алибека вместе со сверстниками должны были на год призвать в армию. Так Зумрад Садыковна все пороги в военкомате обила, несколько письменных заявлений подала. Больна, дескагь, одинока, некому больше присмотреть за ней,— и ее ходатайство-просьбу, некогда активной общественницы, «женотделки», человека с заслугами, гуманные люди уважили: сына от призыва освободили. Эгоистичный и хитрый Алибек давно прибрал к рукам старушку мать, давно научился извлекать выгоду из ее материнской любви, привык делать все, что пожелает.
Вот и сейчас Зумрад Садыковна вдруг поспешила отступить перед нахалом:
— Зачем ты так говоришь, Алибек-джан? Я тебя разве из дому гоню? Я хочу тебя увидеть настоящим человеком, тебе добра желаю. Тебе уже двадцать пять, сынок. Твои ровесники председателями колхозов работают, начальниками цехов!
— Сколько раз вам говорить, мама, что должности и посты, оклады и прочее меня не интересует! Я сам себе председатель!
Вазира задыхалась в душной комнате. Усилием воли заставила себя говорить хладнокровно:
— Хорошо, брат, что же тебя интересует? Что тебе нравится?
— Мне нравится свобода!
— И не стыдно «свободному человеку» пить портвейн, купленный на пенсию престарелой матери?
— Этот портвейн я на собственные деньги купил!
— А вчерашний! А позавчерашний! — Вазира все-таки не совладала с собой.— А все эти тряпки, что красуются на тебе, они на чьи деньги куплены? До каких пор ты в семье баловнем будешь, чужаком каким-то? Пора бы наконец самому отцом стать. А ты вон с женой скандалишь, лишь бы только детей не иметь!
— Вы почему вмешиваетесь в мою личную жизнь, Вазира-апа?
— Мы столько труда и средств вложили, чтоб свадьбу тебе пышную справить! Тогда ты почему-то не возражал против моего вмешательства.
— Женитьба была ошибкой. Моей ошибкой,— надменно сказал Алибек.— В наше время не стоит жениться. Самые современные, высокоразвитые люди нашего атомного века справедливо считают семью и брак явлениями пережиточными.
— Высокоразвитые? Эгоисты безграничные — это да! Как бы ты сам появился, такой «свободный человек», если бы твои родители были «высокоразвитыми»?
— Времена изменились... Плодить детей? А думаешь ли ты о том, что земной шар стоит перед угрозой перенаселения? К двухтысячному году людей в мире будет не меньше семи миллиардов! Целые континенты уже сейчас не могут прокормить себя, а людей пока на Земле только четыре миллиарда... А про угрозу атомной войны ты подумала? Растить детей для нее — это гуманно?
— Значит, ты потому детей не хочешь, что о благе человечества печешься?
— Не только, сказать тебе откровенно. Я и себя мучить не хочу!
— Вот в том-то все и дело! Ты лишь о себе думаешь. «Человечество», «перенаселение», «атомная угроза» — болтовня, словесная ширма от эгоизма! Оставим в покое человечество и твоих будущих детей. Но о матери, что рядом с тобой живет, ты ведь ни капельки не заботишься. Не стыдно тебе ради собственных удовольствий мучить маму?
— А чем это я ее мучаю?
Вазира вскочила со стула. Распахнула дверь на балкон. Комната сразу наполнилась шумом улицы. Пришлось повысить голос.
— Ты способен понять, что все, все это для нее мучительно? И что ты жену прогнал, и что эдаких дружков сюда приводишь, и что работу меняешь! Да и собака тебе ни к чему. Все ее терзает!.. Сам обитаешь в тихих комнатах с окнами во двор... Это по совести, по-человечески, гуманно, что больная женщина вынуждена жить в несмолкаемом шуме и духоте?
Алибек тоже вскочил.
— Сестра, ты свои прочувствованные речи при себе оставь. Если для этого меня позвала, то хватит, я пошел!..
Вазира поняла, что брат сейчас действительно уйдет. Она же обещала себе быть сдержаннее.
