Для нее это — дело чести!
— А моя мама не справляла бешик-тоя в честь Зафара. Выходит, она, да и мы нарушили правила чести?
— Я этого не говорю. У вашей матери другие убеждения... Кстати, они способствовали Алибеку стать тем, кем он стал... У нас есть о чем поспорить... И серьезно. Если для Алибека все народные традиции уже устарели, то, конечно, можно и деторождение объявить ненужным, старым предрассудком. Говорил же так ваш Алибек!
«Ваш Алибек...» Значит, и она, Вазира, недалеко ушла от «своего» Алибека. А то, что именно она проявила характер и спорила с наивными «теориями» своего отца,— об этом ее почтенный, умный муженек предпочел забыть!
— У вашей матери свои «заветные желания». Борода и длинные ногти у Алибека тоже свои «заветные желания». Один — за «свободу», другая — за «обычай». Столько дней мучить нас своим обычаем — чем не эгоизм?
Аброр положил дрожащую ладонь на крышку пунцового чайника.
— Столько лет прожил, а не знал, что моя жена способна клеветать... Я измучился, понимаете вы, измучился от всех ваших дрязг, а вы снова и снова перец подсыпаете, да погорячее, поядовитее....
— Это она источает яд!
— Нет, нет, ты змея ядовитая! — крикнул Аброр, обхватил сверху пузатый чайник, поднял его, чтоб швырнуть им в Вазиру, но в последний миг — то ли неудобно держала чайник рука, то ли волна ярости откатилась— шмякнул чайник об пол, прямо под ноги себе. Чайник разлетелся вдребезги, мокрые чаинки разлетелись комочками по полу. Аброр посинел, стал неузнаваемо страшным.
Вазира, отшвырнув ногой черепки в сторону, почти задыхаясь, выкрикнула:
— Хватит! Я оставлю этот дом вам с матерью! — Рванула с себя фартук, оборвав тесемки, закинула его на подоконник и стремглав выскочила из кухни.
В спальне она быстро переоделась. Сложила в сумку нужные вещи... То, что она не будет участвовать в завтрашнем празднике,— это было ясно. Но, чтобы не думали, будто она пожадничала и ничего не подарила, она вытащила из комода нежно-розовый велюр, который показывала недавно мужу, бросила отрез на стол; окинув беглым взглядом комнату, с каменным лицом вышла из квартиры.
Аброр задыхался, ему не хватало воздуха, из кухни он по.чти бегом побежал на балкон. Агзам-ата спал в своей комнате. Шакира, как всегда, дома не было: уходил рано, приходил поздно — дело обычное, молодое. Ханифа, увлеченная бешиком, не слышала и даже не предполагала, что произошло на кухне.
Ах, какой бешик! Какая красота!.. А завтра в две легковые машины сяду г они, Ханифа и другие уважаемые женщины, а молодежь и сур-найчи вместе с колыбелькой и подарками воссядут в кузов грузовика, застеленного коврами. И вот три машины одна за другой засигналят и под мелодию сурная поедут через весь город.
На бешик-тое мужчинам чего делать? Пусть будут... как это? «На-булю-да-те-ли». Аброр отвезет на праздник мать, сестру, жену и тетю, а сам уедет на работу. Потом вечером приедет за ними.
Сурнайчи не заходит в дом новорожденного. Женщины войдут в дом Рисолат и станут там устраиваться, а сурнайчи пусть играет во дворе и на улице... Вот женщина-дастарханщица с разукрашенной колыбелькой на голове и с песней «Алла, болам» на устах направляется в комнату, где лежит младенец. А со двора доносятся звуки сурная... Вот с машины выгружаются подарки, игрушки, угощения... Ее, почтенную Ханифу, которая привезла столько дорогих вещей и яств, встречают с безграничным уважением, готовы поднять до небес. Ах, как хорошо!..
Аброр, пытаясь унять дрожь в себе, все стоял и стоял на балконе, курил сигареты — одну за другой. А Вазира по ночному городу уходила все дальше — на квартиру матери, к невестке Насибе.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Мраморная лестница ведет в подземную станцию метро... Вазира берет логарифмическую линейку, еще раз пытается точно высчитать площадь белой полосы — по проекту должна пройти посредине лестницы и окаймляться с обеих сторон черным гранитом. Вазира чувствовала себя разбитой, внимание рассеивалось, по всему телу разлилась какая-то непонятная вялость. Расчет снова отличался от предыдущих. Или в чертежах ошибка?
Вазира долго смотрела на чертеж. Зазвонил телефон. Аброр?
Сердце вздрогнуло. От боли. От воспоминания о яростно, вдребезги расколотом чайнике и о лице мужа, искаженном, чужом.
Она бросила на телефон болезненный взгляд. Не хотелось снимать трубку... Разъяренный Аброр, бешеные его глаза, его крик: «Ты змея ядовитая!» Аброр вдруг стал тогда похож лицом на мать, когда она гневалась или с кем-нибудь ссорилась. «Что мать, что сын — одинаковы!» — подумалось Вазире, и чувство протеста и почти презрения к обоим захлестнуло ее.