— Садись-садись! Выслушай меня. Я еще главного не сказала. От волнения и жары у нее в горле стало першить. Облизнув
пересохшие губы, спросила у матери:
— Мама, чайник там у нас не вскипел?
— Вай, склероз, и что же это я так... Забыла! Зумрад Садыковна осторожно направилась на кухню.
Вазира только сейчас заметила, что пуговицы на материнском халате застегнуты неправильно, одна пола оказалась выше другой, воротник перекосился. Боже мой, боже! Когда-то их мать была красивой, гордой, всегда изящно одетой! Самостоятельным человеком! И вот как сдала — сгорбилась, обмякла вся. Дело не только в старости. Всем своим существом почувствовала Вазира духовный упадок матери, и такая жалость появилась к ней, что пришлось все силы напрячь, чтобы преодолеть спазм, перекрывший дыхание, чтобы не разрыдаться беспомощно и безудержно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— А ну-ка садись,— показала она брату на диван, сама присела на стул напротив.
Дверь, ведущая из комнаты на балкон, была распахнута, и грохот улицы беспрепятственно наполнял всю комнату. Вазира совсем не хотела срываться на крик, тогда она могла окончательно рассориться с Алибеком: ведь брат, конечно, встанет и уйдет, нужного разговора не получится.
Хоть жарко и душно было в комнате, Вазира прикрыла балконную дверь.
Из кухни, осторожно ступая, пришла Зумрад Садыковна. Еще одно усложняющее обстоятельство, но не предлагать же матери идти обратно.
— Мама, садитесь, посидите с нами.
Разговор с Алибеком пришлось повести издалека:
— Как дела? Все еще на заводе работаешь?
— Нет. Уже в институте работаю.
— Когда же успел?
— Дней двадцать назад перешел, а что?
— Но ты был инженером солидной фирмы — авторитетного завода текстильного машиностроения. Почему ушел? Зарабатывал мало?
— Да так, захотелось. Я свободный человек. Где хочу — там и работаю.
— Бездельничал, поди, как и дома, прогуливал...— не выдержала Вазира.— И кто же ты в институте, можно узнать?
Алибек, отрешенно пощипывая куцую бородку, будто не расслышал вопроса. Вазира повторила вопрос. Вместо Алибека ответила Зумрад Садыковна:
— Младшим лаборантом стал твой братишка!
— Вот это да! — ахнула Вазира.— Младшими лаборантами девчонки работают после десятого класса. А у тебя высшее образование. Семьдесят рублей! Разве тебе хватит? У тебя же семья!
Алибек вытянул ноги в бахромчатых своих джинсах, откинулся на спинку дивана. Потом выпрямился, принялся сосредоточенно рассматривать руки, чистить неимоверно длинные ногти на обоих мизинцах
Что он может тебе сказать, Вазира-джан? — подала голос Зумрад Садыковна.— Он последние деньги из моей сберкнижки вытягивает. По десять, по пять рублей, а то и по трешке. И пенсию мою всю до копейки спускает!
Снова жаловаться начала, да? — вдруг резко вскинулся Алибек Жалобы, жалобы, жалобы... Нет, все это, видать, прекратится, лишь ми да и уйду из дому совсем!
Алибек шал, что именно этого больше всего боялась мать. Без Алибека она бы дня прожить не смогла. Любила, привыкла, не могла помыслить себя вдали от сына. После окончания института Алибека вместе со сверстниками должны были на год призвать в армию. Так Зумрад Садыковна все пороги в военкомате обила, несколько письменных заявлений подала. Больна, дескагь, одинока, некому больше присмотреть за ней,— и ее ходатайство-просьбу, некогда активной общественницы, «женотделки», человека с заслугами, гуманные люди уважили: сына от призыва освободили. Эгоистичный и хитрый Алибек давно прибрал к рукам старушку мать, давно научился извлекать выгоду из ее материнской любви, привык делать все, что пожелает.
Вот и сейчас Зумрад Садыковна вдруг поспешила отступить перед нахалом:
— Зачем ты так говоришь, Алибек-джан? Я тебя разве из дому гоню? Я хочу тебя увидеть настоящим человеком, тебе добра желаю. Тебе уже двадцать пять, сынок. Твои ровесники председателями колхозов работают, начальниками цехов!
— Сколько раз вам говорить, мама, что должности и посты, оклады и прочее меня не интересует! Я сам себе председатель!
Вазира задыхалась в душной комнате. Усилием воли заставила себя говорить хладнокровно:
— Хорошо, брат, что же тебя интересует? Что тебе нравится?
— Мне нравится свобода!
— И не стыдно «свободному человеку» пить портвейн, купленный на пенсию престарелой матери?
— Этот портвейн я на собственные деньги купил!
— А вчерашний! А позавчерашний! — Вазира все-таки не совладала с собой.— А все эти тряпки, что красуются на тебе, они на чьи деньги куплены? До каких пор ты в семье баловнем будешь, чужаком каким-то? Пора бы наконец самому отцом стать. А ты вон с женой скандалишь, лишь бы только детей не иметь!
— Вы почему вмешиваетесь в мою личную жизнь, Вазира-апа?
— Мы столько труда и средств вложили, чтоб свадьбу тебе пышную справить! Тогда ты почему-то не возражал против моего вмешательства.
— Женитьба была ошибкой. Моей ошибкой,— надменно сказал Алибек.— В наше время не стоит жениться. Самые современные, высокоразвитые люди нашего атомного века справедливо считают семью и брак явлениями пережиточными.
— Высокоразвитые? Эгоисты безграничные — это да! Как бы ты сам появился, такой «свободный человек», если бы твои родители были «высокоразвитыми»?
— Времена изменились... Плодить детей? А думаешь ли ты о том, что земной шар стоит перед угрозой перенаселения? К двухтысячному году людей в мире будет не меньше семи миллиардов! Целые континенты уже сейчас не могут прокормить себя, а людей пока на Земле только четыре миллиарда... А про угрозу атомной войны ты подумала? Растить детей для нее — это гуманно?
— Значит, ты потому детей не хочешь, что о благе человечества печешься?
— Не только, сказать тебе откровенно. Я и себя мучить не хочу!
— Вот в том-то все и дело! Ты лишь о себе думаешь. «Человечество», «перенаселение», «атомная угроза» — болтовня, словесная ширма от эгоизма! Оставим в покое человечество и твоих будущих детей. Но о матери, что рядом с тобой живет, ты ведь ни капельки не заботишься. Не стыдно тебе ради собственных удовольствий мучить маму?
— А чем это я ее мучаю?
Вазира вскочила со стула. Распахнула дверь на балкон. Комната сразу наполнилась шумом улицы. Пришлось повысить голос.
— Ты способен понять, что все, все это для нее мучительно? И что ты жену прогнал, и что эдаких дружков сюда приводишь, и что работу меняешь! Да и собака тебе ни к чему. Все ее терзает!.. Сам обитаешь в тихих комнатах с окнами во двор... Это по совести, по-человечески, гуманно, что больная женщина вынуждена жить в несмолкаемом шуме и духоте?
Алибек тоже вскочил.
— Сестра, ты свои прочувствованные речи при себе оставь. Если для этого меня позвала, то хватит, я пошел!..
Вазира поняла, что брат сейчас действительно уйдет. Она же обещала себе быть сдержаннее.
— Садись-садись! Выслушай меня. Я еще главного не сказала. От волнения и жары у нее в горле стало першить. Облизнув
пересохшие губы, спросила у матери:
— Мама, чайник там у нас не вскипел?
— Вай, склероз, и что же это я так... Забыла! Зумрад Садыковна осторожно направилась на кухню.
Вазира только сейчас заметила, что пуговицы на материнском халате застегнуты неправильно, одна пола оказалась выше другой, воротник перекосился. Боже мой, боже! Когда-то их мать была красивой, гордой, всегда изящно одетой! Самостоятельным человеком! И вот как сдала — сгорбилась, обмякла вся. Дело не только в старости. Всем своим существом почувствовала Вазира духовный упадок матери, и такая жалость появилась к ней, что пришлось все силы напрячь, чтобы преодолеть спазм, перекрывший дыхание, чтобы не разрыдаться беспомощно и безудержно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81