А вместе с тем ей казалось, что и скверное настроение, и боль, давящая на сердце, могли бы притупиться и отпустить, если б муж поспешил с раскаянием, искренне извинился, попросил прощения. Нет, она бы не смогла сразу простить его: она права, а правота не должна быть снисходительна. И все же, сама того не признавая, она ждала звонка Аброра. Любого его звонка.
— Я слушаю...
— Вазира Бадаловна, это Адамян,— заговорил в трубке знакомый бас,— интересуюсь, когда вы сдадите свои чертежи, от них ведь и наша работа зависит...
— Сметчики нам осложняют дело. Говорят, слишком много черного гранита — габбро. В смету, мол, не укладываются...
— Может быть, они правы? Габбро дорогой материал. Если мы под ноги прохожим расстелем шелковый ковер, это обойдется дешевле, пожалуй, а?
— Но этот гранит будет служить сотням тысяч людей, Сергей Вартанович. И кроме того, габбро Севасая и голубовато-белый мрамор Нураты очень гармонируют друг с другом.
— Тогда, может быть, сделать гранитные полосы поуже?
— Некрасиво.
— Но, Вазира Бадаловна, раз мы с вами не можем уложиться в смету... значит, надо... уложиться в смету. Хотя бы за счет экономии в других материалах.
— Я сейчас как раз подыскиваю другие возможности, Сергей Вартанович. К сожалению, Наби Садриевич в отпуске...
— Если через два дня не найдете, наша работа станет.
— Послезавтра я вам позвоню, хорошо?
Вазира подперла ладонями подбородок, пальцами прикрыла глаза. Долго просидела так... Для светильников намечено использовать анодированный алюминий и медь. Сэкономить на светильниках? Что еще попробовать сделать?.. Палочка-выручалочка не отыскивалась, и она вновь вообразила картину ссоры с Аброром и даже бешик-той, который должен был состояться вчера и на который она, разумеется, не пошла.
Ее отсутствие на бешик-тое, наверное, ошеломило всех. «Почему нет Вазиры? Вай, почему она ушла? Куда?» — эти вопросы родственников, конечно, изрядно помучили и Аброра, и его родителей. Выкручивались, наверное. Не стала же Ханифа-хола кричать, что невестка была против бешик-тоя.
Раньше бывало так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— А моя мама не справляла бешик-тоя в честь Зафара. Выходит, она, да и мы нарушили правила чести?
— Я этого не говорю. У вашей матери другие убеждения... Кстати, они способствовали Алибеку стать тем, кем он стал... У нас есть о чем поспорить... И серьезно. Если для Алибека все народные традиции уже устарели, то, конечно, можно и деторождение объявить ненужным, старым предрассудком. Говорил же так ваш Алибек!
«Ваш Алибек...» Значит, и она, Вазира, недалеко ушла от «своего» Алибека. А то, что именно она проявила характер и спорила с наивными «теориями» своего отца,— об этом ее почтенный, умный муженек предпочел забыть!
— У вашей матери свои «заветные желания». Борода и длинные ногти у Алибека тоже свои «заветные желания». Один — за «свободу», другая — за «обычай». Столько дней мучить нас своим обычаем — чем не эгоизм?
Аброр положил дрожащую ладонь на крышку пунцового чайника.
— Столько лет прожил, а не знал, что моя жена способна клеветать... Я измучился, понимаете вы, измучился от всех ваших дрязг, а вы снова и снова перец подсыпаете, да погорячее, поядовитее....
— Это она источает яд!
— Нет, нет, ты змея ядовитая! — крикнул Аброр, обхватил сверху пузатый чайник, поднял его, чтоб швырнуть им в Вазиру, но в последний миг — то ли неудобно держала чайник рука, то ли волна ярости откатилась— шмякнул чайник об пол, прямо под ноги себе. Чайник разлетелся вдребезги, мокрые чаинки разлетелись комочками по полу. Аброр посинел, стал неузнаваемо страшным.
Вазира, отшвырнув ногой черепки в сторону, почти задыхаясь, выкрикнула:
— Хватит! Я оставлю этот дом вам с матерью! — Рванула с себя фартук, оборвав тесемки, закинула его на подоконник и стремглав выскочила из кухни.
В спальне она быстро переоделась. Сложила в сумку нужные вещи... То, что она не будет участвовать в завтрашнем празднике,— это было ясно. Но, чтобы не думали, будто она пожадничала и ничего не подарила, она вытащила из комода нежно-розовый велюр, который показывала недавно мужу, бросила отрез на стол; окинув беглым взглядом комнату, с каменным лицом вышла из квартиры.
Аброр задыхался, ему не хватало воздуха, из кухни он по.чти бегом побежал на балкон. Агзам-ата спал в своей комнате. Шакира, как всегда, дома не было: уходил рано, приходил поздно — дело обычное, молодое. Ханифа, увлеченная бешиком, не слышала и даже не предполагала, что произошло на кухне.
Ах, какой бешик! Какая красота!.. А завтра в две легковые машины сяду г они, Ханифа и другие уважаемые женщины, а молодежь и сур-найчи вместе с колыбелькой и подарками воссядут в кузов грузовика, застеленного коврами. И вот три машины одна за другой засигналят и под мелодию сурная поедут через весь город.
На бешик-тое мужчинам чего делать? Пусть будут... как это? «На-булю-да-те-ли». Аброр отвезет на праздник мать, сестру, жену и тетю, а сам уедет на работу. Потом вечером приедет за ними.
Сурнайчи не заходит в дом новорожденного. Женщины войдут в дом Рисолат и станут там устраиваться, а сурнайчи пусть играет во дворе и на улице... Вот женщина-дастарханщица с разукрашенной колыбелькой на голове и с песней «Алла, болам» на устах направляется в комнату, где лежит младенец. А со двора доносятся звуки сурная... Вот с машины выгружаются подарки, игрушки, угощения... Ее, почтенную Ханифу, которая привезла столько дорогих вещей и яств, встречают с безграничным уважением, готовы поднять до небес. Ах, как хорошо!..
Аброр, пытаясь унять дрожь в себе, все стоял и стоял на балконе, курил сигареты — одну за другой. А Вазира по ночному городу уходила все дальше — на квартиру матери, к невестке Насибе.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Мраморная лестница ведет в подземную станцию метро... Вазира берет логарифмическую линейку, еще раз пытается точно высчитать площадь белой полосы — по проекту должна пройти посредине лестницы и окаймляться с обеих сторон черным гранитом. Вазира чувствовала себя разбитой, внимание рассеивалось, по всему телу разлилась какая-то непонятная вялость. Расчет снова отличался от предыдущих. Или в чертежах ошибка?
Вазира долго смотрела на чертеж. Зазвонил телефон. Аброр?
Сердце вздрогнуло. От боли. От воспоминания о яростно, вдребезги расколотом чайнике и о лице мужа, искаженном, чужом.
Она бросила на телефон болезненный взгляд. Не хотелось снимать трубку... Разъяренный Аброр, бешеные его глаза, его крик: «Ты змея ядовитая!» Аброр вдруг стал тогда похож лицом на мать, когда она гневалась или с кем-нибудь ссорилась. «Что мать, что сын — одинаковы!» — подумалось Вазире, и чувство протеста и почти презрения к обоим захлестнуло ее.
А вместе с тем ей казалось, что и скверное настроение, и боль, давящая на сердце, могли бы притупиться и отпустить, если б муж поспешил с раскаянием, искренне извинился, попросил прощения. Нет, она бы не смогла сразу простить его: она права, а правота не должна быть снисходительна. И все же, сама того не признавая, она ждала звонка Аброра. Любого его звонка.
— Я слушаю...
— Вазира Бадаловна, это Адамян,— заговорил в трубке знакомый бас,— интересуюсь, когда вы сдадите свои чертежи, от них ведь и наша работа зависит...
— Сметчики нам осложняют дело. Говорят, слишком много черного гранита — габбро. В смету, мол, не укладываются...
— Может быть, они правы? Габбро дорогой материал. Если мы под ноги прохожим расстелем шелковый ковер, это обойдется дешевле, пожалуй, а?
— Но этот гранит будет служить сотням тысяч людей, Сергей Вартанович. И кроме того, габбро Севасая и голубовато-белый мрамор Нураты очень гармонируют друг с другом.
— Тогда, может быть, сделать гранитные полосы поуже?
— Некрасиво.
— Но, Вазира Бадаловна, раз мы с вами не можем уложиться в смету... значит, надо... уложиться в смету. Хотя бы за счет экономии в других материалах.
— Я сейчас как раз подыскиваю другие возможности, Сергей Вартанович. К сожалению, Наби Садриевич в отпуске...
— Если через два дня не найдете, наша работа станет.
— Послезавтра я вам позвоню, хорошо?
Вазира подперла ладонями подбородок, пальцами прикрыла глаза. Долго просидела так... Для светильников намечено использовать анодированный алюминий и медь. Сэкономить на светильниках? Что еще попробовать сделать?.. Палочка-выручалочка не отыскивалась, и она вновь вообразила картину ссоры с Аброром и даже бешик-той, который должен был состояться вчера и на который она, разумеется, не пошла.
Ее отсутствие на бешик-тое, наверное, ошеломило всех. «Почему нет Вазиры? Вай, почему она ушла? Куда?» — эти вопросы родственников, конечно, изрядно помучили и Аброра, и его родителей. Выкручивались, наверное. Не стала же Ханифа-хола кричать, что невестка была против бешик-тоя.
Раньше бывало так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81